Въ самыхъ галлереяхъ, и особенно на ступеняхъ лѣстницы, виднѣлись разнообразные джентльмены съ болѣе или менѣе замѣчательными физіономіями. Одни прохаживались взадъ и впередъ, вѣроятно потому, что ихъ комнаты унылы и пусты; другіе потому, что въ комнатахъ душно и тѣсно; но большая часть этихъ господъ, томимыхъ внутреннимъ безпокойствомъ, выходили изъ своихъ убѣжищъ съ единственною цѣлью убить какъ-нибудь однообразные часы затворнической жизни. Были тутъ люди изъ всѣхъ сословій, охъ земледѣльца въ бумазейной курткѣ, до промотавшагося эсквайра въ шелковомъ халатѣ съ изодранными рукавами; но всѣ они отличались однимъ и тѣмъ-же безпечнымъ видомъ, и тою безпардонною юркостью, которая составляетъ особенность тюремной атмосферы. Всего этого невозможно изобразить словами; но тѣмъ не менѣе, вы поймете эту жизнь въ одно мгновеніе ока, лишь только перешагнете за порогъ долговой тюрьмы и потрудитесь взглянуть на пеструю группу, представлявшуюся теперь наблюдательному взору великаго мужа.
— Странно, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, облокотившись на лѣстничныя перила, — изъ всего того, что я здѣсь вижу и слышу, можно придти къ заключенію, что арестъ за долги не составляетъ, повидимому, никакого наказанія для этихъ господъ.
— Вы такъ думаете? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.
— Какъ-же иначе? Всѣ они пьютъ, курятъ, поютъ и кричатъ, какъ въ какой-нибудь харчевнѣ,- отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Они, очевидно, не думаютъ о своемъ положеніи.
— Что правда, то правда, сэръ, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ, — есть тутъ джентльмены, которые не думаютъ ни о чемъ: тюремная жизнь для нихъ — вѣчный праздникъ. Портеръ, мячи и карты — чего имъ больше? Но есть, конечно, въ этихъ стѣнахъ и такіе горемыки, которымъ не пойдетъ на умъ этотъ кутежъ. Они бы и рады заплатить своимъ заимодавцамъ, если бы могли. Здѣсь они съ тоски пропадаютъ. Дѣло вотъ въ чемъ сэръ: если, примѣромъ сказать, запропастится сюда какой-нибудь забулдыга, привыкшій таскаться по харчевнямъ, ну, дѣло извѣстное, ему все равно была бы только водка да карты, но человѣку работящему, скажу я вамъ, бѣда сидѣть въ тюрьмѣ. Такъ поэтому, оно, знаете, человѣкъ на человѣка не походитъ, и не всѣмъ тутъ масляница, какъ можно пожалуй подумать съ перваго раза, или, что называется, с_ъ б_у_х_т_а б_а_р_а_х_т_у, какъ обыкновенно говоритъ мой почтенный родитель.
— Справедливо, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — вполнѣ справедливо.
— На свѣтѣ все бываетъ, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія. — Привычка много значитъ, и я помню, мнѣ разсказывали когда-то объ одномъ грязнолицемъ человѣкѣ, которому нравилось жить въ долговой тюрьмѣ.
— Кто же это такой? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Вотъ ужъ этого я никакъ не могу сказать вамъ, — отвѣчалъ Самуэль. — Знаю только, что этотъ человѣкъ всегда ходилъ въ сѣромъ фракѣ.
— Что онъ сдѣлалъ?
— A тоже, что и многіе другіе люди почище его: покутилъ на свой пай, да и попался въ лапы констэблю.
— То есть другими словами: онъ надѣлалъ долговъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Именно такъ, сэръ, и за долги попалъ въ тюрьму, — отвѣчалъ Самуэль. Бездѣльная сумма: всего кажись девять фунтовъ, a съ судебными проторями — четырнадцать; но, какъ бы то ни было, въ тюрьмѣ просидѣлъ онъ ровно семнадцать лѣтъ. Съ теченіемъ времени появлялись уже морщины на лицѣ; но никто ихъ не видалъ, такъ какъ онѣ замазывались грязью и сливались съ нею. Въ семнадцать лѣтъ, говорятъ, онъ не умывался ни разу и никогда не снималъ сѣраго фрака съ своихъ плечъ. Былъ онъ человѣкъ характера дружелюбнаго и спокойнаго: всегда, говорятъ, забавлялся съ разными пріятелями, суетился вокругъ нихъ, игралъ въ карты, въ мячъ, но не выигрывалъ никогда. Тюремщики полюбили его какъ нельзя больше: каждый вечеръ онъ приходилъ къ нимъ въ комнату и разсказывалъ безъ умолку многія замысловатыя исторійки изъ своихъ прежнихъ похожденій. Но вотъ, однажды, калякая о разныхъ пустякахъ, онъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, и говоритъ: — "Послушайте, Вильямъ, давно я не видалъ базара передъ Флитомъ (въ ту пору былъ тутъ рынокъ на тюремной площади); вотъ ужъ, братъ, семнадцать лѣтъ прошло, какъ я не видалъ базара". — Знаю, очень знаю, говоритъ тюремщикъ, покуривая трубку. — "Вотъ что, братъ Вильямъ, говоритъ маленькій человѣкъ съ необыкновеннымъ азартомъ: — мнѣ пришла въ голову маленькая фантазія, этакая, въ нѣкоторомъ родѣ, химера: хотѣлось бы мнѣ взглянуть одинъ разокъ на городскую улицу, прежде чѣмъ я умру. И ужъ повѣрьте совѣсти, Вильямъ, если не хлопнетъ меня параличъ, я возвращусь назадъ за пять минутъ до урочнаго часа" — Ну, a что будетъ со мной, если васъ прихлопнетъ параличъ? — сказалъ тюремщикъ. — "А ничего, говоритъ грязнолицый человѣкъ:- кто-нибудь подымаетъ меня на дорогѣ, и прямо привезетъ сюда по принадлежности, потому что я распорядился хитро: адресъ y меня всегда въ карманѣ: "№ 20 въ кофейной галлереѣ Флита". — И это была сущая правда: всякій разъ какъ нужно было познакомиться съ какимъ-нибудь гостемъ, маленькій человѣкъ вынималъ изъ кармана засаленную карточку съ обозначеніемъ этихъ словъ, и по этому ужъ его звали тутъ не иначе какъ двадцатымъ номеромъ, или просто двадцатымъ. Тюремщикъ взглянулъ на него во всѣ глаза, и сказалъ на торжественный манеръ: — "Послушайте, Двадцатый, я вѣрю вамъ, честная душа: надѣюсь, вы не введете въ напасть своего стараго друга". Нѣтъ, душа моя, не введу: вотъ тутъ въ старину было y меня кое-что, сказалъ маленькій человѣкъ и, выговаривая эти послѣднія слова, онъ сильно ударилъ себя по нижней части жилета, причемъ изъ обоихъ глазъ брызнуло y него по слезинкѣ, и это вышелъ совершенно необыкновенный случай, такъ какъ до сихъ поръ никто не вѣдалъ, не гадалъ, что y него водятся подъ глазами водяныя шлюзы. Вслѣдъ затѣмъ онъ дружески пожалъ тюремщику руку, и вышелъ вонъ изъ тюрьмы.
— И, разумѣется, онъ не воротился назадъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Нѣтъ, сэръ, не угадали:- воротился онъ за двѣ минуты до срока, взбѣшенный такъ, что всѣ волосы поднялись y него дыбомъ. Онъ сказалъ, что какой-то извощикъ чуть не раздавилъ его и что на другой день онъ намѣренъ подать на него просьбу лорду-мэру, потому, дескать, что онъ не намѣренъ терпѣть впередъ такого нахальнаго обращенія. Наконецъ, кое-какъ его угомонили, и съ той поры, маленькій человѣкъ цѣлыхъ пять лѣтъ не показывалъ носа изъ тюрьмы.
— И по истеченіи этого времени, онъ умеръ, конечно, — перебилъ м-ръ Пикквикъ.
— Опять вы ошиблись, сэръ, — перебилъ Саму-эль. — Онъ былъ здравъ и невредимъ, и захотѣлось ему однажды попробовать пивца въ новомъ трактирѣ, выстроенномъ противъ тюрьмы. Тамъ онъ нашелъ приличную компанію, и съ тѣхъ поръ забрала его охота ходить туда каждый вечеръ. Долго онъ путешествовалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, и возвращался домой въ приличномъ видѣ за четверть часа до запиранія воротъ. Наконецъ, веселыя пирушки понравились ему до того, что онъ началъ ужъ забывать урочный часъ, да и совсѣмъ не думалъ, какъ идетъ время, и возвращался въ тюрьму все позже, и позже. Вотъ, наконецъ, однажды пришелъ онъ въ ту самую минуту, какъ пріятель его, тюремщикъ, собрался запирать желѣзныя ворота, и уже повернулъ ключъ. — "Постойте, братъ Вилльямъ!" — сказалъ маленькій человѣкъ. — Какъ? это вы, Двадцатый? — спрашиваетъ тюремщикъ. — "Да, говоритъ, это я", — отвѣчаетъ маленькій человѣчекъ. — Неужто вы еще не воротились, Двадцатый? — говоритъ тюремщикъ, — a я, признаться, думалъ, что вы давно на своей койкѣ. — "Нѣтъ, еще не на койкѣ", — отвѣчаетъ съ улыбкой маленькій человѣчекъ. — Ну, такъ я вотъ что скажу вамъ, любезный другъ, — говоритъ угрюмый тюремщикъ, медленно и неохотно отворяя ворота, — въ послѣднее время, думать надобно, вы попали въ дурную компанію, и это ужъ я давно съ прискорбіемъ замѣтилъ. Поэтому, Двадцатый, слушайте обоими ушами, о чемъ пойдетъ рѣчь: если вы потеряли стыдъ и совѣсть, и если для васъ мало этихъ обыкновенныхъ прогулокъ, то впередъ, какъ скоро вы опоздаете, я захлопну ворота передъ вашимъ носомъ, и оставайтесь y меня, гдѣ хотите: я вамъ не слуга. — Маленькій человѣчекъ задрожалъ, какъ осиновый листъ, словно обухомъ съѣздили ему по виску. Съ того времени онъ ужъ ни разу не выходилъ изъ тюрьмы.
