Теперь мы пишемъ эти строки за нѣсколько сотъ миль отъ того мѣста, гдѣ встарину мы, изъ года въ годъ, встрѣчали этотъ день въ веселомъ родственномъ кругу, вполнѣ счастливые и довольные своей судьбой. Многія сердца, трепетавшія тогда отъ полноты душевнаго восторга, теперь совсѣмъ перестали биться; многіе взоры, блиставшіе въ ту пору яркимъ свѣтомъ, угасли навсегда; дружескія руки охладѣли; глаза, которыхъ мы искали съ нетерпѣніемъ родственной любви, уже давно сокрыли блескъ свой въ душной могилѣ, и, однакожъ, этотъ старый домъ, эта самая комната, эти веселые голоса и улыбающіяся лица, ихъ шутки, игры, смѣхъ, все безъ исключенія, и даже самыя мелочныя обстоятельства, соединенныя съ этими счастливыми встрѣчами, живо обновляются въ душѣ съ исходомъ каждаго года, какъ будто послѣднее собраніе происходило только вчера. Какъ же не назвать счастливымъ это время святокъ, если оно съ такою отчетливостью воспроизводитъ въ нашемъ воображеніи беззаботные дни дѣтскихъ радостей, если старикъ, убѣленный сѣдинами, съ восторгомъ припоминаетъ удовольствія своей цвѣтущей юности, и если путешественники и матросы мысленно переносятся за тысячи миль, возвращаются къ домашнему очагу и тихимъ радостямъ семейной жизни.
Но мы совсѣмъ заговорились и, увлеченные превосходнѣйшими свойствами святочныхъ вечеровъ, представляющихся намъ въ видѣ добродушнаго провинціальнаго джентльмена старой школы, оставили безъ вниманія м-ра Пикквика и его друзей, которые между тѣмъ сидятъ въ безпокойномъ ожиданіи, подъ открытымъ небомъ, на имперіалѣ моггльтонскаго дилижанса, куда, послѣ многихъ хлопотъ, забрались они, окутанные съ ногъ до головы шинелями и конфортерами массивнаго свойства. Въ дилижансъ укладывались вещи пассажировъ. Кондукторъ и м-ръ Уэллеръ истощали всѣ силы своего генія, чтобъ пропихнуть въ передній ящикъ огромную треску, забитую въ длинную сѣрую корзинку, обложенную соломой по бокамъ, снизу и сверху. Въ ящикахъ уже покоились боченки съ устрицами, составлявшими неотъемлемую собственность ученаго мужа, и теперь задача состояла въ томъ, чтобы на поверхности устрицъ утвердить треску. М-ръ Пикквикъ слѣдитъ съ живѣйшимъ участіемъ и любопытствомъ за всѣми эволюціями своего вѣрнаго слуги и кондуктора: они сжимаютъ и комкаютъ несчастную треску на всевозможные лады, поднимаютъ ее вверхъ головой и потомъ вверхъ хвостомъ, сдавливаютъ съ боковъ, тискаютъ съ угловъ, но неумолимая рыба мужественно противостояла всѣмъ этимъ продѣлкамъ до тѣхъ поръ, пока кондукторъ не ударилъ кулакомъ, невзначай, по самой срединѣ корзинки, отчего она вдругъ прошмыгнула въ ящикъ, a съ нею голова и плечи самого кондуктора, который вовсе не ожидая такой непредвидѣнной уступчивости, переносилъ теперь жестокіе удары, къ неизреченному удовольствію и потѣхѣ всѣхъ находящихся въ дилижансѣ джентльменовъ. М-ръ Пикквикъ улыбается наилюбезнѣйшимъ образомъ и, вынимая шиллингъ изъ кармана, снисходительно проситъ кондуктора выпить за здоровье своихъ костей стаканъ горячаго пунша: кондукторъ улыбается и снимаетъ шляпу, и на лицахъ Снодграса, Винкеля и Топмана тоже появляется лучезарная улыбка. Чемоданы уложены, сумки упакованы, провизія взята; всѣ счастливы и довольны. Кондукторъ и м-ръ Уэллеръ исчезаютъ минутъ на пять, вѣроятно для того, чтобы выпить на дорогу заздравный тостъ въ честь пикквикистовъ, и страшно несетъ водкой изъ ихъ устъ, когда они вновь взгромождаются на верхъ дилижанса. Кучеръ взбирается на козлы, пикквикисты закрываютъ шалями свои носы, м-ръ Уэллеръ даетъ условный знакъ: возжи тронулись, бичъ взвился, и свѣжіе кони быстро помчались изъ воротъ конторы дилижансовъ.
Съ громомъ несется громоздкій экипажъ по улицамъ обширной столицы, и вотъ онъ, наконецъ, на открытомъ и обширномъ полѣ. Колеса перекатываются по замерзшей почвѣ, твердой какъ кремень, и кони, послушные взмахамъ бича, бѣгутъ дружной рысью по гладкой дорогѣ, какъ будто всѣ вещи позади нихъ — дилижансъ, пассажиры, треска, чемоданы и боченки съ устрицами ученаго мужа — были не болѣе, какъ легкими перьями на ихъ копытахъ. Вотъ они спустились по косогору и вступили на равнину, на разстояніи двухъ миль гладкую и твердую, какъ мраморъ. Еще энергическій взмахъ бичомъ — и гордые кони мчатся галопомъ, забрасывая свои головы назадъ и побрякивая блестящей сбруей, какъ будто имъ пріятно выражать свое удовольствіе по поводу быстроты своихъ движеній. Кучеръ между тѣмъ, съ возжами и бичомъ въ одной рукѣ, снимаетъ другою свою шляпу и, укладывая ее на колѣни, вынимаетъ изъ тульи носовой платокъ и отираетъ потъ съ своего чела, показывая такимъ образомъ проходящимъ пѣшеходамъ, что искусному и ловкому возницѣ ничего не стоитъ управлять четверкой рысаковъ. Затѣмъ, окинувъ окрестность торжествующимъ взглядомъ, онъ укладываетъ платокъ въ тулью, надѣваетъ шляпу, напяливаетъ на руки шерстяныя перчатки, засучиваетъ рукава, взмахиваетъ еще разъ длиннымъ бичомъ, и борзые кони несутся стрѣлой, впередъ и впередъ по необъятному пространству.
Лачужки, домишки и сараи, разбросанные тамъ и сямъ по сторонамъ большой дороги, возвѣщаютъ нагляднымъ образомъ о приближеніи къ какому-то городку или деревнѣ. Весело трубитъ кондукторъ на открытомъ холодномъ воздухѣ въ свой мѣдный рожокъ и пробуждаетъ стариковъ, мальчишекъ и старухъ, которые, отрываясь отъ огня, только что разведеннаго въ каминѣ, дружной группой подбѣгаютъ къ окнамъ своей хижины и долго любуются на огромный экипажъ, на кучера и взмыленныхъ коней. Опять и опять раздаются звуки веселаго рожка, и вотъ съ беззаботнымъ крикомъ повысыпали на самую дорогу веселые мальчики, дѣти фермера, между тѣмъ, какъ отецъ ихъ, чуть не за милю отъ этого мѣста, только что размѣнялся съ кучеромъ дружескимъ поклономъ.
Быстро мчится дилижансъ по улицамъ провинціальнаго города, припрыгивая и приплясывая по веселой мостовой. Кучеръ натягиваетъ возжи и готовится остановить измученныхъ кокей. М-ръ Пикквикъ высвобождаетъ свой носъ изъ-подъ теплой шали, и озирается кругомъ съ величайшимъ любопытствомъ. Замѣтивъ это, кучеръ извѣщаетъ ученаго мужа, что это такой-то городъ, и что здѣсь, на этой самой площади, былъ вчера знаменитый базаръ, предшествующій святкамъ. М-ръ Пикквикъ качаетъ головой, и потомъ, съ прибавленіемъ различныхъ замѣчаній политико-экономическаго свойства, сообщаетъ всѣ эти подробности своимъ ученикамъ, которые спѣшатъ подобострастно высвободить свои уши и глаза изъ-подъ воротниковъ своихъ шинелей. И долго слушаютъ они, и мигаютъ, и вздыхаютъ, и молчатъ. М-ръ Винкель сидитъ на самомъ краю имперіала и, болтаясь одной ногою въ воздухѣ, изъявляетъ готовность низвергнуться на середину улицы, между тѣмъ, какъ экипажъ, обогнувъ острый уголъ подлѣ сырной лавки, летитъ на край площади, назначенной для рынка. М-ръ Снодграсъ млѣетъ и дрожитъ, выражая энергическими знаками свое внутреннее безпокойство.
Но вотъ, наконецъ, въѣзжаютъ они на обширный дворъ гостинницы дилижансовъ, гдѣ стоятъ уже свѣжіе и бодрые кони, украшенные блестящей сбруей. Кучеръ бросаетъ возжи, спрыгиваетъ съ козелъ, и вслѣдъ за нимъ опускаются на землю верхніе пассажиры, за исключеніемъ джентльменовъ, не совсѣмъ увѣренныхъ въ своей способности съ приличною ловкостью взобраться опять на свои мѣста. Эти господа остаются па имперіалѣ, хлопаютъ руками и бойко стучатъ нога объ ногу, между тѣмъ, какъ ихъ жадные глаза и красные носы устремляются на яркій огонь за буфетомъ трактира и на свѣжіе листья остролистника, украшающаго окна своими блестящими ягодами {Можетъ быть, не всѣмъ извѣстно, что остролистникъ, holly — вѣчно зеленое дерево съ красными и желтыми ягодами, изъ породы іlех — играетъ въ Англіи на святкахъ такую же роль, какъ въ Германіи и y насъ въ Петербургѣ елка наканунѣ Рождества. Прим. перев.}.
Кондукторъ между тѣмъ передалъ, кому слѣдуетъ, сѣрый бумажный пакетъ, вынутый имъ изъ маленькаго мѣшечка, повѣшеннаго черезъ его плечо на кожаномъ ремнѣ, тщательно осмотрѣлъ заложенныхъ лошадей, сбросилъ на мостовую сѣдло, привезенное имъ изъ Лондона на кровлѣ дилижанса, и произнесъ нѣсколько замѣчаній по поводу бесѣды между кучеромъ и конюхомъ, разсуждавшими о гнѣдомъ жеребчикѣ, который имѣлъ несчастіе въ прошлую поѣздку испортить одну изъ своихъ переднихъ ногъ. Затѣмъ, кондукторъ и м-ръ Уэллеръ снова засѣдаютъ сзади на своихъ мѣстахъ, кучеръ красуется на козлахъ, старый джентльменъ, смотрѣвшій въ окно извнутри кареты, задергиваетъ стекло, и все обнаруживаетъ готовность пуститься снова въ дальнѣйшій путь, за исключеніемъ "двухъ толстенькихъ джентльменовъ", о которыхъ кучеръ уже минуты двѣ заботится и разспрашиваетъ съ видимымъ нетерпѣніемъ. Еще одна минута, и сильная тревога поднимается на широкомъ дворѣ. Кучеръ, кондукторъ, Самуэль Уэллеръ, м-ръ Винкель, м-ръ Снодграсъ, всѣ конюхи и всѣ праздные зѣваки, имъ же нѣтъ числа, кричатъ во все горло, призывая къ своимъ постамъ отставшихъ джентльменовъ. Раздается отдаленный отвѣтъ съ противоположнаго конца: м-ръ Пикквикъ и м-ръ Топманъ бѣгутъ взапуски, едва переводя духъ: были они въ буфетѣ, гдѣ промачивали свои застывшія горла двумя стаканами горячаго пунша, и пальцы м-ра Пикквика окоченѣли до того, что онъ провозился пять минутъ, прежде чѣмъ успѣлъ вытащить изъ кошелька шесть пенсовъ, чтобъ вручить буфетчику за пуншъ.
