– А ну-ка покажи мне свои глаза. – Рита, преодолевая отвращение, вызванное исходившим от сестры запахом, наклонилась к скукоженному личику Шуры и внимательно осмотрела ее покрасневшие, воспаленные глаза в кольцах размазанного макияжа. Не нужно было иметь медицинское образование, чтобы сообразить, что дело обстоит по меньшей мере неважно.

Как ни странно, все поступки Шуры в последнее время не усилили в душе Риты зародившуюся было в последнее время неприязнь к сестре – наоборот, девушка ощущала теперь по отношению к этой недотепе настоящую жалость! Все пакости, которые творила у нее на глазах Шура, Рита считала чем-то вроде симптомов тяжелого заболевания, терзавшего сейчас не столько тело и даже душу Шуры – по мнению Риты, у сестры пострадало что-то неощутимое и не определяемое словами, но тем не менее имеющегося у каждого человека. Какая-то таинственная составляющая личности... Правда, сама Шура, возможно под влиянием своего таинственного недуга, воспринимала безответность и заботливость сестры как нечто само собой разумеющееся; более того, девица, очевидно, полагала, что подобная терпимость вызвана почтительным трепетом перед ее замечательной особой, и реагировала соответствующе – неблагодарностью и хамством. Вот и сейчас Шура грубо оттолкнула лицо склонившейся над ней старшей сестры:

– Куда лезешь, зубрилка! Без тебя плохо. О-о, и голова болит... Матюша, принеси мне, пожалуйста, виски... хоть полстаканчика. – Голос девицы стал жалостным.

Но Матвей не спешил выполнять просьбу Шуры.

– У тех, кто опохмеляется по утрам, начинается запой! – изрек он с видом профессора, излагающего профанам устройство Вселенной.

– Запой – это у алкоголиков. Я что, по-твоему, пьющая? – От обиды Шура, казалось, забыла на миг о своих страданиях. Однако физиология брала свое, и вскоре девица, издавая отвратительные звуки, склонилась над биде... Наблюдать подобную мерзость было свыше сил Риты, и девушка, выйдя из санузла, в изнеможении прислонилась к стене. Вскоре к ней присоединился Матвей; искоса поглядев на омраченное лицо молодого человека, Рита увидела, что на нем написано искреннее огорчение.

– Черт! Ну что же делать!

– Как Шура?

– Плохо... Ты сама, что ли, не слышишь?

К Рите и Матвею подошла Анна Осиповна.

– С добрым утром, Риточка! Здравствуйте, Матвей Андреевич, – неизмеримо более сухо кивнула она Матвею. – Кофе готов. Не хотите позавтракать?

– Спасибо, нет, – проговорила Рита. – Анна Осиповна, Шуре, по-моему, плохо... но от моей помощи она отказывается.

– И от моей, – подал голос Матвей.

– Сейчас посмотрю, что там такое. – Домоправительница без подсказки сообразила, где искать Шуру. Вскоре женщина с озабоченным видом выглянула из двери.

– Риточка, а с Александрой-то беда! Левый глаз у нее настолько затек, что линзу эту окаянную даже вытащить нельзя! Девчонка от боли заходится. Надо бы врача позвать.

– Я сам позвоню в медкабинет, – встревожился Матвей, доставая телефон.

Анна Осиповна и Рита кое-как довели Шуру до ее комнаты, однако тут же обнаружили, что ни помещать больную в подобную помойку, ни тем более демонстрировать подобную антисанитарию врачу никак нельзя. Пришлось отпереть спальню Зои Петровны и уложить болящую там. Матвей не участвовал в этих перемещениях – он занимался выполнением данного Рите обещания. В глубине души считавшая, что Блинов-младший способен лишь на бесконечное хвастовство и демагогию, Рита была приятно удивлена, когда обнаружила, что непрошеные гости, оккупировавшие квартиру, один за другим начали исчезать.

– Как тебе удалось так ловко справиться с ними? – тихонько спросила Рита Матвея, но тот лишь самодовольно усмехнулся, не вдаваясь в подробности:

– Ты просто не представляешь, на что я способен! Я умею добиваться своего, уж поверь!

Несмотря на то что эти слова, казалось бы, относились лишь к изгнанию компании буянов, Рите подумалось, что звучат они как-то зловеще. Однако девушке некогда было задумываться над этим – со всей поспешностью из медкабинета явился терапевт Тарас Михайлович.

– Девушке требуется срочная помощь опытного офтальмолога, – осмотрев Шуру, которой с каждой секундой становилось все хуже, вынес он приговор. – Необходимо срочно доставить ее в больницу!

– О господи! – вырвалось у Анны Осиповны. – И без того в семье лазарет...

– Контактные линзы – это не шутка, – пояснил Тарас Михайлович. – Неправильное обращение с ними может привести даже к перфорации роговицы – и тогда слепота.

– Но вы же врач! Сделайте что-нибудь, вытащите у Шуры эту линзу! – вне себя от волнения воскликнула Рита.

Тарас Михайлович покачал головой:

– К сожалению, все, что я могу, – сделать вашей сестре обезболивающий укол. Чтобы извлечь линзу, необходимо специальное оборудование.

– Ну так делайте ваш укол, не стойте просто так! – едва не заплакала Рита.

Врач заметно смутился:

– Понимаете ли... Хм... Даже не знаю, уместно ли говорить такое при посторонних... – Он поглядел в сторону Матвея; будучи постоянным служащим кондоминиума, Тарас Михайлович, естественно, знал всех жителей дома, по крайней мере, в лицо.

– Меня можете не стесняться, – решительно заявил Матвей.

– Да, он друг нашей семьи, – необдуманно подтвердила Рита.

– Ну что ж, дело ваше!.. Я не имею права делать инъекцию вашей сестре. Даже без специальных анализов ясно, что сейчас в ее крови содержится алкоголь свыше допустимой нормы: в соединении с ним препарат может вызвать летальный исход! – разъяснил врач.

– Анна Осиповна, звоните в «Скорую»! – подвела итог Рита.

Прибывшая бригада подтвердила диагноз Тараса Михайловича.

– В больницу повезем под капельницей, – пояснил Рите молодой медик с симпатичным, но донельзя усталым лицом. – Судя по всему, у дамы алкогольное отравление. Кем она вам приходится?

– Сестра, – выдавила Рита.

– Ну я понимаю, конечно, что младших сестер редко слушают, а разница в возрасте у вас, похоже, немалая... Но неужели вы не пробовали удержать ее от того, чтобы поглощать отраву в таком количестве?.. Погодите, что это? – Он заглянул в бланк вызова. – Ей что, всего девятнадцать лет?!

– Чему тут удивляться? – отозвался другой член бригады. – Алкоголизм не красит!

– Может быть, вы перестанете пока обсуждать эту тему? – Хладнокровные рассуждения медиков показались Рите верхом цинизма. – Речь идет не о том, что Шура выпивает, а о том, чтобы извлечь из ее глаза кусок пластика!

– Связь тут самая прямая, – не принял обвинения медик. – Злоупотребление алкоголем вызвало пересыхание роговицы. А будучи, очевидно, в невменяемом состоянии, ваша сестрица изо всех сил терла глаза. Вот и устроила себе травму!

– Но другая-то линза вывалилась самопроизвольно! – парировала Рита.

– Ну и что? – хмыкнул врач. – Вы хотите сказать, что она тоже должна была присохнуть и врезаться краем в роговицу? Это же не медицинские линзы, а продукция какой-то сомнительной косметической фирмы! Пари держу, что ваша сестра раздобыла их не в аптеке и не в специальном салоне! Ей еще повезло, что другая линза попросту не удержалась!.. Ладно, время уходит. Кто-нибудь из вас хочет сопровождать больную?

И Рита, и Анна Осиповна, и Матвей одновременно ответили согласием, однако Рита, видя, как тяжело дались домоправительнице волнения бессонной ночи, предложила Анне Осиповне остаться дома:

– Вам надо выспаться!

– Да какой уж тут сон! – махнула рукой женщина. – Прибираться буду. Нагадили эти господа – на неделю возни хватит. И горничной, как на грех, у нас сейчас нету. Разве что Павла Ильича попросить помочь... Готовить-то теперь надо будет всего ничего...

– А где он, кстати? – поинтересовалась Рита, пока Анна Осиповна собирала для Шуры вещи, необходимые в больнице. – Я сегодня еще не видела Павла Ильича.

– Да он всю ночь переживал, – неохотно пояснила домоправительница. – «Я, – говорит, – здоровый мужик, могу этих гаденышей в порошок стереть – хоть по одному, хоть скопом. Да не смею. Папаши у всех, поди, богатые, враз засудят, если хоть пальцем трону этих поганцев!» Вот так грыз, грыз себя, совсем извелся. Ну а теперь не хочет с кухни носа показывать. Даже в свою комнату не пошел посмотреть, что там творится. Винит себя.