Губы Анны Осиповны задрожали от обиды; женщина молча скрылась в глубине квартиры.

– Вот так-то! – победоносно провозгласила Шура; тут только она заметила стоявшую в глубине холла Риту. – А тебе что здесь надо, зубрилка? Прикидываешь, о чем папаше сообщить?

Неожиданно Рита поняла, что это не растерянность и не гнев не дают ей вымолвить хотя бы слово – девушка просто не могла заставить себя общаться с противным существом, в которое превратилась сестра. Так же как Анна Осиповна, Рита молча покинула холл.

Всю вторую половину дня с первого уровня квартиры Шерстневых неслись крики и хохот; чтобы не соскучиться, Шура и ее гости на полную громкость включили визгливую эстрадную музыку. Временами до Риты доносился нестройный хор – девицы подпевали особо полюбившимся музыкальным композициям; при этом каждая из них старалась перекричать остальных, и результаты этой несогласованности было по меньшей мере противно слушать. Чем занималась под этот шум веселая компания, Рита предпочитала не думать. Сначала девушка хотела махнуть на все рукой и поехать в город, но затем вспомнила, что мама так и не дала ей наличных денег, а просить у Анны Осиповны Рите не хотелось. Чтобы восстановить душевное равновесие, девушка пошла на теннисный корт, но то ли сказалось отсутствие тренировок в последние дни, то ли Рита была настолько выбита из колеи, но игра не задалась. Разумеется, инструктор старался не замечать промахов Риты, но сама-то девушка прекрасно понимала, что таких мячей постыдился бы и новичок, впервые взявший в руки ракетку. Вдобавок на корт заявился Матвей – он не играл, а просто стоял в сторонке и с усмешкой поглядывал на мучительные попытки Риты отбить хотя бы одну подачу. Рита просто сбежала от него. Зайдя домой и переодевшись, отправилась в зимний сад; приближался вечер, на улице стало свежо, и по вымощенным розовой и сиреневой плиткой дорожкам, огибавшим группы тропических растений, прогуливались многие обитатели кондоминиума. Рита остановилась возле коллекции орхидей, но тут девушку обнаружила Инна Аркадьевна.

– Ну что говорят врачи? Наш дорогой Геннадий Иванович умрет? – бесцеремонно поинтересовалась она.

– В милосердии вам не откажешь, – отпарировала Рита.

– Ха, вы только послушайте! Да разве вам не ясно: ваш батюшка задумался о том, какого зятька вы изволили ему подобрать... Естественно, отвлекся от дороги – и вот результат! Так что вы и ваша распущенность виной всему, лапочка моя! И вы еще рассуждаете о милосердии...

– Интересная теория, – сквозь зубы процедила Рита, еле удерживаясь от того, чтобы не ударить мерзкую сплетницу ракеткой.

– Ну почему же теория! – не смутилась женщина. – Это святая истина.

– Сами додумались?

– Об этом весь дом говорит.

– С вашей подачи, разумеется.

– Вы, кажется, позволили себе намекнуть на то, что я разношу сплетни? – всерьез оскорбилась Инна Аркадьевна.

– Ну почему же намекнуть! Об этом весь дом говорит, – недобро усмехнулась Рита.

– Что вы себе позволяете! Мария Семеновна, нет, вы слышали! – возопила Инна Аркадьевна, в поисках поддержки обращаясь к прохаживавшейся неподалеку Блиновой.

– Слышала, – обернувшись к возмущенно размахивавшей руками Инне Аркадьевне и напряженной, словно натянутая струна, готовой к новому отпору Рите, подтвердила Блинова. – Вы, Риточка, молодец!

– Как... что? – Инна Аркадьевна явно не верила собственным ушам.

– Вам давно пора было показать ваше место! – гневно сказала сплетнице Мария Семеновна. – Просто поразительно: лезете всюду, сочиняете мерзости и распространяете их...

Инна Аркадьевна, к удивлению Риты, заливаясь настоящими слезами, покинула место стычки.

– Почему она плачет? – удивленно спросила Рита подошедшую Марию Семеновну.

– Не любит правды, – хладнокровно ответила Блинова. – К тому же поняла, что вы под моей защитой, а я ей не по зубам! Риточка, я хочу вам сказать, что не верю ни одному слову из того, что болтает про вас эта сорока! А эта история с вашим папой... Какой ужас! Что говорят врачи?

– Мама увезла папу на операцию в Швейцарию, – чуть расслабившись, грустно сказала Рита.

– А, в «Нойзенбах-клиник»? Одна моя знакомая делала там липосакцию... Как же, знаю. Подожди, выходит, вы с Александрой остались одни?

– Продержимся несколько дней, – неохотно ответила девушка, отнюдь не желавшая посвящать соседку в творившиеся дома безобразия.

А назвать иначе то, что происходило в квартире Шерстневых, было просто невозможно. Когда Рита вернулась с «технического» этажа, к трем хохотушкам, удобно расположившимся в столовой, прибавилось еще несколько девиц – они были так однообразно, хоть и пестро, одеты и так проворно носились туда и сюда, что Рита не сумела определить точное количество новых гостей. Обычно тихая, прохладная квартира была наполнена криком, визгом, почему-то звоном бьющегося стекла. Накурено было так, что сероватые волокна дыма плавали даже в холле, и запах был такой, будто табачный дым пропитал уже и мебель, и вещи. «Что они, с ума сошли?» – сердито подумала Рита и решительно шагнула в гостиную. То, что девушка увидела там, ошеломило ее. Вся мебель, даже тяжеленный угловой шкаф из мореного дуба, была сдвинута, посреди комнаты громоздился столик, стоявший раньше в холле на втором уровне квартиры. На его стеклянной поверхности, среди лужиц пролитой жидкости, стояло несколько бутылок и великое множество фужеров. Еще одна бутылка выкатилась прямо под ноги ошарашенной Рите, и девушка едва не споткнулась об нее. На спинках диванов, поставив ноги на кожаные сиденья, вольготно сидели подружки и приятели Шуры. Впрочем, надо было отдать им должное, пачкали грязной обувью хозяйскую мебель не все: некоторые валялись на полу, то ли мертвецки пьяные, то ли до крайности утомленные кутежом. Все присутствующие курили, и Рита с негодованием увидела небрежно брошенную на один из диванов раскрытую коробку отцовских сигар. Сам Шерстнев не переносил запаха табака, но полагал, что правила хорошего тона обязывают предлагать своим гостям не только кушанья и напитки, но и хороший табак. С этой целью в доме постоянно имелись дорогие, ручного изготовления сигары. Сейчас коробка была почти пуста, всюду валялись окурки и несколько раскуроченных сигар, – очевидно, члены Шуриной компании с обезьяньим любопытством изучали их внутренности. Но где же сама Шура? Рита обвела взглядом пьяные, наглые лица.

– Че лыбишься, зубрилка? – внезапно хрипло выкрикнула одна из присутствующих девиц, и тут до Риты дошло, что эта намазанная кукла и есть ее сестра! Почувствовав безнаказанность, Шура дала волю своей фантазии, и теперь Рита могла воочию убедиться, по какому имиджу тосковала ее сестра в ежовых рукавицах родительской власти. Выкрашенные в красный цвет волосы Шуры торчали во все стороны неровной копной. Усеянное блестками и стеклярусом платье почти не прикрывало тела. Агрессивный макияж придавал испитому личику Шуры какой-то ненатуральный вид, девица казалась похожей на побывавший под дождем манекен. Но почему у нее такой безумный взгляд? Рита даже вытянула шею, чтобы повнимательнее приглядеться. А, вот оно что! Шура додумалась надеть цветные контактные линзы, и теперь ее глаза были ярко-фиолетового цвета и напоминали пуговицы.

Понаслаждавшись удивлением сестры, Шура топнула по кремовой коже дивана ногой, обутой в сверкающую туфельку, в которой нелепо сочетались тонюсенькая шпилька и толстая подошва:

– Ну что, зубрилка? Как впечатление?

– Ужасно! Тебе только хвоста не хватает! – искренне ответила Рита.

Очевидно, в компании, оккупировавшей гостиную Шерстневых, не было единодушия – вокруг раздались ехидные смешки.

– Точно! Лекси похожа на обезьяну!

– Не! Не на обезьяну, а типа на кикимору.

– А кикимора – это что?

– Дурак, это Лекси!

– Сама ты кикимора! – подскочив к Рите, выкрикнула Шура прямо в лицо сестре; ее руки, украшенные теперь длиннющими ногтями багрового цвета, сжимались в кулачки и снова разжимались. Было видно, что девице до смерти хочется выяснить с сестрой отношения, что называется, вручную. Однако, памятуя, очевидно, о том, что Рита более чем способна постоять за себя, и не надеясь на поддержку своих буйных приятелей, Шура ограничилась тем, что продолжала вопить: