– Гена! Но ведь если это правда... Ты представляешь, какую травму перенесла наша девочка...

– Я сам поговорю с Матвеем, – решил Геннадий Иванович. – Уж я-то разбираюсь в людях! Сразу почувствую фальшь, если Матюша вздумает что-нибудь скрыть. Но тебе, Птичка, я бы не советовал увлекаться Ритиными рассказами. Она совсем с рельсов сошла: таскается с какими-то проходимцами, дерется, дерзит...

После всего случившегося мама стала обращаться с Ритой с особой заботливостью, и это было особенно неприятно: в преувеличенной ласковости девушка чувствовала подтекст, а иногда, поймав тревожный взгляд, которым Зоя, стараясь незаметно, окидывала дочь, Рита готова была закричать от обиды. Анна Осиповна утешала свою любимицу как могла.

Геннадий Иванович в тот же день сдержал обещание и поговорил с Матвеем, который, естественно, все отрицал. После этого атмосфера в доме сгустилась окончательно. Разъяренный Шерстнев в тот же вечер выгнал Тосю. Рита, ускользнув из-под бдительного надзора отца, успела на прощание сунуть горничной около трехсот долларов, больше у нее не было, а кредитку отец заблокировал, к тому же она осталась в сумочке в охотничьем домике.

– Да что ты, не надо... Твоя мама заплатила мне, хоть Геннадий Иванович и возражал, – отнекивалась Тося. – Да мне много и не надо, только бы продержаться, пока новое место не найду. Жалко, рекомендацию дали такую, что... Ничего, пойду в торговлю!

Рита торопливо написала на листке блокнота несколько строк.

– Это телефон и адрес моей хорошей подруги, Нади Емельяновой, – протянула она Тосе бумажку. – Скажи ей, что я очень прошу взять тебя на работу, понимаешь? Да, и обязательно объясни Наде, почему я не могу с ней сейчас общаться...

Это разъяснение было нелишним: когда Надя, не ведая беды, позвонила Рите, трубку снял лично Шерстнев и устроил подруге дочери настоящий скандал. В запале разошедшийся Геннадий Иванович договорился до того, что объявил неповинную Надю чуть ли не совратительницей Риты.

– Вместе шляетесь! Погоди, твой отец обо всем узнает, шалава! – гремел он.

Рита, хорошо представлявшая, какие непростые отношения у Нади с отцом и особенно мачехой, пыталась остановить Геннадия Ивановича, но ей в грубой форме было приказано отправляться к себе и не высовывать носа.

Не успела девушка подчиниться, как к ней ввалилась Шура.

– Вот решила тебя навестить. Ты-то последнее время совсем ко мне не заглядываешь, – с фальшивой любезностью поделилась младшая сестра.

– Уходи, я не хочу с тобой разговаривать, – отвернулась Рита.

– Ах-ах-ах какие мы строгие, – пропела Шура, как ни в чем не бывало усаживаясь на подзеркальник. – Нет, зубрилка, теперь тебе не удастся корчить из себя праведницу! Что, нравится, когда наказывают? Сколько лет мне доставались одни шлепки, а тебе конфеты!

– Прямо Золушка, – усмехнулась Рита. – Ты забываешь только, что наказывали тебя не зря. Никогда не пыталась сдержать свои желания, даже если они мешали другим!

– А разве папа не учит нас, что главное – собственная выгода? – демагогически заявила Шура.

– Ну и какую же выгоду ты получаешь от своих пакостей? – покачала головой Рита. – Пусть меня наказали, но ведь и тебя не простили! И в санаторий ты поедешь проходить курс детоксикации. Как же после этого пьянствовать в ночных клубах?

– Ничего. – Шура беспечно улыбнулась, хотя уголки ее губ недобро подрагивали. – Зато теперь папаня считает, что ты еще хуже меня! Теперь, что бы я ни сделала, ты не сможешь наябедничать!

– От души надеюсь, что мне не придется быть свидетельницей твоих делишек. – Рита вытолкала хихикающую сестру за дверь.

Однако сюрприз, который преподнес на следующий день непослушным дочерям Шерстнев, не оставил девушке даже и такой возможности. Всерьез полагая, что, предоставленные сами себе, девушки немедленно пустятся на поиски приключений, он договорился с управляющим, и тот предоставил ему одного из охранников кондоминиума. Соблазненный возможностью неплохо подработать в свободное от дежурств время, этот угрюмый парень с перебитым носом охотно согласился организовать для Риты и Шуры режим наподобие тюремного. Рита не знала, посвятил ли отец этого здоровяка в суть проблемы, или парнем руководила многолетняя привычка к слепому подчинению, но все попытки своих подопечных завести с ним разговор он пресекал моментально. Ни кокетливые ужимки Шуры, ни вежливые просьбы Риты, казалось, просто не доходили до сознания Димы – так звали охранника. Его обращение с сестрами не было грубым – оно было равнодушным и деловитым, и это, как ни странно, пугало Риту больше, чем угрозы и неприкрытое хамство. «Как будто мы вверенные его попечению коровы, которых Дима гоняет то на пастбище, то на водопой...» Разумеется, ни о каком посещении теннисного корта речь уже не шла. Затолкав своих подопечных в предоставленный ему для этой цели Шерстневым «ягуар» Риты, Дима помчался в сторону Москвы, с ловкостью профессионального гонщика обгоняя попутки.

– Димочка, включи музон, а то мне ску-учно, – капризно протянула Шура. Охранник даже не повернул головы.

Рите было нестерпимо обидно, что транспортировка происходит в ее собственной машине, которая, собственно, уже не принадлежала ей – Шерстнев отобрал у старшей дочери ключи.

«Шурка права, мы теперь с ней в одинаковом положении, – мрачно размышляла Рита. – Ловко! Получается, что ничего из того, что я привыкла считать собственностью, на самом деле не мое! Папа просто позволяет нам пользоваться окружающей нас роскошью. Но малейшее недовольство – и все отобрано. Если бы я работала! Если бы у меня были свои деньги! Тогда никто не посмел бы отнять у меня что-то!»

– Димуль, а у тебя сигаретки не найдется? – промурлыкала Шура. – А то я свои забыла...

Дима словно не слышал ее.

Довезя сестер до университета, он высадил их из «ягуара»; почувствовав свободу, Шура немедленно отправилась искать приятельниц, а Рита подошла к украшавшему стену огромному зеркалу, чтобы поправить прическу. Однако не тут-то было! Не успели сестры сделать по нескольку шагов, как подоспевший Дима ухватил их за локти.

– Ходить будете вместе, под моим контролем!

– Но мы занимаемся в разных аудиториях! – возмущенно озвучила Рита первое пришедшее ей в голову доказательство нелепости подобного решения.

– А в туалет? – одновременно с сестрой вскрикнула Шура.

– В туалет вместе. А по аудиториям я вас буду разводить. После каждого занятия собирать, – отрывисто разъяснил Дима. – На переменах стоять возле меня. Общаться с остальными запрещается. Ясно?

– Ни фига себе! – ахнула Шура, и тут к Шерстневым подошла оживленная, улыбающаяся Таня Прохина.

– Привет, Ритуль! Здравствуй, Шура. Риточка, ты не забыла, что сегодня я отмечаю день рождения? А что это за загадочный незнакомец с вами? Он что, тоже будет у нас учиться?

Рита хотела было ответить, но вдруг почувствовала, как железная рука охранника больно стискивает ее плечо; рядом, очевидно по такой же причине, взвизгнула Шура.

– Отошла от них, быстро! – невежливо заявил охранник Тане. – Разговаривать запрещено!

– Дурдом какой-то, – пожала плечами ошарашенная Таня. – Сами додумались до подобного эскорта или как?

– Таня, не обижайся, это папа... – успела крикнуть огорченная Рита в спину быстро удалявшейся приятельнице.

Вихлявшаяся неподалеку Ванилла, улыбаясь во весь рот, тут же подскочила к странной троице.

– Что, девочки, не повезло? – Очевидно, этой кривляке было известно кое-что о подобной мере воспитания не понаслышке!

Дима молча отстранил ее и поволок едва не плачущих сестер к аудиториям.

– Вы не могли бы не сжимать так мою руку? – спросила Рита, но ответа не получила.

Нади, как ни странно, не было видно. Может, она совсем слегла из-за переживаний?

Преподавательница Жанна Мартиросовна в этот день была неприятно удивлена – обычно ее лекции вызывали у студентов искренний интерес, да и шушуканья она не допускала! Однако сейчас все было по-другому. Немногочисленная аудитория полнилась шуршанием передаваемых записок, то и дело пищали мобильники, передававшие и принимавшие послания; не довольствуясь этим, студенты то и дело переговаривались едва ли не вслух! Среди этого оживления взгляд преподавательницы с одобрением выделил неподвижно сидевшую Риту, сохранявшую каменное молчание.