– Я похожа на Марину Влади? А? – самодовольно уточнила однажды у папы Рита.

– Забиваете ребенку голову невесть чем, – проворчала Анна Осиповна, которая уже тогда вела у до предела замотанных работой Шерстневых хозяйство.

– Да-а, ты у меня красавица, – засмеялся тогда папа, радуясь так редко выпадавшей возможности побыть с семьей. – А откуда ты знаешь о Марине Влади?

– А я к тебе в стол лазила, – без смущения призналась девочка. – Фотографии нашла, только мама их резать запретила. Пап, а почему шкаф, в котором ружья висят, всегда заперт?

– Так положено. А то ты захочешь что-нибудь отрезать, а ружье и выстрелит! – потрепал девочку по черным локонам папа.

– А ты возьмешь меня на охоту? А, пап?

– А зверюшек тебе не жалко будет убивать?

– Ты меня только возьми! Я буду стрелять понарошку, – заверила папу Рита.

– Чего выдумали! – возмутилась Анна Осиповна. – Тащить девочку в лес, в холодную палатку!

– Ничего, Ритуль, – пообещал папа. – Когда-нибудь я стану богатым, вот увидишь! И вместо одного киоска у меня будет много магазинов! Тогда я построю красивый и теплый охотничий домик, и мы все вместе поедем на охоту! Ты только не сгоняй Шурочку с качелей, когда Анна Осиповна с вами гуляет!

Рита грустно улыбнулась. Вот папа и добился своего: маленький киоск превратился в целую торговую сеть, появились и фабрики, которые производят товары для фирменных магазинов... Семья Шерстневых несколько раз меняла жилье, перебираясь во все более роскошные и просторные квартиры... Мама уже давно не работает... Шура, которая в те далекие времена еще не умела разговаривать, недоверчиво усмехается, когда ей рассказывают, что когда-то Шерстневы не могли позволить себе купить новый диван вместо сломанного, и мама с папой одно время на ночь стелили себе на пол спальный мешок... Куда же ушла та легкость отношений, которая царила в семье в те далекие годы? Почему самые близкие люди с азартом мучают себя и друг друга?

Недавно папа вспомнил о своей давней мечте: он, при поддержке Моткова и еще нескольких влиятельных пайщиков кондоминиума, предложил на общем собрании окончательно завладеть заповедным лесом и устроить в нем охотничий заказник. «Наконец-то у меня будет охотничий домик», – как мальчишка, радовался Шерстнев. Однако эта идея, которую некоторые обитатели кондоминиума с энтузиазмом поддержали, у других вызвала резкое неприятие. Среди недовольных были и Блиновы – родители Матвея. А жители Вербина, тревожась за судьбу леса, узнав о подобном проекте, окончательно ополчились на незваных соседей и принялись устраивать пикеты возле ворот и писать жалобы во все мыслимые инстанции. «Папино нежелание считаться с чужим мнением снова вызвало рознь». От этой мысли у Риты даже защемило сердце. Стараясь изменить ход своих мыслей, Рита сдавила пальцами виски и принялась повторять наизусть любимые стихи – обычный способ, которым девушка пользовалась, чтобы восстановить душевное равновесие. Впрочем, если бы ей было известно содержание разговора, который велся в это время этажом ниже, буквально у нее под ногами, вернуть Рите спокойствие не смогли бы ни Гумилев, ни Ахматова.

...Всякий, кто увидел бы в этот момент Зою Петровну, мгновенно догадался бы, от кого Рита унаследовала манеру в минуты тяжелых переживаний держаться за виски тонкими пальцами. Именно в такой позе Зоя сидела сейчас в кресле; однако неподдельное страдание, отражавшееся на ее все еще красивом, холеном лице, было гораздо глубже огорчения Риты. Анна Осиповна смотрела на свою хозяйку с искренним сочувствием; на лице женщины ясно читалось, что она много отдала бы за то, чтобы сообщенные Тосей сведения оказались неудачным розыгрышем. Однако обе, и хозяйка и домоправительница, понимали, что это не так – уж слишком ясными были доказательства! Да и Тося, только что закончившая свой печальный рассказ, стояла перед двумя женщинами с таким видом, будто героиней отвратительных приключений была не хозяйская дочь, а она сама.

– Я могу идти, Зоя Петровна? – наконец прервала горничная повисшее в комнате тяжелое молчание.

– Если это все... – с невольным страхом проговорила Зоя.

– Да примеров-то сколько угодно, – неохотно призналась Тося. – Вон, когда вы на прошлой неделе уезжали на два дня, Александра Геннадьевна тут же и закатилась куда-то... Вернулась прямо перед вами, опухшая вся...

– Ужас какой. – Голос Зои сорвался.

– Ладно тебе, иди уж, – вздохнула Анна Осиповна.

– Значит, всему дому уже известно то, о чем мать узнаёт последней... – с болью уточнила Зоя Петровна, когда они остались одни. – Анечка, почему же все это скрывали, не сообщили?

– Да потому, что вы ведь сами знаете – ни одно решение в этом доме не принимается помимо Геннадия Ивановича, – мрачно откликнулась Анна Осиповна.

– Да, вы правы, – огорченно вздохнула Зоя.

– Вот я и говорю, – разгорячилась домоправительница. – Услышь он, что Александру таскает по клубам и спаивает не кто иной, как его обожаемый Матвей Андреич... Да разве он поверит? Ноги оторвет тому, кто это скажет!

– Да, Геночка стал очень негибким в своих суждениях о людях, – уныло подтвердила Зоя. – Если решит, что человек хорош или плох, – все, уже ничто не изменит этого мнения! Что же делать, что же мне делать?

– Ну вы не убивайтесь уж так-то, – осторожно притронулась к руке хозяйки Анна. – Ведь, что ни говори, Александре-то Геннадий Иванович не верит ни на грош! Еще с той поры, когда она в прошлом году сказала, что поедет ночевать к этой ее подружке, Носковой, а сама болталась где-то трое суток... Помните?

– Еще бы мне не помнить! – Лицо матери помрачнело еще больше.

– А какой счет потом пришлось оплатить в ресторане и в...

– Анна, перестаньте, с меня и так достаточно! Что уж старое вспоминать! Ведь весь этот кошмар длится уже больше года! – Голос Зои задрожал, лицо в стремлении удержаться от слез исказилось странной гримасой. – Полное впечатление, что Шуру кто-то специально учит вести себя подобным образом!

– Это Матвей Андреич, больше некому...

– Я попробую поговорить с ним, – решила Зоя. – Что ему нужно от моей девочки?

– «Что», «что», – помедлив немного, все же решилась домоправительница. – Приданое, что же еще!

– Анна!

– Александра Геннадьевна уже сейчас готова за Матвеем Андреичем и в воду, и в огонь. Еще бы, вы ведь ее в строгости растили. Лишнего слова не скажи, мини-юбку не надень... А с Матвеем Андреичем наоборот – чем хуже, тем лучше! Куришь – молодец, выпиваешь – так и надо!

– Кошмар какой-то, – с отвращением и искренним удивлением выговорила Зоя.

– Уж как она мучилась, пока курить училась, – не рассказать... Но упрямая, вся в отца – пересилила себя, дымит.

– Вот что мы сделаем, – после некоторого раздумья сказала Зоя Петровна. – Я попробую поговорить... Нет, не с Матвеем, а с его отцом. Андрей Николаевич очень порядочный человек, и уж он-то знает, как воздействовать на сына... А я, пока у Геночки подходящее настроение, добьюсь, чтобы он отправил Шуру в санаторий... Он и сам вроде не против, да все как-то откладывает... Там девочке подлечат нервы, проследят за ее диетой – Шура совсем исхудала, просто кожа да кости... А главное – в санатории девочку избавят от привычки к курению и... и...

– Да я понимаю, что вы хотите сказать, – кивнула Анна, очевидно сообразившая, как тяжко матери произнести страшное слово «алкоголизм».

– И вот тут, Анечка, мне понадобится ваша помощь, – справившись с собой, продолжала Зоя. – В ходе разговора я позову вас, чтобы вы подтвердили Геннадию Ивановичу мои слова. Расскажите ему то же самое, что сейчас поведала Тося, но... смягчите акценты, что ли... Вы понимаете меня? Никаких упоминаний о Матвее! Это выведет Геночку из себя, и он не захочет больше ничего слушать! И остальных предупредите... Одно неосторожное слово – и все может сорваться. Что тогда будет с Шурой, что?

Закрыв лицо руками, несчастная мать, уже не пытаясь сдерживаться, зашлась безутешным плачем; Анна Осиповна сделала движение к хозяйке, словно стремясь утешить ее... Однако было ясно, что никакими словами не смягчить того горя, которое обрушилось на материнские плечи; покачав головой, домоправительница бесшумно выскользнула из хозяйской спальни и пошла прочь по коридору, в задумчивости не замечая, что проговаривает свои мысли вслух: