Юноша, наклонив голову от усердия, принялся вписывать меленькими буковками всю эту конструкцию в отведенное под адрес место. Фридрих понял, что он оказался первым, кто обратил внимание на несоответствие между программой и анкетой одной и той же партии. Сколько в ней уже членов? По оперативным сводкам, кажется, около тысячи...

- Я бы все же хотел уточнить, - снова подал голос Власов. - По политике демдвижения. Предположим, вы придете к власти. Я правильно понял, что в этом случае наркотики, проституция и порнография будут легализованы, а смертная казнь и трудовые лагеря отменены?

- Да, во всяком случае, определенные формы будут легализованы, - ответил Эдик, с трудом сдерживая раздражение. - Демократия - это строй для живых людей со всеми их недостатками, а не для нацистских юберменшей.

- Недостатки есть у всех, - признал Фридрих, - просто при одной системе их стыдятся и стараются преодолеть, а при другой ими гордятся. Но, между прочим, кто вам сказал, что эти живые люди вас поддержат? Вы вообще собираетесь спрашивать их мнения, прежде чем принимать такие законы?

- Это только тоталитарные режимы не спрашивают ничьего мнения, - снова заколыхалась толстая в розовом, - а при демократии законы принимает всенародно избранный парламент. Не тот театр опереты, что ныне заседает во Дворце съездов, а настоящий. Для того, чтобы прийти к власти, мы должны будем иметь в этом парламенте большинство, а это автоматически значит, что народ нас поддерживает.

- Отнюдь не значит, - покачал головой Фридрих. - Во всех атлантистских странах, где отменена смертная казнь, абсолютное большинство народа выступает за ее восстановление. Но их демократически избранным политикам на это плевать.

- Не по всем вопросам следует спрашивать мнение народа, - заявила толстая. - Этак можно устроить референдум, надо ли платить налоги.

- Полагаю, большинство ответило бы положительно, - возразил Фридрих. - Вы слишком плохого мнения о народе, о котором печетесь. Большинству людей вполне понятна необходимость налогов как таковых. Другое дело - конкретные налоги: если бы бюджет демократических стран принимался на референдуме, мало кто стал бы оплачивать из своего кармана содержание нежелающих работать паразитов или тех же избавленных от смерти убийц...

- И фундаментальную науку тоже, - заметил козлобородый.

Власов посмотрел на него с интересом: это был первый резонный контраргумент за весь разговор.

- Возможно, - не стал спорить Фридрих, - хотя это зависит от пропаганды. В пятидесятые-шестидесятые наука в Райхе была безумно популярна. Конечно, это было связано с ядерной гонкой и космическими успехами, то есть задачами военно-прикладными... но прикладные цели способствовали росту интереса и к фундаментальной науке. Да и сейчас на Райхсфернзеен множество познавательных передач, что отражается и на высоком конкурсе в технические вузы. Если же с утра до вечера крутить фильмы о безумных ученых, мечтающих уничтожить весь мир, и о простых парнях, спасающих человечество от этой напасти, то и результаты будут оответствующие. Так что объяснить народу полезность науки вполне реально, поскольку есть аргументы в ее пользу. А вот объяснить полезность отмены смертной казни, как видите, не получается.

- Если народ не дорос до цивилизованных норм, власть не должна идти у него на поводу, - упрямо повторила толстая.

- А откуда следует, что эти нормы - цивилизованные?

- Потому что по ним живет цивилизованный мир!

- То есть, по-вашему, Райх, занимающий лидирующие позиции в области космоса, реактивной авиации, рехнертехники, медицины, математики и ряде других областей, не говоря уже о достижениях в сфере искусства, цивилизованным не является. Ладно. А как быть с Соединенными Штатами Америки, где смертная казнь есть, и за наркотики карают весьма сурово?

- Уже не во всех штатах, - не смутилась толстая. - И со временем эти пережитки варварства будут отменены и там.

- Вопреки воле населения? А как же демократия?

- А демократия - это не власть большинства, - заявил вдруг Игорь. - Это - защита меньшинства.

- Преступного меньшинства?

- Вы опять все пытаетесь свести к преступникам! - воскликнул Эдик.

- Любого меньшинства, чьи права угнетаются, - пояснил козлобородый.

- Почему бы, в таком случае, всем этим угнетаемым меньшинствам не собраться и не уехать туда, где их привечают? Если уж речь не о преступниках. Теперь ведь эмигрировать на Запад намного проще, уже не надо придумывать себе юдское происхождение...

- В программе нашей партии записан отказ от эмиграции, - заявил Эдик. - То же самое, кстати, пишет и Новодворская. Мы должны делать свое дело здесь, каждый на своей родине.

- Но зачем? Зачем разрушать то, что работает, если можно просто уехать?

- Потому что Империя должна быть уничтожена!

Это сказал молодой человек, сидевший через два стула от Марты вполоборота к Фридриху. Второй из двоих, адекватно отреагировавших на фразу о приоритете прав человека над справедливостью.

Со своего места Власов мог окинуть его взглядом почти целиком, так что теперь пригляделся к юноше более внимательно. Как и Марта - ну, может, несколько в меньшей степени, чем Марта - тот смотрелся выигрышнее, чем большинство. Его облик портили разве что средней степени небритость (судя по тому, что черной щетиной зарос не только подбородок, но и шея, она не была сознательно выбранным атрибутом - юноше просто было лень бриться) и нелепое сочетание линяло-синей американской куртки-джинс (скорее всего - местной подделки) с черными костюмными брюками. Темные же волосы были чистыми и достаточно аккуратно подстриженными, хотя и слегка длиннее поощряемой РОМОСом нормы. Черты в меру длинного лица, может быть, чуть крупноватые, но правильные, чем-то напомнили Фридриху его собственные юношеские фотографии. На куртке парня вызывающе красовался круглый значок с надписью "Хочу в Америку!" на звездно-полосатом фоне, а широкий проклепанный ремешок часов на левом запястье должен был, очевидно, свидетельствовать о симпатии к тяжелой "металлической" музыке, распространившейся в последние годы и в Райхсрауме. Но, несмотря на все неформальные элементы, на лбу у молодого человека так и читалось "мальчик из хорошей семьи, окончивший школу с единственной тройкой - по физкультуре".

- Какая империя? - осведомился у него Фридрих. - Россия или Райх?

- Любая, - незамедлительно ответил парень. - Империи не имеют право на существование.

- Как насчет США? - Власов показал взглядом на его значок.

- США - не империя. Она похожа по внешним признакам, но это особый случай. Вообще, в преддверии референдума в Райхе я написал статью, где все это популярно объясняю. В чем суть империй и почему необходима их дезинтеграция. Разрешите, я зачитаю, - последнее адресовалось, очевидно, не Власову, а местным хозяевам; юноша приподнялся на стуле, роясь в карманах куртки. - Здесь немного, - поспешно добавил он, пока никто не успел возразить. - Собственно, я бы хотел предложить ее "Свободному слову".

- Позвольте узнать, молодой человек... - начал Фридрих, но тот резко перебил:

- Меня зовут Юрий!

Как видно, указания на недостаточно солидный возраст успели его основательно достать.

- Хорошо, - кивнул Фридрих. - Позвольте узнать, Юрий, сколько вам лет?

- Девятнадцать, - ответил юноша с готовностью к агрессии в голосе. Фридриху подумалось, что он, возможно, даже добавил себе несколько месяцев.

- И вы студент?

- Студент.

- Ничего не меняется, - констатировал Фридрих. - "Дайте русскому студенту карту рая, и он наутро вернет ее вам со своими исправлениями".

- Вы совершенно напрасно иронизируете, - отрезал тот, разворачивая сложенные вчетверо листочки, покрытые крупным машинописным текстом. Очевидно, денег на друкер у Юрия не было.

- Это не я. Это Достоевский. Вы его читали? "Бесов", например.

- Достоевский - мой любимый писатель, - гордо провозгласил юноша. - И "Бесы" - классная антикоммунячья вещь. Недаром ее Плешивый так не любил. (Фридрих невольно покосился на Эдика, но тут же сообразил, что имеется в виду Ленин). Но это не значит, что я согласен с Достоевским во всем остальном. Он мне, если угодно, интересен как диагност, а не как лечащий врач.