- Тогда я понимаю, почему Шмидт рассчитывал на лояльность человека в Нью-Йорке, - протянул Власов. - Да и вообще многое становится понятным. Кстати, эти, как их, "конструктивное крыло" в ПНВ... они, наверное, выступали за возвращение гражданских прав бывшим коммунистов, за широкую амнистию, и всё такое? Мне почему-то кажется, что этот пункт в их программе присутствовал.

- Да... но это же было, в каком-то смысле, разумное требование! - взъерошился профессор. - Примирение расколотой нации... Франко в Испании, некоторым образом, пошёл ведь на это? Почему русские должны страдать из-за того, что в советский период все карьерные пути были открыты только членам ВКП(б)? В конце концов, это просто опасно - оставлять за бортом общества энергичных и толковых людей, которые, в каком-то смысле, сделали неправильный выбор? Хотя какой там выбор... не было у них выбора... Я сам, - добавил профессор, - конечно, антикоммунист. И не только потому, что сейчас это, некоторым образом, обязательно. Просто я кое-что видел... Но всё-таки - декоммунизация тоже должна была быть, в каком-то смысле, более щадящей... Хотя, некоторым образом, и без неё нельзя... Ох, всё это сложно. Есть проблемы, которые не имеют решения.

Фридрих решил не высказывать своего мнения о проблемах, не имеющих решения, и вернуться к более актуальным темам.

- Но почему же архив не оказался в Штатах? Коммунисты решили приберечь карты для себя?

- Не совсем. Предал конкретный человек, на которого была замкнута вся цепочка. Этим занимались русские безопасники, я мало что знаю... а сейчас, наверное, уже никто ничего не скажет, дела-то старые. В общем, документы не передавались в Америку, а оседали здесь. Поскольку тот же человек контролировал канал с американской стороны, Шмидт узнал о ситуации слишком поздно - когда уже почти всё ушло. Вот документы по никелю он переправить уже не успел, поэтому они достались нам. Ну и ещё кое-что по мелочи...

- Так что же про этого коммуниста-предателя? Вы что-нибудь о нём знаете? - Власов понимал, что никаких сведений об этом деле от русских он не получит, но в архивах Управления наверняка остались какие-то следы.

- Почти ничего. Он был большим человеком в коммунистическом подполье. Его долго искали - он числился чуть ли не в списке врагов Райха. Да, ещё: он, кажется, был юде... Это всё, что я помню...

- Эренбург, - произнес вслух Фридрих. - Илья Эренбург.

- Д-да, - припомнил профессор, - кажется, его звали именно так... Ну вот, когда Германии понадобился никель, доставать его отправили меня - потому что я, некоторым образом, был в курсе дела... Остальное вы знаете. Это всё, - Порциг наклонился вперёд, поставил локти на колени, и замер в такой позе. Топорщившаяся бородёнка уныло повисла.

Власов посмотрел на профессора с жалостью. Теперь ему стало понятно, почему тот не очень любит вспоминать о самом славном деле своей молодости.

- А теперь мой вопрос, - профессор неожиданно распрямился во весь свой небольшой рост. - Вы в самом деле нашли следы архива?

- В каком-то смысле, - невольно вырвалось у Власова. - Во всяком случае, мне известно, что его ищут. Разные люди.

- Вот оно как... Ну да, понятно. В случае демократизации... или как они это там называют... либерализации России земля будет, конечно же, продаваться. Если знать местонахождение месторождений, их можно купить за не такие уж большие деньги. А потом... да, это будет гораздо хуже, чем во Франции. Даже не представляю себе, насколько хуже. Фридрих, - профессор попытался заглянуть в глаза Власова, но тот отвёл взгляд, - я надеюсь, что вам повезёт. Я хотел бы, чтобы вы, именно вы - нашли бы эти бумаги, некоторым образом, первым. И передали своему начальству. Своему, а не российскому. Но лучше, конечно, чтобы их никто не нашёл.

Звонок Власова застал Гельмана уже в "Аркадии". На самом деле никаких важных дел - за исключением назначенной встречи - у него в этот вечер не было, так что он приехал в клуб пораньше и даже успел пропустить стаканчик, дабы взбодриться перед предстоящим разговором. Худо, когда твой партнер по переговорам не пьет - выпивая в его присутствии, чувствуешь себя алкоголиком и даешь ему повод для высокомерно-снисходительного отношения... ох уж это вечное дойчское высокомерие... хотя Гельману много раз доводилось видеть дойчей, упившихся до совершенно свинского состояния, особенно в такие вот дни, на Масленицу, когда у русских считается чуть ли не правилом хорошего тона выпить с дойчем "за арийское единство", и лучше всего не просто выпить, а перепить его - ничто не тешит сильнее русскую национальную гордость... впрочем, русским вообще все равно, за что пить, это, кажется, единственная нация на планете, которая умудряется праздновать Рождество и Новый год и по григорианскому, и по юлианскому календарю, лишь бы иметь лишние поводы нажраться, как это у них называется... тоже, кстати, показательно - какой еще народ отождествляет водку с едой? И вот этот самый Власов, дойчско-русский полукровка, надменно смотрит на него, Гельмана, хотя среди юде, между прочим, пьяниц не бывает вовсе... ну то есть какие-то отдельные исключения, возможно, и попадаются, особенно испорченные жизнью в этой ужасной стране... но среди его знакомых, по крайней мере - а он знает многих, да, многих - таких нет ни одного. Ну то есть выпивают, конечно, он и сам непрочь подогреть аппетит хорошей настоечкой, но - в меру, исключительно в меру...

И вот тут ему позвонил Власов и сообщил свои новости.

В какой-то мере это были хорошие новости - не придется ничего придумвать самому. И одновременно плохие. Сложно давать однозначные оценки - да и вообще делать что бы то ни было! - когда перед тобой стоят две противоположные задачи.

Возвращаясь домой накануне, Гельман не чувствовал ничего, кроме раздражения. Казалось, его планам препятствует какой-то злой рок. День, так хорошо начинавшийся, окончился так бестолково, всем попыткам поговорить постоянно кто-то мешал... да еще эта дурацкая повестка в суд на следующий понедельник, не в первый раз, конечно, но как же это бесит... и ведь словно издеваются - опять назначили на девять утра, как будто знают, как он ненавидит вставать в такую рань! И тут вместе с раздражением он вновь ощутил неприятный холодок в животе. Это-то они, наверное, и впрямь знают - вставать зимой затемно вообще мало кому нравится... но только ли это? Слишком уж подозрительными выглядели все эти совпадения. Не исключено, что у злого рока имеются вполне конкретные имена и фамилии. И звания.

Наутро Власов все-таки позвонил ему и договорился о встрече. Гельман даже позволил себе немного покобениться и изобразить жуткую занятость - хотя на самом деле с отъездом Фрау, как это обычно бывало, жизнь "Ингерманландии" погружалась в полусонное состояние, и на прочих интересовавших Мюрата фронтах тоже как-то сложилось временное затишье. Но стоило Власову надавить, и Гельман охотно согласился на встречу в тот же день - в конце концов, сама эта встреча была важнее попыток набить себе цену.

Гельман уже почти убрал целленхёрер в карман, когда тот зазвонил во второй раз.

В первый миг галерейшик подумал, что это снова Власов. Возможно, забыл сообщить что-то еще. Тем более что номер звонившего опять не высветился - правда, в России многие пользуются самодельными антиопределителями...

- Привет, Мюрат, - сказал совсем другой голос. - Узнаешь меня? Только не надо вслух никаких имен.

- Доброе утро, - выдавил Гельман внезапно севшим голосом.

- Ты один? Можешь говорить?

Мелькнула мысль сказать "Нет". Но что это даст? Если этот человек не желает оставить его в покое, такими отговорками от него не отделаться...

- Да, - ответил Гельман сразу на оба вопроса.

- Ты уже общался с Фридрихом Власовым?

Во рту у Мюрата разом пересохло. Совпадение? Проницательность? Прослушка? Последнее казалось наиболее вероятным...