Стало быть, подумал Фридрих, в распоряжении русской криминальной полиции все же есть штрик. И, теоретически, убийца Вебера... Да ну, чепуха. Все равно, что подозревать в убийстве кирпичом по голове каждого каменщика.

- Надеюсь, вас не шокируют наши методы работы? - осведомился ротмистр, продолжая улыбаться.

- Меня - нет, - заверил Власов. - Хотя кое-кто из моих знакомых правозащитников, вероятно, хлопнулся бы в обморок.

- Это понятно, - усмехнулся полицейский. - "Кровавые нацистские палачи выбивают показания и подбрасывают улики". На самом деле так мы обращаемся только с заведомо виновными, и виновными основательно. К подозреваемым и вляпавшимся случайно подход другой. Наша задача ведь не в том, чтобы похватать или довести до суда как можно больше народу. А в том, чтобы очистить наш город и нашу страну от мрази. И это не просто высокие слова, это принцип, лежащий в основе оценки нашей работы. Ее оценивают не по числу приговоров, а по динамике общего урвня преступности. Начни мы хватать невинных, и диспропорция между количеством арестов и отсутствием снижения, а то и ростом, преступности быстро станет поводом для серьезного внутреннего расследования, с очень внушительными санкциями для виновных - вплоть до расстрела. Опять же, одного лишь признания обвиняемого недостаточно, мы же не большевики. Приговор должен базироваться на материальных доказательствах - изъятых наркотиках, оружии, краденых ценностях... Допустим, можно было бы изымать и подбрасывать одно и то же по многу раз. Но все изъятое сдается и оформляется, обратно его уже не получишь - разве что иногда для специальных операций, по которым отчетность вообще строже некуда. Если изъять, но не сдать - не получится вынести приговор тому, у кого изъяли... Но, разумеется, бандитам знать все эти тонкости не обязательно. Они должны верить, что мы способны на что угодно, что, попав в наши руки, они должны не качать права, а думать о том, как помочь следствию и заслужить хотя бы частичное снисхождение. Знаете, как пишут на плакатах: "Полицейский - лучший друг честного гражданина, помощник оступившегося и самый страшный кошмар закоренелого преступника". Немного пафосно, но по сути верно...

- Вернемся к практическим вопросам, - сказал Фридрих. - Что делать, когда мне снова позвонит Спаде?

- Ну, в принципе мы могли бы поставить ваш телефон на прослушивание... - произнес ротмистр, все своим видом давая понять, что не особо надеется на согласие.

- Это исключено, - не обманул его ожиданий Власов.

- Тогда вот что. Сейчас дойдем до фургона, и я дам вам еще один аппарат. По сути, обычный целленхёрер, ну, с некоторыми дополнительными функциями. Под расписку, вы уж не обижайтесь - отчетность... Когда наш объект снова с вами свяжется, вы нажмете кнопку на этом аппарате, автоматически пойдет перехват, запись и передача нам сигнала.

- Надеюсь, в число "дополнительных функций" не входит отслеживание местонахождения аппарата или несанкционированная передача? - с вежливой улыбкой осведомился Фридрих. - Это несложно проверить, вы ведь понимаете.

- Ну разумеется, херр оберст. Когда он включен, его можно отследить, как обычный целленхёрер, но когда выключен - никаких сюрпризов. Мы ведь делаем общее дело, к чему недоверие между союзниками?

- А что мне сказать Спаде? О Грязнове и о выкупе.

Ротмистр на краткое время задумался.

- Полагаю, о Грязнове надо сказать правду - ну, без подробностей, конечно, которые вы не могли бы знать, - ротмистр переглянулся с Никоновым, проверяя, не будет ли у того возражений. Но майор лишь молча кивнул. - О выкупе - что деньги будут к назначенному им сроку.

- Хорошо, - согласился Фридрих.

Хотя на самом деле хорошего во всем происходящем было немного.

С утра Фридрих проснулся бодрым и полным сил; направляясь в душ, с неловкостью вспомнил, что ночью по дороге домой все же задремал в никоновской машине. Впрочем, говорить все равно было не о чем - операция, успешная для крипо, для них двоих провалена... Однако теперь, по прошествии шести с лишним часов, есть смысл вновь перемолвиться словом с майором. Могут быть новости, ибо не все могли себе позволить в эту ночь отправиться домой спать. Обходительному ротмистру, например, наверняка было не до сна - не говоря уж о его "клиентах".

Была еще некая мысль, тревожившая Фридриха после неудачи на складах. Ну конечно - последние слова Грязнова. "Макс сука, все из-за него..." Какой такой Макс? Может, Грязнов сказал не "Макс", а "Матиас"? Выглядит очень логично, умирающий говорил с большим трудом и действительно мог глотать слоги. И все же Фридрих был уверен, что слышал именно "Макс", а не "Матиас" или "Матс". Может быть, Макс - это какой-то деятель из демдвижения? Фридрих мысленно перебрал тех, с чьими досье успел ознакомиться, изучая дело Вебера. Вроде бы не было там никого с подходящим именем... Тем более, надо уточнить у майора.

Никонов тоже уже не спал - и более того, успел пообщаться с крипо. Новости действительно были - благодаря показаниям арестованных удалось накрыть большой тайник с наркотиками, включая штрик, и взять еще нескольких бандитов рядового уровня - однако все это была чистая уголовщина, для ведомств Власова и Никонова прямого интереса не представлявшая. Если, конечно, майор действительно рассказал все, что узнал, чего Фридрих гарантировать не мог - однако интуиция подсказывала ему, что это действительно так. В ответ Власов процитировал последние слова Грязнова и поинтересовался, что об этом думает собеседник.

- Вы можете гарантировать, что слышали именно "Макс сука", а не что-то похожее? - спросил Никонов.

- Вообще-то нет, - признался Фридрих. - Он говорил весьма нечетко.

- Ну тогда все просто, - констатировал майор. - Он сказал не "Макс - сука", а "Максуд". "Максуд, все из-за него". Это кличка одного из продавцов, того, что постарше. Основные переговоры Грязнов вел именно с ним. Его фамилия Максудов.

Фридрих постарался представить лицо бандита, получившего сапогом по уху.

- Он кавказец? Вроде бы не очень похож.

- У него мать русская. Общественное мнение такие браки не одобряет, кстати, и у самих кавказцев тоже. Но никаких официальных запретов на них нет.

Фридрих об этом знал. Российские расовые законы всегда были намного либеральнее имперских. Считалось, что в стране, немалую долю населения которой составляют неарийские народы, иначе нельзя... хотя существовала и иная точка зрения, делавшая из той же посылки прямо противоположный вывод.

- Что ж, благодарю за разъяснение, - сказал Власов вслух. - Вы уверены, что речь именно об этом персонаже, а не о каком-нибудь диссиденте из окружения Грязнова?

- Нет, уж их-то я, голубчиков, наперечет знаю. Нет там ни Максов, ни, тем паче, Максудов. Правда, один Марк имеется - дедок уже за шестьдесят, такой, знаете ли, обросший плесенью теоретик... едва ли он имеет отношение к этим делам. Как по-вашему, могла в имени быть буква "р"?

- Нет, - уверенно ответил Фридрих, - ее там точно не было. А Грязнов ведь не картавил. Хотя, конечно, надо учитывать, в каком он был состоянии...

- Ну, для очистки совести проверим этого Марка. Хотя, по правде говоря, в Москве у меня сейчас маловато подходящих людей...

"Подходящих - это тех, кому можно доверять? - подумал Власов. - Или просто свободных от некой более важной операции?" Спрашивать он, конечно, не стал - если бы Никонов хотел выразиться яснее, то сделал бы это сам.

- Вы, кстати, в Москву сегодня-завтра не собираетесь? - осведомился майор. - А то крипо все-таки сильно надеются на вашу помощь в охоте на небезызвестного вам Крысюка.

- Возможно, - задумчиво ответил Фридрих. Это что ж выходит - Никонов хочет побыстрей спровадить его из Бурга? Начинается то самое, о чем говорил Хайнц? Или все-таки иногда слова означают только то, что сказано, и ничего кроме?