Разумеется, до такой перспективе Михалкову ещё очень далеко. Даже если курортные разговоры имели место - это мелочь. Но самое главное - Мосюк не знал о вольностях, допущенных господином Президентом РР. Ему о них не доложили. И теперь он выслушивает эту новость от постороннего... Это означало очень серьёзное неблагополучие внутри построенной Сергеем Альфредовичем системы власти, жёстко замкнутой на нём лично...

- Но я готов согласиться с вами относительно Ламберта, - Виктор дал Мосюку время переварить информацию и вернулся к теме. - Заявления, подобные тем, которые он приготовил, прозвучали бы оскорбительно, и поставили бы российское руководство и вас лично в неловкое положение. Ну а что, если у него будет повод к жёстким пассажам?

Хомячья мордочка Мосюка неуловимо изменилась. Теперь он был похож на какого-то мелкого хищника - скорее даже не на лису, а на куницу.

- Допустим... пока только допустим... - Алксинс перешёл к самому деликатному, - что на жизнь Ламберта происходит покушение. Заказчик - Центр Визенталя. Разработчик операции и главный исполнитель - один из легендарных убийц Центра, некий Зайн. Разумеется, покушение оказывается неудачным: Клаус Ламберт жив. Возможно, он ранен или контужен. Прямо с больничной койки он произносит обращение к народам России и Германии. Жёсткое, да. Но оно завершится призывом к единству. Да, кстати: организаторы покушения найдены и уничтожены благодаря блестящей операции российских спецслужб. Разумеется, вина за происшедшее падает на германскую сторону и в особенности на Управление. Некоторые головы полетят.

Мосюк молчал две минуты.

- Русские не виноваты, но они тоже оказались не на высоте, - наконец, заявил он. - Теракт в Москве - это национальный позор. Всё руководство ДГБ уйдёт в отставку. Новое руководство Департамента назначу я сам. Без согласования, - тяжело добавил Верховный. - И в дальнейшем тоже.

Аксючиц мысленно поздравил себя с плохим, но всё же хоть отчасти приемлемым вариантом торга. Руководство любой спецслужбы любого государства Райхсраума назначалось только после неофициальных консультаций с Берлином. Это была ещё одна ниточка, скрепляющая единство Райхсраума. Правда, эта практика не слишком-то помогла в той же Польше или даже в Болгарии... Мосюк, однако, хотел другого: получить, наконец, в этом отношении вольную.

- Сейчас - может быть, это экстремальная ситуация. Но не в дальнейшем, - сделал свой ход гость.

- Или мне доверяют, или нет, - попёр напролом Мосюк. - Отдайте мне это, и я сделаю то, что вы хотите.

- Я не решаю такие вопросы, - напомнил Аксючиц.

- Так пусть решат те, кто решают, - рыкнул Мосюк. - И ещё: на похоронах я выступлю с речью. Посвящённой российско-германским отношениям.

- На каких похоронах? - не понял гость.

- Ну как же. Теракт - это серьёзно. Должны быть погибшие. Минимум трое. Один русский, один фольксдойче, один дойч из Берлина. Это красиво и символично. Похороны должны стать знаковым событием.

- Значит, всего три трупа? - не удержался от иронии Аксючиц.

- Конечно, - совершенно серьёзно ответил Мосюк. - Один труп - несерьёзно, десять - уже статистика. Три - идеальное число. Это мы ещё потом с коллегами обмозгуем.

Виктора слегка покоробило гадкое словцо, но он не подал вида.

- Теперь о речи. Я готов её согласовать с теми, кого вы представляете. И с Ламбертом, если это понадобится. Это будет ответ на его речь. Развёрнутый ответ. По сути - новая программа нашего сотрудничества в рамках Райхсраума. Но это должна быть моя речь и моя инициатива. Моя, - он выделил это голосом.

Аксючиц немного подумал. Насколько ему было известно, старик не страдал излишним тщеславием: он чрезвычайно ценил власть, но об имидже и месте в истории задумывался постольку поскольку. Его интересовали конкретные выгоды. Следовательно, ожидаемая "новая программа сотрудничества" будет тем ещё подарочком для Райха... Ох... Он уже предвидел, сколько времени придётся убить на согласования. А ведь всё придётся делать в спешке. Ничего, придётся успеть...

- А что, покушение и в самом деле готовит Зайн? То есть вы заказали работу... - Мосюк не закончил.

- В общем, да. Но, сами понимаете, его используют втёмную. Он уверен, что планирует настоящий теракт.

- А Клаус Ламберт? Он в курсе? Или вы тоже разыгрываете его втёмную?

- Ну почему же. Он в курсе. Собственно, это была его идея, - с удовольствием сообщил Аксючиц.

Первый Секретарь Партии Национального Возрождения России захохотал - громко, откровенно, с фыркарьем и кашлем. В маленьких поросячьих глазках показались слёзки.

- Вот же вредный старикашка, - наконец, выговорил он. - Но в нём что-то есть, в этом Ламберте. Он ещё может прыгнуть выше головы.

- Ну что, что они там говорят? - профессор Вальтер Порциг плеснул себе на дно бокала ещё вина. Херес переливался в хрустале, отбрасывая на скатерть рубиновый отсвет.

- Повреждения кожи головы и сотрясение мозга... На голове они ей всё зашили. Возможно, останется небольшая залысинка, но вряд ли это будет заметно. Пока что ей нужен покой, компрессы, уколы, но главное - покой, - терпеливо повторил Власов, устраиваясь поудобнее в кресле.

Он внимательнейшим образом выслушал всё, что медбригада говорила Маше, временно назначенной сиделкой. Особого смысла в этом не было: всё то же самое было сказано и самому профессору. Тем не менее, Власов отдавал себе отчёт в том, что тому очень хочется ещё и ещё раз слышать успокоительное - всё поправимо, всё будет хорошо, самое страшное позади, можно расслабиться... По-человечески понять это было можно, хотя сам Власов - как и большинство людей его профессии - считал все эти обывательские ритуалы довольно-таки никчёмными.

- Завтра утром они приедут с аппаратурой. Будут делать рентгенограмму. Могут быть трещины в основании черепа... Если что случится ночью, Маша немедленно вызовет дежурных... Но всё-таки вы напрасно отказались от госпитализации, - счёл нужным добавить Фридрих.

- Моя лапочка ужасно упрямая, - вздохнул профессор. - Она не хочет в больницу. И я не буду с ней спорить.

- Её каприз обойдётся вашей семье недёшево, - напомнил ему Власов. - Если, конечно, петербургские цены сравнимы с берлинскими. А так вы не потратили бы ни рубля.

- Куда там сравнимы... За дополнительные услуги медики дерут ой-ой-ой как, - махнул рукой Порциг. - Но у меня, слава богу, ещё есть кое-какие деньги на счету. Хотите хереса? Ах да, вы же не пьете... или, может, сделаете исключение? Из этой бутылки?

Власов впервые присмотрелся к бутылке и понял, что в ней такого особенного. Этикетка была перечёркнута размашистой подписью Эдварда Дитля.

- Нам всем после того ужина подарили по такой... на память, - вспомнил профессор. - Старое испанское вино. Я его берёг для какого-нибудь важного события... юбилей какой-нибудь, в некотором роде, или ещё что... Вот и пригодилось.

- Нет, - твердо ответил Фридрих, не чувствуя никакого сожаления по этому поводу, - экземпляр, конечно, исторический, но принципы только тогда чего-то стоят, когда не имеют исключений.

Скрипнула дверь. Мимо проплыла Маша, преисполненная тревоги и ответственности: она несла ёмкость для капельницы. Строго посмотрев на развалившихся в креслах мужчин, она скрылась в соседней комнате, где - в предписанной тишине и тщательно сохраняемом покое - лежала Анастасия Германовна.

- Если честно - я был уверен, что она мертва, - вспомнил Фридрих. - Вмятина на рояле...

- Да с этого шкафа вечно что-нибудь падает, - Порциг задумчиво накручивал себе на палец бородёнку. - Пожалуй, распоряжусь, чтобы его убрали. В прошлый раз упал глобус... большой, деревянный такой. Подарок ВГА, между прочим... Вот от него и остался след. А вы подумали, что это, некоторым образом, головой?