- И за что вы его так не любите? - наудачу закинул вопрос Власов.

- Ваша вода, - прозвучало над ухом. Перед Львом Фредериковичем появился высокий стакан с водой и вазочка со льдом. В блюдце лежал тонко нарезанный лимон.

- Кхе, - Лев Фредерикович бросил щипчиками пару кусочков льда в воду. - Как бы это сказать... Не то чтобы вот прямо так и не люблю. Как выражаются американцы, ничего личного, - это было произнесено таким тоном, что Власов понял: личного между этими людьми накопилось предостаточно. - Скажем так: этот проныра суёт нос куда не следует и делает то, что может повредить Фрау и её супругу. Вот, к примеру, сегодняшнее безобразие. Я ведь уверен на все сто: в очередном интервью Лихачёв обязательно что-нибудь ввернёт по поводу преследований современного искусства. А какое это искусство? Самое обычное хулиганство, наказуемое согласно российским законам... Вы хоть видели, что они там натворили?

- Кто и где? - Власов понял, о чём идёт речь, но решил на всякий случай уточнить.

- На Дворцовой. Помните тех ребят в красном? Гельмановские. Арт-группа "Красные..." - извините, там дальше скверное слово, не люблю я этого... Вот они это самое скверное слово там и показывали. В смысле, выложили телами. Три весёлые буквы.

Власов понял и поморщился.

- Это у них называется, - с искренним отвращением сказал старичок, отпивая воду, - контемпорари арт. По-английски - современное искусство. Хотя чего ж тут современного-то. Когда слову тому самому сто лет в обед, его на заборах ещё при царе Горохе писали... Одно слово - дегенерация. Вот и извольте рассудить: ну за что мне этого самого Гельмана жаловать?

- Почему же тогда господин Лихачёв и его супруга его терпят? - спросил Фридрих.

- Э-э-э... Вот по вопросу сразу видно, что вы не в курсе. Иначе сказали бы - "наша Фрау и её супруг", - наставительно заметил Лев Фредерикович. Власов отметил про себя, что на самого вопроса старичок предпочёл не заметить.

- Но вообще-то я не о том, - засуетился старичок. - Давайте всё же о деле.

- Давайте уж, наконец, - вздохнул Власов.

- Вам предстоят переговоры с Фрау, - произнёс Лев Фредерикович таким тоном, как будто речь шла не менее чем об аудиенции у какого-нибудь монарха. - И для всех нас важно, чтобы они прошли успешно. Впрочем, не для всех. У Гельмана и его партии свои интересы в этом деле. И они не совпадают ни с нашими, ни, смею заверить, с вашими. Вам знакома такая фамилия - Бобков?

Власов пожал плечами.

- Допустим, знакома, - сказал он, - и что?

- Ну вот и славно, - старичок сделал ещё один маленький глоток. - Так вот, генерал Бобков - человек широких интересов. В частности, очень интересуется современным искусством.

- Насколько я понимаю, ему это полагается по должности, - ответил Власов. - Но вообще-то он пользуется репутацией русофила. А эти господа, насколько я понимаю, не любят юде.

- Кто ж их любит, - скривился Калиновский. Власов внутренне подобрался: в потешном говорке старика проскользнуло что-то очень личное и очень злое. Антисемит? К тому же участие в Фолшпиле... н-да, может быть, всё соперничество с Гельманом объясняется этим?

- Да знаете как у нас говорят - "стерпится-слюбится", - продолжал Лев Фредерикович. - Ходят, ходят слухи...

- Слухи - это слухи, - отпарировал Фридрих. - Я, например, ничего не знаю о связях Гельмана с ДГБ. И даже если бы они были - ничего дурного я в этом не вижу. Сотрудничество с государством укрепляет государство. Вы против укрепления государства?

- Разве я что-то сказал о ДГБ? - хитро прищурился старичок. - Говорил же я вам: персонально на Петра Иваныча работает. То есть в данном случае на Филлипа Денисыча. Если угодно, личный консультант. Конечно, это не афишируется...

- Бобков себя демонизирует, - усмехнулся Власов. - Если верить слухам, он лично завербовал всех российских деятелей искусства. Включая вашего Президента.

- Михалкова-то? А что, вполне может быть. Ну да я не о том. Ситуация такова, что вам кое-что нужно - и мы можем вам это дать. Разумеется, не за красивые глаза. Я не уполномочен ставить вам условия, да и вообще говорить на эту тему, но хочу предупредить: Гельман в этом деле лицо заинтересованное, причём не только лично, но и со стороны своего покровителя. Сейчас он приложит все усилия, чтобы расстроить намечающееся соглашение. Или переключить все контакты на себя. Не хотелось бы... Да, вам он ведь передал...

Мимо столика пробежал официант-калмык, на этот раз без подноса. Поравнявшись со столиком, он затормозил, тронул старика за плечо, наклонился и что-то ему сказал - очень тихо, так что Власов не расслышал. Власову показалось, что старик кивнул, но спина официанта мешала.

- Простите великодушно, - сказал Лев Фредерикович, когда официант скрылся в какой-то служебной двери. - У меня, кажется, срочные дела. Не прощаюсь, сегодня ещё увидимся... На ужине будет интересно. Непременно, непременно вам надо быть, - последние слова он договаривал, уже вставая.

Фридрих проследил его путь взглядом. Старик не воспользовался обычным выходом, а юркнул в ту же дверь, что и официант.

Власов вздохнул. Позвал официанта, - на сей раз в арабском костюме, - и попросил счёт. Ему не хотелось здесь оставаться. Усмехнувшись про себя, он подумал, что Управлению придётся оплатить обед галерейщика.

Официант вернулся немного сконфуженный.

- Извините, - сказал он, - всё оплачено.

- Кем? - поинтересовался Власов.

- Не знаю, - официант сделал каменную физиономию. - А это вам лично, - сказал он, протягивая пластиковый прямоугольник. - Вы теперь почётный член нашего клуба. Подарок от владельцев, - со значением добавил он.

Власов покрутил в пальцах карточку. Она оказалась именной: на ней были выбиты его имя и фамилия. В левом нижнем углу чернела подпись Фрау.

На улице было непонятно что - то ли погода поворачивала на настоящие заморозки, за минусовую отметку термометра, то ли просто воздух ещё не прогрелся.

Вдоль улицы разом протянуло холодом, потом ещё и ещё. Фишер поёжился и поднял воротник пальто.

Он стоял, прислонившись спиной к дощатой летней веранде кафешки с пошлым названием "Pigeon sauvage". Сейчас веранда была пуста: посетители, если таковые и были в этот час, грелись внутри. Можно было, в принципе, зайти. Что там внутри, он знал и так. Он провёл достаточно времени в кройцбергских забегаловках, чтобы досконально изучить их нехитрое устройство: три-четыре пластиковых столика, барная стойка, средней симпатичности девушка из восточных областей, полячка или украинка. В меню обязательно присутствует польская водка, чешское пиво, кровяная колбаса и какое-нибудь несвежее мясо с варёной капустой. Господин Йошка Фишер предпочитал заведения другого класса. Увы, главный редактор и фактический издатель единственной свободной газеты в Райхе должен беречь, как зеницу ока, репутацию бунтаря и отщепенца. К тому же большая часть людей, нужных для дела, обитает именно в Кройцберге.

Он выудил из кармана пальто целленхёрер. Французик не звонил. Плохо. Может быть, у него это... неприятности? Вроде бы не должно быть. Во всяком случае, если бы они что-то заподозрили... а они должны, просто обязаны подозревать, проверять, и прежде всего родственников и работодателей, семья и работа - ближайший круг, они вцепятся и будут трепать, трепать, трепать, эти холёные дойчские овчарки с их хвалёным нюхом на недозволенное... А ведь Жорж может наделать глупостей.

Ладони в перчатках слегка вспотели. Ощущение было неприятное, но перчатки снимать он не стал - мокрые руки на ветру замёрзнут сразу.

Фишер попытался представить себя со стороны. Вот он стоит - высокий, толстый, внушительный. Очки на толстой картофелине носа сидят чуть криво: надо бы заменить оправу, но он привык. На того лихого парня, который в молодости ездил на мотоцикле без шлема, курил на улице и даже просидел три месяца в кутузке за торговлю французскими эротическими журналами, он решительно непохож. Откровенно говоря, его это не радует. Профессиональный оппозиционер может выглядеть богемно, но ни в коем случае не буржуазно. Приходится придумывать всё новые кунштюки, чтобы поддерживать репутацию. Йошка должен оставаться Йошкой.