- С этого надо было начинать, - угрюмо произнес Власов. - Я же просил с самого важного.

- Вы сами завели разговор о слежке, - невозмутимо ответил Никонов.

- Он что-нибудь успел рассказать? - спросил Фридрих без особой надежды.

- Нет. Анафилактический шок развивается почти мгновенно.

Власов понял, что это правда. Они не хотели смерти водителя, и все же та не была случайной. Вероятно, Бобков прогнал через рехнер тысячи медицинских карт, подыскивая для себя человека с индивидуальной непереносимостью к применяемым в ДГБ психотропным препаратам. А может, чем черт не шутит, даже знает способ создавать такую непереносимость искусственно - Фридрих слышал краем уха о подобных опытах в Райхе...

- И что вы теперь собираетесь делать? - ровным тоном осведомился Власов.

- Работать, - ответил Никонов; Фридрих не мог его видеть, но был уверен, что майор пожал плечами. - Исполнять свой служебный долг. Лично я позвонил вам из аэропорта. Я лечу в Петербург за Грязновым.

- Его нашли? - оживился Власов. Хоть какая-то новость была хорошей.

- Пока еще не совсем. Видите ли, он побоялся ехать на своей машине. И брать билет по своим документам на поезд или самолет тоже. Рванул автостопом, в лучших традициях неформалов. Он не учел одного - полицейских камер, стоящих на всех шоссе. Считается, что ими пользуются доповцы для отлова нарушителей... и это, конечно, правда, но не вся. Сначала мы проверили записи, сделанные на выезде из Москвы... громоздкая работа, доложу я вам, хорошо, что сейчас бОльшую ее часть выполняют рехнеры... но Грязнова нигде не нашли. Очевидно, он воспользовался автобусом и ловил попутку уже за городом - там, кстати, больше шансов поймать. Пришлось затребовать проверку камер в других городах. Начали с Бурга, вы понимаете, почему...

- Да.

- Ну и сегодня утром нашелся голубчик. То есть пока, конечно, не он, а кадр, где он виден в подвозившей его машине. Машину нашли легко - местная, бургская, водитель опознал Грязнова по фото. Думаю, теперь его поимка - вопрос времени.

- Бург - большой город, - усомнился Власов.

- Да, но и камер на улицах там много. Плюс кое-какие номера, которые мы выудили из памяти его целленхёрера. Не говоря уже о прочих оперативных тонкостях... Вы меня извините, но тут уже заканчивается посадка на рейс. До связи.

Ну что ж, подумал Фридрих. Похоже, пора и ему навестить город на Неве.

Возле закрытого книжного уже собрался народ - человек тридцать, не больше, но в узком переулке это создавало ощущение толпы. Фридрих профессиональным взглядом прошёлся по лицам и одежде. Судя по всему, это и были те самые знаменитые буржские интеллигенты: длинные пальто, свитера, мохеровые шарфы, грязная обувь. И ещё: всё это были люди в возрасте - ни одного молодого лица Власов не заметил.

На улице было не то чтобы холодно, - погода в Бурге была, пожалуй, получше московской, во всяком случае, снег не шёл, - но как-то по-особенному сыро и промозгло. Видимо, сказывалась близость воды. Власов в который раз подумал, что жить в подобном климате - безумие в принципе, но Бург, пожалуй, олицетворял это безумие в чистом, незамутнённом виде. Фридрих знал историю и отдавал себе отчёт в том, что военные базы строят и в менее приспособленных для жизни местах. Но ставить в таком месте столицу?..

Самое же обидное было в том, что во всех остальных отношениях город Власову скорее нравился. Во всяком случае, вокзал был не в пример чище московского, а маленькая гостиница, в которой он остановился прошлой ночью, сильно напоминала какой-нибудь уютный берлинский Ferienheim. Что и неудивительно - хозяйкой была пожилая фолька строгого нрава. Власов не без удовольствия наблюдал, как она - вежливо, но очень твёрдо - отказала в постое парочке без свидетельства о браке. Что касается Власова, то она сразу признала в нём солидного, приличного клиента, но тем не менее сообщила, что гости нежелательны, особенно противоположного пола, шуметь после десяти часов запрещено правилами заведения, ночные прогулки не приветствуются, возвращение после двух часов ночи влечёт за собой десятипроцентное увеличение счёта, спиртные напитки запрещены. Власов заверил почтенную фрау, что никаких гостей, тем более женщин, у него не появятся, алкоголем и ночной жизнью не интересуется, ценит свой покой и готов уважать чужой. В обмен на эт заверения и двести девяносто рублей он получил ключ от одноместного номера на третьем этаже, с кроватью и письменным столом, за которым он и провёл следующие два часа, просматривая и отправляя почту с нотицблока.

Выспался он неплохо, встал без будильника, завтрак оказался скудноватым, но вполне пристойным. Улицы города, по-утреннему пустынные, напоминали берлинские - длинные, прямые, не хватало только деревьев, но и это было бы не так скверно, если бы не трижды проклятый климат.

Власов в очередной раз окинул взглядом слякотный, истоптанный ногами двор. Поднимать голову и рассматривать серое буржское небо не хотелось.

- Простите великодушно, - обратился к Фридриху маленький старичок в обтрёханном пальто какого-то древнего фасона, с картузом на голове и потрёпанным рыжим портфелем под мышкой, - вы не слышали, сам-то будет?

- Кого вы имеете в виду? - ответил вопросом на вопрос Власов.

- Ну как же... Сам! Дмитрий Сергеич-то наш... - старичок искательно улыбнулся. - Или, значит, протестует всё? Ох, зверюги, чего же они творят-то... - непонятно закончил он.

- Дмитрий Сергеевич прекратили голодовку неделю назад, - вклинилась в разговор какая-то старушка в пуховом платке. - Сейчас у них реабилитационный период.

- А вот и наша Варвара Станиславовна! - старичок расплылся в улыбке. - Вас что-то совсем не видно. Ходить к нам, значит, перестали...

- Ничегошеньки не значит! Ноги у меня, ноги болят... Ох, забыла! Доброго здоровьичка вам, Лев Фредерикович!

- И вам того же, Варвара Станиславна... Позвольте...

Старушка - жестом, претендующим на грациозность - выставила запястьем вперёд иссохшую лапку. Старичок галантно склонился над ней и тут же с ойканьем выронил портфель, по-жабьи шлёпнувшийся в натоптанную снежную кашу.

Власов быстро наклонился, поднял портфель и вручил его старичку - не столько из жалости к старичку, сколько потому, что вид валяющейся в грязи вещи резал глаз. Лев Фредерикович рассыпался в благодарностях. Старуха тоже пробормотала что-то о "любезном молодом человеке".

Власов с тревогой подумал, что теперь юркие старички могут и прицепиться. В его планы это не входило.

- Но когда же откроют?

- Могут и задержать... специально. Эти. Понимаете?

- Да уж понимаю, как не понять. Не первый раз, хе-хе, - старичок заперхал, тётка зачем-то подхватила его под руку. - Так он-то сегодня будет или как? Зря стоим?

- Будет, будет, Лев Фредерикович, - успокоительно забормотала женщина, вытянув шею и щурясь. - Обещали, что будет. И Фрау тоже...

- Пускают! - закричал кто-то у входа пронзительным фальцетом.

Толпа заволновалась: судя по всему, всем хотелось пройти в магазин как можно скорее.

Власов отошёл в сторонку от засуетившихся людей. "Если это и есть поклонники Лихачёва", - решил он - "то Хайнц, похоже, зря тратил время". Но, решив не торопиться с выводами, он подождал ещё три минуты, после чего отправился следом за всеми.

Магазинчик был невелик. Внутри всё было обставлено как в любом книжном магазине Райхсраума: длинные стеллажи, кассовый блок, в углу - стенд с политическими книгами. В Дойчлянде на таких стендах обязательно присутствовали брошюрки с последними выступлениями Райхспрезидента, томик Дитля и три портрета. В других странах Райхсраума на этом месте выставлялись сочинения местных руководителей. Здесь, однако, на самом видном месте красовалась тощенькая книжица в тёмно-зелёной обложке и неаккуратной надписью сверху - "Д. С. Лихачёв". Название разобрать не удалось.