- Так что там с ее фондом? - напомнил Власов. - Мы остановились на странностях с финансированием фестиваля. Которое вроде бы было, но вроде бы его и не было.
- Именно, - охотно вернулся к теме Эберлинг. - Фонд денег не переводил, это я выяснил точно. Но на счета получателей они пришли - во всяком случае, на некоторые. Попытки выяснить, откуда, натыкаются на стену молчания. Однако в частных разговорах вспыло несколько имён и фамилий. Я успел рассказать тебе про Гельмана?
- В общих чертах. Юде-галерейщик. Я посмотрел, что есть на него в нашей базе данных. Скользкий тип. Официально известен в качестве специалиста по современному искусству. "Современное" здесь обозначает всё то же самое "американо-франко-британское" - или, по крайней мере, похожее на таковое. Насколько термин "искусство" вообще применим к этим отбросам, порожденным глубочайшим маразмом и дегенерацией... - Власов не сдержал раздраженной гримасы. - Тем не менее, галерея и проводимые ею мероприятия достаточно популярны. Особенно среди либералов и сочувствующих. Хотя формально Гельман не состоит членом какой-либо организации. Под следствием не был, нами не вербовался, сведений о его отношениях с ДГБ у нас нет, - Фридрих замолчал, выжидательно глядя на Хайнца.
- Еще он любит представляться "консультантом", хотя кого именно он консультировал и по каким вопросам, никто внятно объяснить не может, - подхватил Эберлинг. - В финансовом плане явно не бедствует. И постоянно отирается вблизи "Рифеншталь-фонда". Причём сама Фрау почему-то относится к пройдошистому юде и либералу более чем снисходительно. Несмотря на все свои прохитлеровские идеи. Во всяком случае, в её салоне он постоянный посетитель. Логично было предположить, что неучтённые деньги идут именно через него.
- Ну, допустим, - согласился Фридрих. - Гельман под гарантию Фонда организует сбор средств на некоторое мероприятие. Мероприятию придается заведомо провокационный характер в расчете на то, что его запретят. Так, естественно, и происходит. Фонд изображает благородный гнев и вчиняет иск правительству с требованием компенсации ущерба. Иск, разумеется, также будет отклонен. Однако средства уже "освоены". Все претензии - властям, проклятым нацистам - душителям свободы, а денежки в карман. Афера, конечно, довольно ловкая, но я бы не назвал ее особенно масштабной. Во всяком случае, не настолько, чтобы решаться ради нее на убийство имперского резидента в Москве.
- Да, но есть еще кое-что, - продолжил Хайнц. - Во-первых, Гельман крутится не только в местных кругах. У него есть контакты среди лидеров СЛС. Ещё интереснее то, что Гельман несколько раз посещал китайское представительство в Бурге - по официальной версии, по поводу организации выставки предметов древнего китайского искусства. Какое отношение он имеет к китайским древностям, непонятно. Думаю, это ширма. Кроме того, Гельман считается культовой фигурой не только среди либеральной интеллигенции, но и среди вполне аполитичной "продвинутой молодёжи". То есть основных потребителей наркоты.
Фридрих покрутил в голове схему и подумал, что она слабовата. Да, вполне вероятно, что этот Гельман отмывает деньги фанду через разного рода общественные организации с оппозиционным душком. Судя по всему, российские безопасники по тем или иным причинам смотрят на это сквозь пальцы - наверное, пройдоха-галерейщик снабжает их какой-то информацией о деятельности оппозиции. Обычное дело, в общем-то. Возможно также, что хитрый юде ведёт не двойную, а тройную игру - скажем, ещё и с китайцами. А может быть, всё ещё сложнее. Но ничего особо впечатляющего во всём этом не было. Кроме, пожалуй, одной-единственной возможности: а не впутался ли этот типчик ещё и в дела со штриком? Во всяком случае, тот человек из метро недвусмысленно указывал на Петербург как на единственное место, где можно купить партию этого зелья... Вебер, занимаясь деньгами оппозиции, вполне мог случайно наступить на хвост питерским дуфанам. Во всяком случае, это была версия, заслуживающая проверки.
Власов принял решение затребовать в Управлении дополнительную информацию по Рифеншталь-фонду, по Гельману с его галереей, и ещё по ряду смежных тем. Впрочем, скорее всего, самое главное придётся выяснять на месте... А это значит, что визита в город на Неве ему не избежать.
- Приехали, - прервал его раздумья Эберлинг, паркуясь напротив торца многоподъездной двенадцатиэтажки. Дом растянулся чуть ли не на полкилометра от Каширского шоссе до Домодедовской улицы. Обойдя окруженный какими-то сомнительными по виду и запаху ларьками вход на станцию подземки "Домодедовская", друзья направились к зданию. Фридрих скользнул неодобрительным взглядом по торцевой стене, до двухметровой высоты размалеванной автографами местной шпаны. Помимо признаний в любви, обещаний "урыть", неряшливо набрызганной из пульверизатора огромной эмблемы команды "Спартанец" и изложенных явно другой рукой характеристик умственного уровня и сексуальной ориентации ее болельщиков, а также, разумеется, неизменного русского триграмматона, присутствовавшего аж в двух вариантах, красовался здесь и толстый контур пятиконечной звезды. Правда, нарисован он был белой, а не красной краской, так что мог означать не запрещенную большевистскую, а всего лишь неодобряемую американскую символику. Но в этом, конечно, хорошего тоже было мало.
- Второй подъезд, девятый этаж, - сообщил Эберлинг.
Домофон не работал. Открыв дверь, Фридрих увидел, что провода выдраны с мясом. Подъезд был погружен в полумрак; лампочка, как ни странно, горела, но стекло было очень уж грязным. Хайнц нажал сожженную местными вандалами кнопку лифта, но Власов не стал изменять своему принципу и двинулся вверх по лестнице, стараясь не обращать внимание на плевки, окурки самокруток и настенные художества. Правую руку он при этом держал в кармане, хотя, конечно, вероятность, что кто-то, заслышав лифт, выскочит из квартиры и бросится вниз по лестнице, была ничтожной.
Когда Фридрих добрался до площадки девятого этажа (с неудовольствием отметив, что все-таки слегка запыхался), Эберлинг, конечно, был уже там.
- Тишина, - сообщил он, не дожидаясь вопроса, - никакой реакции. Жди здесь, я за управдомом и околоточным.
Ждать пришлось долго, почти полчаса. За это время Фридрих, конечно, не удержался от искушения самому пару раз нажать на кнопку звонка, но, разумеется, также не добился результата. Затем он услышал, как в квартире звонит телефон; выдав семь дребезжащих рулад, аппарат вновь затих. Наконец сзади загудели, расходясь, двери лифта, и на площадку вышли трое: Эберлинг, плешивый мужичонка с вечно недовольным и словно бы пыльным лицом и флегматичного вида околоточный надзиратель лет пятидесяти пяти, зобатый и с грушевидным носом.
- Да запой у него, небось, - раздраженно доказывал мужичонка, доставая, тем не менее, большую связку ключей, - валяется там и дрыхнет...
- Открывайте, - строго велел Фридрих, снова нащупывая пистолет.
- Понятых звать будем? - зевнул полицейский. - Положено, вообще-то...
- Мы вместо них, - решительно заявил Власов, становясь чуть слева от двери. Хайнц, также с рукой в кармане, занял позицию с другой стороны. Формально, не будучи сотрудниками российских правоохранительных органов, они и впрямь могли выступить в роли понятых.
Клацнул замок, и управдом со скрипом отворил дверь. Фридрих осторожно потянул носом - газом не пахло. Тлением как будто тоже... но прошло слишком мало времени. В квартире по-прежнему стояла мертвая тишина.
Эберлинг, уже не стесняясь русских, достал пистолет и решительно шагнул в прихожую, поводя стволом по сторонам, словно полицейский из американского боевика. За ним, также с оружием наготове, последовал Власов. Хайнц на секунду замер на пороге комнаты, затем вошел, медленно опуская оружие.
На узком продавленном диване, свесив ноги в ботинках на пол и задрав к потолку небритый подбородок, лежал неопрятного вида мужчина лет пятидесяти на вид. На первый взгляд он и впрямь походил на жертву тяжелого запоя, если бы не слишком неестественная бледность и синева под ногтями.
