- В Орехово. Это на юго-востоке. Рабочая окраина.
- Ты ж понимаешь, я не только про адрес.
- Ага... насколько я понимаю, тебя не ознакомили с моими выкладками по Бургу?
- Нет. Я как раз хотел...
- И почему меня это не удивляет? - усмехнулся Хайнц. - Доктрина Мюллера в действии. Хочет, чтобы ты пришел к тем же выводам независимо от меня. А что из-за этих проверок и перепроверок дело будет стоять, это уже наши проблемы... Мне порою кажется, что старикан не доверяет даже сам себе. Меня он сейчас перебросил на Зайна. И тоже, разумеется, ничего не сказал о твоей роли в этом деле.
- Тогда откуда ты о ней знаешь? - хмыкнул Фридрих.
- Ну, знаешь ли, я еще способен сложить два и два. Зайн прилетел третьего вечерним рейсом "Люфтханзы" из Берлина. Ты прибыл в Москву тем же путем, значит, летел с ним в одном самолете. И, видимо, был одним из первых, кто его опознал.
- К сожалению, post factum.
- Я читал твой рапорт. Мне его прислали без подписи, но я сразу понял, что он твой.
- Что-нибудь уже удалось нарыть?
- Не слишком много. Летел он по подлинным документам. Не своим, конечно. Некоего Гюнтера Шторха, оставного пехотного оберлёйтнанта. Он действительно был инвалидом войны и кавалером Железного креста. Его нашли позавчера в его берлинской квартире, а смерть наступила за два дня до этого. Заключение эксперта - сердечный приступ, хотя спустя два дня в теплом помещении в этом уже нет полной уверенности. Несмотря на возраст и инвалидность, Шторх жил один, так что его могли не хватиться еще долго. Знаешь эту породу гордых стариков, которые ни за что не соглашаются на дом ветеранов... Но я сомневаюсь, что Зайн убил его сам. Ты ведь знаешь, для этого чокнутого ублюдка было вопросом принципа не вставать на территории Райха с коляски. А это заметно ограничивает свободу действий.
Фридрих кивнул. Он уже знал, что у Зайна были сообщники в Берлине. И, вероятно, очень могущественные сообщники.
- Коляску нашли? - спросил он.
- Да, уже здесь. Он избавился от нее самым банальным способом - оставил в туалете в аэропорту. Отпечатков, конечно, нет. Судя по всему, это та самая, что принадлежала Шторху. Прежде, чем тот был убит, Зайн, конечно, пользовался в Райхе какой-то другой, но поди найди ее теперь...
- Выходит, весь полет и уже после посадки он выделялся среди пассажиров.
- Да, но знаешь что? Твое описание оказалось едва ли не самым подробным. Лучше его рассмотрела только бортпроводница. Хотя она тоже общалась с ним совсем мало, он сказал, что собирается как следует выспаться в полете, и чтоб его не беспокоили. Надел темные очки, чтобы, мол, не мешал свет в салоне. Пассажиры же, которые летели с ним рядом, запомнили лишь какого-то старика-инвалида, и не более чем. И я, кажется, понимаю, почему... - речь Хайнца слегка замедлилась, как всегда, когда он переходил от фактов к выводам. - Мы, конечно, чтим наших ветеранов и героев войны... и все же граждане Райха - а все эти пассажиры были райхсграждане... что, кстати, облегчило задачу допроса... так вот, все мы с рождения воспитаны на арийском эстетическом идеале. Нам нравится все здоровое, красивое, сильное. И нам физически неприятна старость и немощность. Мы не оскорбим заслуженного человека, показывая свою неприязнь. Но мы постараемся просто на него не смотреть. Мы не американцы, демонстративно выставляющие напоказ уродство и требующие признать его "альтернативной красотой". И не русские с их нездоровой страстью к патологии, пронизывающей всю их культуру, литературу в особенности. Я уверен, что это он тоже учитывал. Он умный сукин сын, хотя и псих... Что делать - высокая культура тоже имеет свои издержки.
- Похоже, ты прав, - согласился Фридрих. - Я не раз думал, что мы победили не только потому, что превосходили большевиков с точки зрения политической, экономической и военной. Мы превосходили их эстетически. Я не знаю более красивой патриотической музыки, чем нацистские марши. И более красивой формы, чем эсэсовская. Отдельное спасибо АКК за то, что, разгромив прежнюю структуру СС, атрибутику они не тронули... Разве могли с этим сравниться уродливые большевистские френчи? А великолепная драматургия факельных шествий? Что такое на их фоне пошлые колонны рабочих и колхозниц на красных парадах? Но иногда это играет и против нас... Кстати, русские знают? - спросил он, возвращаясь к деловому тону.
- Видишь ли, тут сложно, - вновь нахмурился Хайнц. - С одной стороны, конечно, наши возможности здесь сильно ограничены. Мы можем сколько угодно размахивать своими удостоверениями, но за ними нет ничего, кроме авторитета Райха, отнюдь не всеми здесь признаваемого. И стоит первому же русскому послать нас, как выяснится, что он имеет на это полное законное право. Так что без поддержки местных... Но, с другой стороны, Мюллер не хочет информировать их о Зайне. По крайней мере, пока. Как я понимаю, он опасается, что Зайн здесь по их приглашению. Совсем не обязательно с самого верха, конечно. Может быть, какая-то группа заговорщиков в партии или в ДГБ. Так или иначе, лучше им не знать, что мы знаем, пока мы не узнаем больше. Официально мы ищем наркокурьера, который подбросил штрик этой либеральной сучке. Борт самолета - территория Райха, стало быть, расследование - наше дело, а местные должны содействовать. Под этим соусом мы уже получили показания внуковских таможенников, а также таксистов, развозивших пассажиров твоего рейса. Найти их, сам понимаешь, было несложно - аэропорт обслуживает Второй муниципальный таксопарк... Твоего водителя, кстати, тоже. И он заявил, что ты показался ему подозрительным. Как всегда, не дал чаевых, да?
Фридрих с усмешкой кивнул.
- В общем, опросили всех, кроме одного.
- Того, который нам и нужен, - помрачнел Власов.
- Да. Пассажиры остальных не подходят под описание. А он не выходит на работу второй день подряд. К нему-то мы и едем.
- Почему только на второй день?
- Вчера его отсутствие тревоги не вызывало. У него был otgul. Это местное понятие, означающее однодневный отпуск. Как правило, за сверхурочную работу.
- А телефон?
- Не отвечает.
- Тем более, надо было ехать сразу.
- Он не преступник. Даже не подозреваемый. Всего лишь свидетель. Русские не позволили бы нам вламываться в квартиру без веских оснований. А ссориться с ними...
- Ладно, я понял. У меня вообще-то к тебе есть один разговор. Помнишь, ты что-то говорил о китайской бухгалтерии и деньгах Рифеншталь-фонда? Мне хотелось бы, наконец, понять, что именно ты имел в виду.
- А, ну конечно. Опять мюллеровская система. Ну, слушай...
Разговор продолжался всю дорогу.
Эберлинг начал с краткого описания своей питерской работы. О деталях он, похоже, говорил намеренно невнятно, но Фридрих понял, что одним из направлений было отслеживание финансовых связей российских либералов - и, шире, разных российских оппозиционных организаций - с разного рода внешними силами, начиная с СЛС и кончая Америкой и Китаем. По мнению экспертов Управления, таковых связей просто не могло не быть - но вот только понять, как именно устроен механизм отмывания денег, никому до сих пор не удавалось.
- Но мне, похоже, удалось нащупать кончик нити, - сообщил Хайнц. - Правда, почти случайно - если честно, на эту тему меня навел Вебер. Тот самый "Фестиваль немецкой культуры", о котором мы говорили в "Калачах"...
- Я помню, - кивнул Власов. - Его запретили, Лихачев объявил голодовку...
- Ага, он это делает примерно раз в год, требуя от российского правительства какого-нибудь вздора. Вроде оплаты счетов за лечение своей супруги в австралийской клинике. Здесь, впрочем, относятся к его выходкам с какой-то странной снисходительностью, - в голосе Эберлинга зазвучали саркастические нотки, - отчасти, возможно, потому, что очередные обострения академического маразма довольно часто совпадают с некими малозаметными, но важными шагами российских властей. Лишнее внимание к которым нежелательно... Впрочем, даже если эти совпадения и не случайны, лично академика ни в чём не подозревают. Даже здешние либералы, которым всюду снятся козни ДГБ. Лихачев - типичный представитель породы высоколобых чудаков. Русские, впрочем, называют это другим словом, - осклабился Эберлинг. Власов понимающе кивнул, хотя и не любил грубых ругательств. - Тех, что полагают, будто их познания в области берестяных грамот или шахматной композиции делают их специалистами по всему на свете. А в качестве таковых они просто обязаны привести заблудшее человечество к Истине и Благу. И ударяются на своё несчастье либо в мессианство, либо в политиканство, лишаясь таким образом остатков здравого смысла. Иное дело - Фрау. Особа в высшей степени практическая. И умеющая играть в игры самого высокого уровня...
