Последнее соображение Власов счёл резонным, и засунул руку в первую предложенную перчатку. Пошевелил пальцами. Перчатка действительно была ему по руке, и, судя по всему, тёплой. Но, во всяком случае, четырёхсот марок это удовольствие не заслуживало. Вторая пара, подешевле, понравилась ему больше: чувствовалась добротность, мех мягко пружинил, шлифованная кожа блестела. Если бы это стоило хотя бы на полсотни дешевле, Фридрих с удовольствием купил бы подобную вещь.
Третья пара на вид мало отличалась от второй, за исключением крохотных серебряных заклёпок с неразборчивым фирменным клеймом на запястьях. Власов решил, что за них-то и просят лишние четыреста рублей и уже без всякого интереса натянул перчатку на руку.
Ощущения оказались странными. Меховая подпушка оказалась тоненькой, но очень плотной. При этом пальцы чувствовали себя свободно - как будто на руку была надета тонкая резина, но не липнущая к коже, а мягко охватывающая её. Фридрих побарабанил кончиками пальцев по витрине: чувствительность пальцев сохранялась. При этом руке было тепло, даже жарко.
- Особая выделка кожи, пропитка, патент, - запел Алексей, довольный произведённым впечатлением. - Держит двадцать пять градусов мороза, рука как в тёплой ванне лежит... Работа Читинской мануфактуры, небольшие партии, эксклюзив... Да вот, кстати, пожалуйста. Вы, я тут видел, ножиками интересовались. Толк понимаете, - уважительно добавил он. - А попробуйте-ка в перчаточке-то вот такой вот ножик подержать...
Власов собирался было сказать, что лезвием можно пропороть дорогую вещь, когда Алексей ловким движением открыл хрустальную стойку и достал что-то с самого низа.
Щёлкнула кнопка, и в воздухе сверкнул сине-голубой металл.
Это был "зонненбранд" - знаменитый швейцарский нож, который Фридрих намеревался когда-нибудь купить. Разумеется, в том маловероятном случае, если в его бюджете каким-то образом возникнут совершенно лишние три тысячи марок. Увы, эта игрушка с коротким двенадцатисантиметровым лезвием странной треугольной формы стоила именно столько. Или дороже. Сюда входила цена уникального сплава, ручной ковки, секретов отжига, особой формы лезвия и рукоятки - и, конечно, престиж фирмы. Парочка "зонненбрандов" с накладными ручками разных цветов обычно украшала тот самый "дорогой" прилавок. Покупали их нечасто.
Он недоверчиво взял нож, убеждаясь, что ощущает рукоять ладонью и кончиками пальцев через перчатку. Выкинул лезвие, сделал несколько осторожных движений.
- Вы, я вижу, у нас в первый раз будете, - участливо заметил Алексей, - так у нас новому клиенту полагается особое отношение... ну и скидки, конечно. Да и ножик этот будто по руке вам деланный. Хотите и ножичек и перчаточки... - он сделал крохотную, но очень выразительную паузу, - за две пятьсот? Только для вас...
Фридрих хотел было вежливо отказаться, но почему-то промолчал.
С одной стороны, тратить такие деньги на прекрасную, но не очень-то нужную вещь было нерационально. С другой стороны, он понимал, что другого шанса приобрести настоящий "зонненбранд" за такую цену у него может и не случиться. Предложение было, что ни говори, выгодным, даже соблазнительным... Слишком соблазнительным. Не подделка ли?
- Ну конечно, такой ножик обычно дороже стоит, - успокаивающе мурлыкал Алексей, глядя в лицо клиента, - но у нас с производителями свои отношения, - честное славянское лицо расцвело лукавой купеческой улыбкой. - А насчёт качества и всего такого... вы уж поверьте, в нашем деле главное порядок и дисциплина. Ordnung, то есть, und Zucht (парень выговорил эти слова со смешным русским акцентом). Так что не извольте беспокоиться, ножик самый настоящий, с сертификатом... перчаточки, кстати, тоже. У вас карточка или наличные? - осведомился он чуть другим тоном.
- Наличные. Я предпочёл бы оставить у вас марки, - сказал Фридрих, чувствуя, что просто не в силах расстаться с ножом. Кривая рукоять "зонненбранда" лежала в руке как влитая. Перчатка и в самом деле совершенно не мешала.
- Я так думаю, с разрешением на оружие у вас всё улажено, - быстро и плавно вёл разговор Алексей, одновременно ухитряясь лихо пересчитывать власовские деньги, - а что-нибудь огнестрельное вас интересует? Если что, так это вам зайти прямо тут рядышком, буквально через дом, если вниз к вокзалу идти, магазинчик хороший, вот адресок, вы загляните, не пожалеете... - в руке продавца материализовалась визитная карточка и тут же очутилась в пакетике с перчатками, - а вот здесь адрес хорошего тира, там и пристреляться можно, и с ножиком, если что, потренироваться тоже хорошо... - вторая карточка легла рядом с первой, - ну и нас не забывайте, а уж мы-то вас не забудем, - чёрный прямоугольник с белой надписью "Accessories" лёг поверх двух первых. Деньги Власова тем временем куда-то исчезли, зато откуда-то взялся выписанный от руки чек всё с той же чёрно-белой эмблемой. - Вот извольте, всё готово. Ещё что-нибудь посмотреть желаете?
- Благодарю, как-нибудь потом, - сказав это, Фридрих почувствовал, что симпатичный продавец ожидал именно такого ответа.
Через минуту он уже был на улице, где его ждал перетаптывающийся с ноги на ногу Лемке.
В этот момент он, наконец, плностью осознал тот факт, что за десять минут потратил половину своих личных денег.
Хитренькие глазки Лемке следили за Фридрихом. На одутловатой физиономии читалось нечто вроде интереса - пополам с каким-то ехидным пониманием.
- Я сделал очень удачную покупку, - решил объясниться Власов, неторопливо шагая по плитке тротуара, инстинктивно отстраняясь от спешащих прохожих, - но меня немного смущает один момент. Мне продали дорогую вещь за две трети её берлинской цены. Может быть, всё-таки подделка? - он извлёк из кармана футляр с "зонненабрандом" и открыл его. Драгоценное лезвие возмущённо блеснуло, как бы отвергая любые подозрения на свой счёт.
Лемке впился глазами в нож.
- Настоящий "зонненбранд", - с неожиданной уверенностью заявил он. - Вы на заточку посмотрите, шеф. Этим лезвием бриться можно. Правда, если порежешься - не почувствуешь, пока кровь не потечёт. Всю жизнь хотел такой... - признался он.
Фридрих впервые за всё время знакомства с Лемке почувствовал нечто вроде симпатии к маленькому оперативнику - похоже, Ханс разделял с ним общее увлечение.
- Меня всё же смущает цена. Я взял нож и перчатки. Перчатки у них стоили пятьсот пятьдесят. Они действительно хороши. Берлинская цена этого ножа - три тысячи как минимум. Они предложили мне всё за две пятьсот, и я согласился.
- Тут всё без обмана, - принялся объяснять Лемке, не скрывая удовольствия от того, что наконец-то может блеснуть тонким пониманием ситуации, - но это же Тверская! У них знаете какой оборот? Им, небось, эти ножики вчера-позавчера привезли. А сегодня они уже один продали. Вот и выгода.
- В чём же она? - Фридрих наморщил лоб: он никогда не понимал странной логики мира денег.
- Ну, допустим, - принялся рассуждать Лемке, - ножик этот пошёл за две тысячи. Берут они его, скажем, за тысячу. За столько же его берут в Берлине, где он стоит три. А сколько он там лежит на прилавке? Месяца два, наверное... Значит, зарабатывают они на нём две тысячи, но за шестьдесят дней. То есть... то есть... это получается где-то по тридцать марок в день. А эти заработали на нём, скажем, тысячу марок. Только лежал он у них дня три. Ну, максимум, неделю. То есть это получается...
- Сто сорок за день, - Фридрих начал что-то понимать. - Неплохо. Но почему они уверены, что могут продать его за неделю?
- Они его за десять минут продали, - напомнил Лемке. - Это же Тверская. Продавцы тут... - он запнулся и с трудом выговорил по-русски, - ushlyie. - Это такое непереводимое русское слово, - зачем-то сообщил он Власову. - Не то чтобы обманщики, а, как бы это сказать... знают свою выгоду. И людей тоже знают. Человек только входит в ихнюю лавочку, а они уже видят, зачем он пришёл, можно ли его раскрутить на покупку, что ему нужно и сколько у него денег. И с собой, и вообще... Это у русских в крови, - добавил он раздумчиво. - Русские - слуги по природе, как и все славяне. Sclavi, рабы. Поэтому у них, кстати, театр лучший в мире. Система Станиславского. Как сказал один умный француз, "русский гений есть гений под-ра-жа-тель-ный", - последнее слово он выговорил по-русски, запинаясь на каждом слоге.