"...Впрочем, нужно признать, что Хитлер был ещё не так безнадёжен, как его ближайшее окружение. Оно производило самое гнетущее впечатление. В основном оно состояло из людей с интеллектом и кругозором мелких лавочников и было поражено рессентиментом самого отвратительного свойства. Достаточно вспомнить такие курьёзные фигуры, как Гёббельс или Химмлер. В наши дни трудно себе представить, что подобные люди когда-то обладали реальной властью.
Наши случайные союзники, увы, тоже немногим отличались от Хитлера и его людей. Это были благонамеренные, но вульгарные, плоские люди, лишённые масштаба - хотя, надо отдать им должное, неплохие солдаты. Роммель внушал искренне уважение всем, кто его знал. Однако был ли он глубоким мыслителем, проницающим судьбы Германии? Увы, нет. То же самое можно сказать и о руководителе Абвера Канарисе, который, несмотря на свою ловкость, недостаточно хорошо знал..."
Власов откинулся на стуле, переваривая накопившееся раздражение. От выспренних речей князя прямо-таки несло самой отвратительной разновидностью снобизма - а именно, снобизмом теоретика, удобно устроившегося в кресле перед грудой книг и судящего героев прошлого с позиции учёного всезнайки.
Фридрих напомнил себе, что князь в свои лучшие годы не брюзжал по поводу недостаточной внутренней культуры руководства Райха, а смело охотился за вражескими истребителями. Хотя вряд ли в кабине самолёта его посещали глубокие мысли о будущем мира... Власов некстати вспомнил о пикантном французском приключении князя, в котором начисто отсутствовали и величие, и даже масштаб - и огромным усилием воли вернул себя к чтению.
В листах опять зиял провал: следующая страница была двести восемьдесят девятой.
"... в сопровождении неизвестного мне майора. Разговор продолжался недолго. Мне сообщили радостную, как нам тогда казалось, новость: к нашему делу присоединился генерал Манштайн. Это означало, что Генштаб наш целиком, и можно более не опасаться за успех предприятия.
Как обычно бывает, за хорошей новостью последовала плохая: в наших рядах начались трения. Гудериан, всё ещё не оправившийся от скандала 23 августа, когда Хитлер позволил себе публично его унизить, настаивал на немедленном выступлении. Канарис колебался, в своём очередном письме - как всегда, запаздывающем - советовал более тщательно проработать ситуацию, чтобы исключить неприятные неожиданности. Знали бы мы тогда, что нас ждёт буквально через несколько дней!
Здесь стоит сказать несколько слов о наших первоначальных планах. Планировалось уничтожить Хитлера, Бормана и Хейдриха, а также ещё несколько фигур, которые казались нам опасными. Остальных планировалось арестовать и разбираться с ними по мере выяснения их доли вины перед народом и Райхом. На устранении Хейдриха особо настаивал Орден. Впрочем, к Хитлеру, как к предателю наших идеалов, это относилось в той же мере: он должен был умереть.
Что касается системы власти, то планировалось ввести систему временного управления, где три главных вдохновителя заговора будут решать текущие задачи - прежде всего, военные - под эгидой и духовным водительством истинных интеллектуалов, способных взять в свои руки будущее страны в целом. Формально же место первого лица предназначалось официальному преемнику Хитлера, председателю совета по обороне, райхсмаршалу авиации Херману Гёрингу. Разумеется, никто не собирался отдавать в руки этому жовиальному истерику ту власть, которой обладал его предшественник. Увы, тогда мы не подозревали о его истинных планах.
Впоследствии, когда всё рухнуло, я тысячу раз задавался вопросом: планировали триумвиры предательство с самого начала, или же, напуганные и ошеломлённые темпом развития событий, действовали по обстановке, не задумываясь о последствиях? В конце концов я пришёл к выводу, что имело место и то, и другое. Откровенно говоря, они рассматривали нас просто как расходный материал. Впрочем, буду справедлив: точно так же они относились и друг к другу.
Вернёмся, однако, к фактической стороне дела. Как ни странно, устранение Хитлера было не самым сложным этапом операции. Разумеется, его прекрасно охраняли. Однако этот неисправимый позёр никак не мог отказаться от такого наркотика, как ораторские выступления перед толпами, посещений военных частей и госпиталей, публичные награждения и так далее. Будучи плоть от плоти плебса, он возобновлял свои силы прикосновением к этому живительному для него источнику..."
Власов пропустил всё остальное.
"...ударной силой должны были стать остатки кадрового состава СА, избежавшего истребления в "ночь длинных ножей" 30-го июля 1934 года. Связь с ними якобы осуществлял Гёринг - как бывший руководитель СА, некогда вовремя переметнувшийся на сторону Хитлера, но сохранивший старые контакты и принявший личное участие в спасении некоторых нужных ему людей. По его собственным словам, он пользовался среди них непререкаемым авторитетом. Он представлял дело так: эти люди фанатично ненавидели Хитлера, устроившего руками эсэсовцев бойню и уничтожившего без суда их товарищей, которые всегда преданно служили идеалам национал-социализма, и были готовы на самопожертвование. Всё это было ложью Гёринга, лишь делавшего вид, что он с нами.
У дойчского читателя - если моя книга когда-либо попадёт ему в руки, что маловероятно - сказанное выше вызовет удивление: ведь официальные выводы Комиссии по расследованию преступлений против Райха гласят, что бойня в Райхстаге стала возможной благодаря сговору высшего руководства СС с бывшими штурмовиками, мстящими за смерть товарищей. Впрочем, на эти тени прошлого, штурмовиков Рёма, и раньше пытались пытались возложить множество преступлений. Достаточно вспомнить смехотворное "письмо Краузе", обвинявшего своих товарищей в поджоге Райхстага в 1933 году. Фактически, эта версия была возобновлена после Сентябрьских убийств - разве что в новой упаковке. Дойчи, почувствовав уже ставший привычным вкус, охотно съели то, что им скормили с ложечки радиорепродуктора.
На самом деле никакие бывшие штурмовики не играли никакой роли в событиях. Более того, я убеждён, что их даже не существовало. Разговоры Гёринга о его связях с неким подпольем СА были такой же ложью, как и всё остальное.
Замечу между строк, что наш Гроссмайстер сделал для сохранения жизней безвинных бойцов СА куда больше, чем этот человек. Разумеется, мы рассчитывали на эти связи. Увы, ужасное майское событие вырвало из наших рук это оружие - если даже оно и было когда-то в наших руках. Мне, во всяком случае, об этом ничего доподлинно не известно.
Впрочем, гадать о несостоявшемся - дело умов досужих и неглубоких. Истина состоит в том, что Сентябрьские убийства были делом рук совсем других людей, многие из которых по сей день считаются образцами верности Отечеству и дойчскому народу".
Одна страница снова была пропущена, а на следующей значилось:
"...индивидуальное покушение невозможно. Вариант с бомбой, прикреплённой к миниатюрному летательному аппарату - идею, кажется, высказал Йодль в полушутливой форме - был ещё не самым безнадёжным. Точно так же была отвергнута идея о бомбе в портфеле или папке для бумаг, у заговорщиков были все возможности пронести такое устройство практически куда угодно, но только вместе с собой. Профессор Гебхардт - впоследствии убивший своего друга и многолетнего пациента доктора Гёббельса - предлагал интересные варианты с отравленной пулей или иглой. Как известно, все эти экзотические..."
Текст обрывался, закрашенный очередным черным квадратом.
Власов задумчиво покрутил в руках световой карандаш. Несмотря на весь пафос и умолчания, картинка вырисовывалась вполне отчётливая - и весьма нелестная для автора "Воспоминаний".
Похоже, напыщенные дураки, в чью компанию молодой Хитлер когда-то вступил, и в самом деле ожидали, что он вознесёт их к вершинам власти. Хитлер, судя по всему, попал под влияние одного из них, который какое-то время играл роль его ближайшего помощника. Однако, интриги и попытки самостоятельной внешнеполитической игры этого персонажа в конце концов привели к скандальному разрыву. Он кончился плохо для обоих: Хитлер был убит, а его бывший друг и учитель, совершивший скандальный перелёт в Шотландию, многие десятилетия оставался единственным заключённым Тауэра. Власову был известен юридический трюк, посредством которого британцы оставили самого высокопоставленного из своих узников себе вопреки всем нормам, предписывающим обмен пленными после окончания войны. Было объявлено, что на родине Хессу угрожает смертная казнь (действительно, Хитлер, узнав о его перелете, в ярости приказал "пристрелить его на месте, если он когда-нибудь появится на территории Германии" - впрочем, никаким судом этот приговор подтвержден не был), а Британия, только что отменившая у себя этот полезный институт, приняла закон, запрещающий выдачу преступников в те страны, где их могут казнить. Иными словами, Хесс был обречен на бессрочное заключение вдали от родины "из гуманных соображений". Ни Дитль, ни Шук не потрудились его вытащить, хотя и могли бы, и в 1987 году он был найден болтающимся в самодельной петле при довольно-таки подозрительных обстоятельствах... Вполне возможно, что он и впрямь унес с собой в могилу тайну каких-то закулисных переговоров, но, как известно, на практике они так ни к чему и не привели. И, кажется, тем же человеком и ограничивались возможности "тевтонов". Что касается прочих членов ордена, то, понимая их бессилие и безвредность (как, впрочем, и бесполезность), Хитлер оставил их жить, чего он никогда не позволял в играх с политическими противниками классом выше. Всё, что он сделал, так это отнял у них руками Хейдриха название "Тевтонский орден" - кстати, с ведома, если уж не с согласия, Гроссмайстера Ордена настоящего... Гуманно, но недальновидно: даже самый ничтожный, но злобный враг может получить свой шанс сквитаться. Как выражался Мюллер в таких случаях, "даже мёртвые не вполне безопасны, не говоря уж о живых". Во всяком случае, Хайнрих цу Зайн-Витгенштайн постарался создать своей стране немало проблем даже после смерти.
