- Ну это уже слишком! - возмутился Фридрих. - Мало им этих идиотских кокошников - это еще, в конце концов, их собственные проблемы...
- Не понимаю, что тебе так не нравится, - пожал плечами Хайнц. - По-моему, неплохо придумано.
- Ты что, не понимаешь, какая это чудовищная пошлость?! По-твоему, знамя Райха можно использовать, как скатерть? Может быть, ещё и как половик у двери?
- Как половик - нет, о половик вытирают ноги, а вот скатерть в славянском быту - очень уважаемая вещь. Русские на протяжении всей своей истории голодали. И напомнить лишний раз, кто именно принёс им сытость и изобилие - не такая уж плохая мысль... И кстати о сытости - давай уже, наконец, возьмем блинов и поедим.
- Давай. Только уж точно не там!
Власов повернулся было в сторону жонглера, но к тому выстроилась довольно длинная очередь, так что Фридрих двинулся дальше и подрулил к окошку избушки, пользовавшейся меньшей популярностью - видимо, по причине нехватки рекламы, а не качества: от окошка как раз отходил турист с фотоаппаратом на животе, с явным удовольствием жующий свернутый трубкой, сочащийся горячим маслом блин. Хайнц не удержался и заказал себе блины с икрой (все-таки красной, а не черной, как на пресловутом плакате), Фридрих же избрал более дешевый вариант с клубничным вареньем. Выбор напитков тоже оказался довольно широким, включая квас, морс, лимонад и даже какой-то "горячий сбитень", но друзья не стали экспериментировать и взяли себе обычного чаю с лимоном. Ближайший свободный стоячий столик был не слишком чистым - кто-то уже успел капнуть на него медом и пролить маленькую лужицу какой-то темной жидкости, возможно, того самого сбитня - но, пока Фридрих брезгливо косился на этот непорядок, Хайнц водрузил поднос с заказом прямо на лужицу и тем пресек дальнейшие сомнения. Власов намеренно встал спиной к оставшемуся позади плакату.
В первую минуту они лишь активно работали челюстями, ибо прогулка на свежем воздухе и впрямь изрядно разожгла их аппетит. Но затем Эберлинг, все еще жуя блин, вернулся к разговору:
- Воф, нафйимех, амехихансы...
- Ты прожуй сначала.
Хайнц сглотнул.
- Американцы, говорю. Их можно упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии патриотизма. Но они рисуют свой флаг на лифчиках и трусиках. Один тип из политотдела говорил мне, что даже на презервативах. Как думаешь - зачем?
- Тоже мне, нашел обладателей тонкого вкуса! Да они просто не понимают, какая это пошлость и профанация!
- Кому надо, тот все прекрасно понимает. Просто флаг на таких местах на подсознательном уровне связывает идею американского патриотизма и идею секса как приятного занятия - как бы ты к нему ни относился...
- Я никогда и не отрицал, что оно приятное. Я лишь говорю, что оно превращает разумное существо в скотину. Как и алкоголь, как и другие наркотики.
- Хорошо, хорошо, не будем спорить. Пусть в скотину. Простейший механизм формирования условного рефлекса, как у собаки Павлова. Но это работает! Американцы апеллируют к низменному - и выигрывают. А мы все больше говорим о высоком и священном, и обыватель начинает зевать, - Эберлинг отправил в рот очередной кусок блина.
Вокруг по-прежнему было полно народу, клубившегося между павильонами. Какой-то невысокий мужичонка, проталкиваясь за спиной Хайнца, задел того плечом и буркнул по-русски извинение. Эберлинг дернул щекой, но не стал оборачиваться.
- Знаешь, я совсем не уверен, что выигрыш ценой низменного оправдан, - произнес Фридрих. - Я даже не уверен, что это вообще можно назвать выигрышем.
- Ой, ну можно подумать, мы не занимаемся тем же самым! Все эти наши песни о девушке, ждущей солдата, как бы ее ни звали - Лили Марлен, Эрика, Доротея, Герда Урсула Мари - они к чему апеллируют, по-твоему? Просто мы ведем себя ханжески, не называем вещи своими именами, не говорим, что этот солдат сделает с девушкой, когда она его таки дождется. Скунсы действуют прямее - и получают лучший результат.
- Между прочим, от этих песен я тоже не в восторге, - пробурчал Фридрих и отхлебнул чаю. - Не с музыкальной точки зрения, конечно...
- А потому, что они пропагандируют любовь, то есть столь презираемое тобой неразумное поведение, - подхватил Эберлинг. - А ты лучше подумай - многого ты добьешься от солдата, пропагандируя ему разумное поведение? Сам сегодня говорил - военные песни апеллируют к эмоциям. Почему? Потому что солдат глуп и не понимает доводов разума? Нет! Потому что доводами разума невозможно убедить его отдать жизнь. Любая потеря для человека - это потеря лишь какой-то части его мира. Потеряв жизнь, он теряет весь мир. Часть всегда меньше целого. С рациональной точки зрения жертва жизни никогда не оправдана. Поэтому да, ради твоих высоких идеалов нужно превращать человека в низменную нерассуждающую скотину.
- Жизнь, так или иначе, конечна... - начал отвечать Власов, и в этот момент у него зазвонил целленхёрер.
Фридрих поспешно вытер пальцы салфеткой и выхватил трубку. Звонил шеф.
- Это Клаус Ламберт, - сообщил Мюллер без предисловий.
- Когда и куда? - спросил Власов столь же лаконично.
- Завтра около полудня в Москву.
Фридрих похвалил свою интуицию: значит, все-таки не в Бург. Он хотя бы находится в правильном городе, и время еще есть.
- И знаете, что самое скверное, мой мальчик? - продолжал шеф. - Не то, что я узнаю об этом только сейчас. А то, какими окольными путями мне пришлось это узнавать. Словно речь о тайном визите какого-нибудь американского генерала в Афганистан.
- Он знает об угрозе теракта?
- Он не станет слушать без очень веских доказательств. Сочтет это провокацией врагов, которые хотят сорвать его визит.
- Значит, моя задача...
- Как минимум, добыть эти доказательства. Как максимум, разумеется - ликвидировать угрозу, как таковую.
- Йошка Фишер знал об этом визите, как минимум, за две недели, - вспомнил Фридрих. - Не знаю, насколько подробно, но знал. Надо прошерстить сотрудников "Либерализирунг".
- Этим уже занимаются. Но, похоже, глухо. Видимо, что-то знал только Фишер и, возможно, его убийца.
"И они на удивление своевременно умерли", - достроил Власов очевидную мысль, а вслух спросил:
- По этому убийству тоже ничего? Полиция, как я понимаю, его уже закрыла, но наши...
- Увы. Пока никаких зацепок.
- Что-нибудь еще, что может мне помочь?
- Сообщу, как только узнаю. Оставайтесь все время на связи. И будьте осторожны.
Смысл последней фразы Мюллера, обычно не демонстрировавшего большой заботливости, был очевиден: не повторите ошибки Вебера. Да, сомнений в том, что Рудольф погиб, расследуя ту же тему, практически не оставалось...
- Шеф? - осведомился Эберлинг, когда Власов убрал трубку. Фридрих кивнул, ожидая, что сейчас целленхёрер запоет и у Хайнца. Но Мюллер почему-то медлил сообщить Эберлингу новости о потенциальной жертве Зайна, так что Власов сам пересказал другу новости.
- Значит, все-таки Ламберт... - задумчиво пробормотал Хайнц. - И, конечно, визит согласован с Мосюком. Не рейсовым же самолетом он прилетит. Чем он уломал Дядюшку Лиса, хотелось бы мне знать... Знаешь, я, пожалуй, еще блинков возьму. Хороши, tscherti!
Фридрих, еще не покончивший со своей порцией, рассеянно кивнул и погрузился в раздумья. Итак, предположим, Вебер знал об этом визите. И узнал не по каналам в Управлении - во всяком случае, не по официальным, раз сам Мюллер был не в курсе - но и едва ли от Йошки Фишера, по крайней мере, напрямую. Возможно ли, что информация главреда "Либерализирунг" каким-то образом попала к его коллегам из "Свободного слова", к чьим делам Вебер как раз проявлял интерес? И которыми сейчас, кстати, активно занимается ДГБ в связи с делом Грязнова... а может быть, наркотический след - это только повод? Если ДГБ играет против Управления...
- Scheiße! Alle Teufel! Полиция! - последнее слово Эберлинг выкрикнул по-русски.
Фридрих резко повернул голову; рука нырнула во внутренний карман за "стечкиным". Впрочем, стрелять пока, кажется, было преждевременно. Хайнц стоял перед блинной избушкой растерянный и злой, но непосредственная опасность ему, похоже, не угрожала. Власов быстро стрельнул глазами по сторонам - все еще не понимая, как и прочие свидетели происшествия, что произошло - и в два прыжка оказался рядом.
