- Так, значит, весь этот маразм американцам на самом деле навязали мы?!
- Разумеется, я тоже так подумал. И был удивлен этим открытием не меньше, чем ты. Но куда больше я был удивлен, когда добрался до резолюции на меморандум Клюге. Проект был отвергнут на самом высоком уровне, однозначно и категорически. Как видно, кое-кто еще помнит уроки кайзеровской разведки, на свою голову выкормившей Ленина и его банду. Непредсказуемые последствия морально-политической дестабилизации вражеской сверхдержавы могут оказаться куда хуже, чем продолжение привычной уже холодной войны. Особенно когда при этом создается деструктивная идеология, которая может выплеснуться за пределы границ противника... Ты понимаешь, в чем дело, Фридрих? Никто потом не пересматривал это решение, документу так и не был дан ход. То, что враги Америки замыслили и так и не решились применить для ее разрушения, американцы придумали и воплотили в жизнь сами, по собственной воле. Инициаторами были те самые группы, на которые указал Клюге - левые университетские профессора, богемные круги, прямо заинтересованные в пропаганде гомосексуализма и наркотиков, независимые ни от чего, включая здравый смысл, СМИ, бесчисленные правозащитники и кормящиеся за их счет адвокаты... но не потому, что их подталкивали внедренные в их среду агенты. Сами, все сами.
- Да уж... И ты полагаешь, что сейчас русская интеллигенция готовит нечто подобное в России?
- Если бы только русская и только в России... В СЛС каждый первый сочувствует тем же идеям. Еще бы, для них ведь таковые освящены авторитетом "цивилизованного мира", то есть Америки...
- Ну да. Плюс тупая логика "от противного". Просто поразительно, насколько глупо рассуждают люди, считающие себя интеллектуалами! Если нацисты говорят, что убийц надо казнить - мы будем говорить, что не надо. Если говорят, что негры глупее белых - мы сперва скажем, что не глупее, а потом - что, пожалуй, и умнее... Цифры и факты при этом никакого значения не имеют. Если действительность противоречит либеральному мифу, тем хуже для действительности.
- И опять-таки - если бы только либеральному, - вздохнул Хайнц. - Увы, наши правые точно так же смотрят на реальность исключительно через призму собственных мифов. Вообще, людьми с убеждениями принято восхищаться. Но ведь чем тверже убеждения, тем меньше человек склонен воспринимать объективную реальность. И чем он при этом умнее, тем искуснее будет убеждать себя и других, что верить надо мифу, а не собственным глазам. И тем катастрофичнее, соответственно, будут последствия...
- Ну и что ты хочешь этим сказать? Да здравствует безыдейность?
- Да нет, конечно. Просто в любой идее надо уметь вычленять главное. А все прочее выводить логически, а не воспринимать, как набор священных догматов. И если выводы противоречат догматам, неверны догматы, а не выводы. Разве ты не согласен?
- Согласен, разумеется. Иначе я работал бы не у нас, а в Министерстве Пропаганды, - усмехнулся Фридрих.
Хайнц хотел что-то ответить, но тут из динамиков полилась новая мелодия, и Власов предостерегающе поднял руку:
- О, погоди. Моя любимая.
Высокий и чистый голос запел:
Deutschland, du Land der Treue,
Oh du mein Heimatland...
Фридрих действительно любил эту песню с самого детства. Написанная еще до войны, песня о Германии, в сияющем великолепии восстающей после долгой ночи, очень органично звучала и в эпоху послевоенного возрождения. Казалось бы, пелось в ней не только о радостных вещах, но и о серьезных и тревожных - о верности до смерти, о готовности к новым боям, о бушующих штормах, о женщинах, благословляющих оружие воинов - и все же эта песня, с ее потрясающе красивой мелодией, была удивительно светлой и жизнеутверждающей. Фридриху так и виделись ряды красивых, сильных, гордых людей, с открытыми лицами и сияющими глазами, радостно и уверенно шагающих навстречу солнцу и прекрасному будущему. Над ними, озаренные солнечным светом, развеваются на фоне синего неба самые красивые в мире знамена - черные свастики в белых кругах на красном поле - и эти люди салютуют им сердцем и рукой.
Hakenkreuzfahnen,
Schwarz, weiß und rot,
Grüßen und mahnen,
Seid getreu in dem Tod!
Deutsche, seid Brüder,
Reicht euch die Hand!
Heil uns'rem Führer,
Heil dem Vaterland!
- широко и вольно лился припев. Фридрих еще помнил времена, когда вместо "Führer" пели "Deutschland", что было не в рифму, да и по смыслу превращало две последние строки в тавтологию, но зато отвечало партийным решениям "о преодолении последствий культа личности Хитлера". Впрочем, в этой песне первоначальный текст был восстановлен гораздо быстрее, чем в случае с "Хорстом Весселем". С одной стороны, уж больно неудачной с поэтической точки зрения была замена, а с другой - как-никак, слово "Führer" в дойче означает отнюдь не только Хитлера, а вообще любого, кто чем-то руководит или управляет, вплоть до машиниста поезда и вагоновожатого. И хотя Дитль отказался от его использования в качестве личного титула, равно как и от персонализированного приветствия, заменив таковое нейтральным "Хайль дем Райх!" (злые языки утверждали, что истинной причиной была не борьба с культом, а то, что "Хайль Дитль" звучало хуже, чем "Хайль Хитлер") - все же с чисто лингвистической точки зрения и он, и любой будущий Райхспрезидент оставался руководителем, т.е. "фюрером", Райха, и никакой крамолы во фразе "Да здравствует наш руководитель" не было.
Отвлекшись от своих детских и юношеских воспоминаний, Власов окинул взглядом толпу вокруг. Казалось, что от звуков песни даже у этой праздно гуляющей публики, большинство среди которой составляли русские, появилась некая подтянутость в осанке, целеустремленность на лицах и ритм в движениях. Хотя, наверное, многие из них, несмотря на обязательные уроки дойча в школе, со слуха даже не понимали слов, а к Германии относились в лучшем случае равнодушно. Да, печально подумал Фридрих, Хайнц, наверное, прав - им нравится красивая музыка, но по большому счету русским все равно, что праздновать...
И хуже того, подумал он еще более мрачно - только ли русским? "Германия, ты страна верности..." Если проанализировать, какая добродетель восхваляется в дойчских песнях чаще всего, то, пожалуй, это будет именно верность. Даже если оставить за скобками неизбежный мотив о верности невесты своему жениху, уходящему в море или на войну, и рассматривать только более важный аспект - верность стране, идее, долгу. Но если что-то приходится так настойчиво прославлять в песнях, то не потому ли, что ощущается нехватка этого в реальной жизни? Вот и сейчас - он, Власов, пытается распутать заговор, устроенный людьми, неоднократно клявшимися в верности Германии, партии, Райхспрезиденту. И достигшими под эти слова высоких постов, и никем в своем пути наверх не остановленными. Можно, конечно, сказать, что это всего лишь перерожденцы, не распознанные вовремя, прискорбное исключение, язва на теле в целом здорового общества. Но язвы обычно не образуются на пустом месте без причины. Кстати - возникла вдруг у Фридриха новая мысль - зачем вообще нужны клятвы, если нет искушения их нарушить? И - как там говорил Гуревич? "Средний гражданин скажет то, что от него хотят услышать, а потом пойдет и проголосует по-своему." Хотелось бы, конечно, послать подальше старого толстого юде с его семитской мудростью и гордо заявить, что она неприменима к арийцам. А как быть с фрау Рифеншталь, тоже убежденной, что все вот-вот рухнет? Делает хорошую мину, чтобы оправдать свой собственный маргинальный политический проект? Да, конечно. Но что-то такое все же висит в воздухе... и чувствуется... Взять уже сам этот чертов референдум - в прежние времена сама идея такого мероприятия никому не пришла бы в голову!
Певец допел о том, что возврата назад нет, и в последний раз перешел к припеву про знамена со свастикой.
Фридрих смотрел на эти знамена, развевавшиеся над Москвой. Почти так же (и тоже парами с русскими) развевались они и осенью сорок третьего. Но тогда одни смотрели на них с восторгом и надеждой, другие - с ненавистью. Сейчас для большинства они были просто элементом праздничного декора...
