Совпадение? Или то самое пересечение по нескольким темам?
В следующую минуту Власов уже набирал номер Раушенбаха. В трубке потекли длинные гудки, но Фридрих с надеждой ждал, помня, что имеет дело со старым человеком. Действительно, после восьмого гудка бывший бомбенфлигер взял трубку. Власов начал разговор осторожно, с военно-исторической тематики. Раушенбах подтвердил свое знакомство с князем и согласился на личную встречу. Когда? Да хоть сейчас, он в этот вечер совершенно свободен! И Власов поехал к нему через полгорода, на Приморское шоссе... чего, как выяснилось, делать совершенно не следовало. Старикану было просто-напросто скучно и охота поболтать с соотечественником, да еще и коллегой по летной работе. Князя он видел мельком, два раза в жизни, еще во время войны - они служили в разных группах - и больше никаких сведений о нем не имел. "Ингерманландией" заинтересовался по соображениям вовсе несерьезным - как он сам поведал со смешком, в юности был влюблен в Лени Рифеншталь, заочно, разумеется, еще по тем фильмам, где она снималась, как актриса, и вот на старости лет, долгие годы прожив с ней в одном городе, захотел все-таки свести с ней знакомство. Нет, разумеется, уже без каких-либо романтических планов, что вы, в нашем возрасте это было бы смешно, просто было любопытно... Идеи ультрагерманистов поначалу показались ему интересными, он и сам считал, что после Обновления в Райхе начался закат истинно германского духа, потому, собственно, он никогда и не стремился вернуться в Фатерлянд, но постепенно он разочаровался в этих людях, которые много говорят и ничего не делают, да еще якшаются с какими-то подозрительными людьми, включая самых натуральных юде - и перестал посещать их собрания. Власову следовало бы уйти, как только он убедился, что старик не знает ничего конкретного, в том числе и о "подозрительных людях" - но обижать ветерана, обрядившегося ради такого случая в парадный китель с Железным крестом и серебряным знаком за ранение, все-таки не хотелось, а попытки вежливо откланяться пресекались в зародыше. Сперва Раушенбах потчевал гостя чаем с вареньем, затем, хитро улыбаясь, извлек из бара графинчик с ненавистным Фридриху запахом, и, после решительного отказа Власова, сказал: "А я все-таки пропущу по маленькой", произнеся последние слова по-русски без малейшего акцента. После выпивки ветерана потянуло в философию, и он принялся распространяться о том, что русские, в принципе, не такие плохие люди, гораздо лучше каких-нибудь негров, и при наличии вдумчивого и твердого руководства способны на многое, он даже был женат на русской, пока Лили не умерла восемь лет назад, да, очень жаль - но причислять их к арийцам, к расе господ - это, конечно же, попросту нелепо. Он понимает, здесь политика, в свое время арийцами называли даже узкоглазых японцев, этих горе-союзничков, которые медлили с ударом по России до последнего - но все-таки хотя бы между своими вещи надо называть своими именами: у слуг тоже есть место в этом мире, и хорошие слуги необходимы господам, а значит, вносят свой вклад в господские свершения, но все-таки господа - это господа, а слуги - это слуги, и смешивать их негоже. Санкт-Петербург - конечно, прекрасный город, даже намного красивей его родного Киля, но кто создал всю эту красоту? Все эти Растрелли, Монфераны - где там хоть один русский? И даже если таковой отыщется - он окажется лишь прилежным учеником арийских мастеров. Все, что в России есть прекрасного, создано либо европейцами, либо в подражание Европе. Собственно же русское искусство - это лапти, балалайка и икона "Троица", которая по своему живописному уровню куда ближе к наскальным фрескам дикарей, чем к полотнам эпохи Возрождения, создававшимся примерно в тот же период...
От всех этих разговоров старик окончательно разонравился Фридриху. Власов довольно сухо попрощался и, провожаемый приглашениями, не чинясь, заходить еще, направился на выход. Звонок застал Фридриха уже на лестнице его гостиницы, которую он, по своему обыкновению, штурмовал быстрым шагом, размышляя, по правде говоря, о вещах совсем не возвышенных - а именно о том, как хорошо будет после всего выпитого чая наконец добраться до туалета. Однако новости, сообщенные Никоновым, заставили его на время даже забыть о физиологии.
- Операция состоится сегодня ночью, - информировал майор.
- Удалось добиться согласия продавцов?
- Не совсем. Наши коллеги решили пересмотреть план. Они полагали, что Матиас сейчас прочно залег на дно, но после того, что они узнали благодаря вам, они опасаются, что о развитой им активности по поиску старого друга вскоре станет известно и здесь. И тогда, естественно, сделка сорвется. Так что ее решено было ускорить любой ценой. Для чего они сами созвонились с Андреем и предложили ему кредит от лица другой фирмы смежного профиля. Под еще больший процент, зато без немедленного обеспечения. Он согласился и в настоящий момент уже получил деньги и договорился о встрече с продавцами. Прежние кредиторы, очевидно, выйдут сухими из воды, но тут уж приходится жертвовать частью, чтобы не потерять все. Их вообще трудно ущучить, сама по себе дача денег в долг своим знакомым - не преступление. Вот если бы их удалось застукать на той встрече...
- Не будем обсуждать упущенные возможности. Особенно возможности, упущенные другим ведомством... Я хочу лично присутствовать при операции.
- Я понимаю.
- Вы предупредили коллег, что моя дичь нужна мне только живой?
- Можете сами им это сказать. Они хотят лично с вами побеседовать, о том звонке и вообще. Перед операцией времени хватит. Я могу заехать за вами через час.
- Хорошо.
Прежде, чем занять наблюдательную позицию в "Ауди" среди складских бараков (которая, на самом деле, не была наблюдательной, ибо располагалась слишком далеко от места будущей сделки - русские полицейские отчаянно не хотели, чтобы кто-то путался у них под ногами и спугивал дичь), Фридрих имел беседу с командовавшим операцией ротмистром в кузове грузовика с выцветшей эмблемой какой-то транспортной компании на борту. Снаружи машина, сошедшая с конвейера явно не вчера, имела изрядно замордованный вид "рабочей лошадки", с утра до ночи развозящей доставляемые товарняками грузы и ни о чем другом не помышляющей. Внутри же она каким-то чудесным образом вмещала пульт с экранами, зажатый между двумя набитыми электронным и иным оборудованием стеллажами, стойку с оружием и боеприпасами к нему, шкаф, поделенный на узкие секции для бронежилетов и шлемов, медицинский шкаф с прозрачными небьющимися дверцами, прихваченные скобой к стене свернутые носилки в количестве полудюжины штук, раскладушку, несколько стульев, небольшой свободный столик и еще один, занятый никелированной кофе-машиной. Фридрих, весь вечер напивавшийся чаем, от предложенного кофе отказался, о чем впоследствии пожалел, борясь с дремотой в "Ауди". Полицейский ротмистр, довольно молодой еще человек с гусарской щеточкой жестких усов и неожиданно обходительными манерами (даже к подчиненным он обращадся исключительно на "вы", что, конечно, предписано уставом, но редко выполняется на практике), задал Власову несколько вопросов относительно Спаде, осведомился, готов ли херр оберст поучаствовать в операции по захвату Спаде при передаче выкупа (Фридрих ответил, что помощь полиции - долг всякого честного человека, но он, увы, не может заранее ничего обещать, ибо его служебные обязанности могут оказаться приоритетнее) и в завершении, выслушав просьбы Власова, заверил, что "клиентов будут брать под белы руки чисто, без стрельбы и прочего ковбойства".
И вот теперь Фридрих с Никоновым сидели в машине и слушали волну, на которую были настроены переговорные устройства группы захвата. Сигналы автоматически кодировались, так что даже если бы посторонний случайно оказался на этой волне, он бы ничего не понял. Но помехи мешали расшифровке и ухудшали четкость речи по сравнению с обычной радиосвязью; к счастью, они возникали все же не каждую секунду.
- Он заходит, - сообщила рация. Никонов одобрительно кивнул и покрутил ручку.
