Ника улыбнулась, пробегая глазами милые сердцу строчки. Она вздохнула и положила письмо на столик, вытащив следующее, от Ады Красновой, написанное в конце октября, — видимо, подруга быстро соскучилась.
«Здорово, Ника!
Как живешь? Только не спрашивай, как живу я, потому, что я живу просто уж-ж-ж-ж-жасно!
Вот что я тебе скажу, Ника. Никогда, слышишь? ни-ког-да не ходи в девятый класс! Это какой-то кошмар! Учителя как взбесились! Они готовят нас к этому несчастному ЕГЭ! Фу, как мерзко звучит, да? Е-Г-Э! Прихожу в школу в восемь утра, ухожу в шесть вечера! Кошмар! На уроки просто не остается времени! Я уже жду не дождусь каникул!
Пашка-то мой умничать начал. Еще бы, десятиклассник. На нем наши дев-чонки виснут, ну, просто, как яблоки на березе! А он нос задрал, на них внимания не обращает. А все шишки — мне. Прихожу в столовку язву потешить — только и слышу, как мне вслед эти его грымзы шипят: «Ага, вот она пошла, сестричка этого мачо!» А мне наплевать, если честно! Лишь бы руками меня не трогали.
Пашка в книги зарылся. Знаешь, кем он хочет стать? Пиар-менеджером! Жуть! Ладненько, как говорят: «Не все то золото, что самовар». Или не так? «Не все то лысина, что блестит»?
А еще он волосы обстриг — оставил хвостик маленький. Волос только на по-мазок. Но это, я знаю, чтоб на твоего Пологова похожим не быть. Мы ему тут недавно день рождения справили, в середине октября. Юбилей!
Тебе Брайан не писал? Мне он целый свиток написал. Спрашивал, смогу ли я к нему на зимних каникулах в Сан-Франциско поехать. Я еще раздумываю, но это вряд ли. Меня маманя не отпустит. Она, хи-хи, патриотка.
Так, чего тебе еще сообщить? Ой, Полнолунька! Это кошка моя ко мне при-бежала. Помнишь ее? Не жуй мой носок, зараза! Да, кстати, тебе котенок не нужен? Эта мадам умудрилась себе пузо от кого-то нагулять. Что, не нужен или нужен? Как я его тебе отправлю? Так бандеролью! Ладненько, даже если тебе котята не нужны, мы кому-нибудь раздадим. У меня мать обеими руками за гуманизм!
Но это все мелочи жизни… Ты-то там как, в своей пыльной Москве, столице-матушке? Нормально все? Смотри, не подцепи кого-нибудь! А то еще потом кровь оттирать! Чью? Твою, конечно, когда Пологов узнает, что ты ему изменила!
Ну, ладно! Вон сколько я тебе накатала! У меня уж ручка кончается! Покедо-ва! Не скучай!
Ада».
Вероника положила и это письмо на стол. Ей всегда хотелось быть такой же жизнерадостной, как подруга. Ника заметила, что в купе уже порядочно темно, и включила ночник.
В рюкзаке валялась еще порядочная пачка писем: ребята сильно скучали. Ника хотела было достать еще какое-нибудь письмо, но, включив ночник, услы-шала посторонние звуки.
Девушка на противоположной койке завозилась, поморщилась и открыла глаза. Ника тихо охнула. Глаза у девушки были странные — ярко-синие. Таких просто не бывает у обычных людей. Такие только в «Фотошопе» сделать можно.
— Ой — спохватилась Вероника, — разбудила? Выключить?
— Нет, нет, что Вы! — замахала руками девушка и мельком глянула на часики. — Уже давно пора ужинать.
Нике не очень понравилось это холодно-официальное «вы». Разница в воз-расте у них была года три, от силы четыре.
Ника спрятала письма. Девушка завозилась с дорожной сумкой, извлекла из нее хлеб и колбасу и стала нарезать хлеб на тоненькие ломтики. Увидев, что Ника внимательно наблюдает за ее действиями, она помялась и спросила, кивая на колбасу:
— Угощайтесь!
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась Вероника, но в животе предательски за-урчало.
— Как хотите, — пожала плечами девушка и продолжила свое занятие.
Ника прищурилась. В ауре девушки осталось немного Безмятежности: види-мо, она вспоминала увиденный сон. Но были там и зеленые волны Интереса, которые всегда появляются при знакомстве.
— Как Ваше имя? — вдруг спросила девушка, не отрываясь от своего занятия.
— Вероника Смирнова, — ответила Ника. — А ваше?
— Хельга Алматова.
— Краси-и-иво.
— Да, моей маме очень нравится это имя. Это она решила назвать меня так.
Обе замолчали. Хельга бросила резать хлеб, и теперь с интересом смотрела на Нику.
Ника подумала, что это ее «Вы» скорее не оттого, что она не хочет знако-миться, а оттого, что она так воспитана.
«Интеллигенция», — подумала Вероника.
— А куда Вы едете? — снова спросила Хельга, робко улыбнувшись.
— Давай на «ты», — предложила Ника.
— Давайте… давай, — кивнула Хельга. — Так куда ты едешь?
— Есть такая станция, «Гнилая Канава». Рядом — деревенька с тем же чудным названием, вот туда и направляюсь. А ты?
— В Батогово.
— Это же рядом! Там лагерь строится.
— Да, я это знаю, — кивнула Хельга, вернувшись к своему хлебу. — Я и еду туда. Он называется «Солнце и Луна». Я буду работать там вожатой.
— А-а…
Ника сощурилась. В ауре Хельги ничего не изменилось, только Безмятеж-ность выветрилась.
— Почему ты все время щуришься? — Хельга расширила свои синие глаза.
— Да так… Зрение не очень… — неумело соврала Вероника, но Хельга купи-лась.
— Да, жаль тебя. У меня тоже плохое зрение, — сказала Хельга. — Стало пор-титься лет с десяти. Сначала в очках ходила, а потом мне линзы выписали.
— У тебя и сейчас линзы? — спросила Ника.
— Да. А ты подумала, что у меня и вправду глаза синие? — Хельга улыбнулась, но уже не так застенчиво.
Ника тоже улыбнулась.
— Да нет, — сказала она. — А сколько тебе?
— Чего «сколько»? — не поняла Хельга.
— Лет, — пояснила Ника.
— Восемнадцать. А что?
— Да так, просто интересно, — смутилась Ника.
Хельга закончила резать хлеб, собрав его в башенку.
Захар завозился на верхней полке и захрапел.
Хельга указала на верхнюю полку у себя над головой и пояснила:
— Это мой братишка Кирюша. Ему семь. Он тоже в лагерь едет.
— Ясно. А это мой брат Захар, — Ника ткнула в верхнюю полку. — Ему девятна-дцать.
— Понятно, — Хельга с интересом покосилась на верхнюю полку.
Ника вдруг заметила, что на ногах, которые Захар во сне свесил с полки, раз-ные носки. Один зеленый с желтыми полосами, а другой красный с забавной мордочкой. Последний носок был явно позаимствован у Ники. Захар вообще носил одинаковые носки только по праздникам. Говорил, что это делает его оригинальным и эксклюзивным даже в мелочах.
Ника подумала, что пора бы разбудить брата и заняться ужином. Она встала и ткнула спящего Захара в бок. Захар всхрапнул, завозился и свесился с полки, чуть ли не в половину своего немалого роста. Потянувшись и схватив со столика стильные прямоугольные очки, парень водрузил их на нос. На Нику из-под шапки светлых волос глянули сонные голубые глаза.
— Что, уже приеха-а-а-али? — Захар подавил чудовищный зевок.
— Нет, — ответила Ника. — Хватит дрыхнуть. Пора ужинать.
— А-а… Я не голодный! — Захар снова повалился на подушку, но вовремя вспомнил, что одним пирожком из «Макдоналдса», проглоченным на вокзале, сыт не будешь, и ловко спрыгнул с полки.
— Хельга, это Захар, — представила Ника, — Захар, это Хельга.
— Очень приятно, — кивнул Захар, протирая очки и улыбаясь.
— Это взаимно, — кивнула Хельга, снова переключившись на личный канал «Культура».
Захар улыбнулся, застыв на месте и неотрывно глядя на Хельгу. Ника чуть нахмурилась и полезла в сумку за продуктами.
В эту минуту в купе просунулась мощная проводница с черными кудрями.
— Граждане пассажиры! — прогудела она. — Чай будем?
На верхней полке, где спал брат Хельги, завозились.
— Да, пожалуйста, — кивнул Захар, нечаянно наступая Нике на ногу. — Хельга, Вы чаю хотите?
— Да, пожалуйста, — по-попугайски повторила Хельга и, поднявшись, растор-мошила брата: — Кирюшка, чай будешь?
— Ага, — раздался детский голосок, и из-под одеяла высунулась смуглая кур-носая физиономия с темно-русыми, как у сестры, волосами.
— Четыре, пожалуйста, — сказал Захар.
