— Ты слышал, о чем мы сейчас говорили?

— Нет, — еще больше удивился программист. — Я просто шел по коридору и уронил вот…

Валентин Федорович немного успокоился и все же добавил:

— Кто вообще разрешил тебе работать после семи? Я с этим разберусь! Иди!

После этой истории Слава хотел уволиться от греха подальше — его давно звали друзья, раскрутившие неплохой интернет-магазин, но одно из его самых сильных качеств было во что бы то ни стало доводить все до конца, и он никак не мог бросить свой новый проект, над которым бился вот уже восемь месяцев.

— Ну, а сегодня утром, — подобрался к концу своего рассказа Славик, — Валентин Федорович попросил всех собраться в холле и объявил, что вы, Александр Владимирович, продали свою фирму некой корпорации… Ну, что директором теперь назначен он — Валентин Федорович… Потом он зачитал список тех, кто уволен с сегодняшнего дня. В нем был и я. Нам дали пять минут. В присутствии охранника я собрал вещи, меня тут же рассчитали в бухгалтерии и выпроводили на улицу…

Славик почти плакал. Мне стало его очень жалко.

— А почему ты решил все это мне рассказать?

— Ну, мы с вами вместе столько лет работали! И потом, я-то знаю, что вы ничего никому не продавали… Я хотел… я хочу, чтобы вы во всем разобрались и… и восстановили меня на работе. Мне нужно… мне нужно обязательно закончить свой проект! Я почти нашел решение!

— Эх, Славик, Славик, — тяжело вздохнул я. — Что же ты раньше молчал?..

— Ну я… я боялся…

Я поблагодарил парня, обещал сделать все возможное, чтобы восстановить справедливость, и мы расстались — он ушел, а я остался сидеть за столиком.

Я опять попытался поговорить с Валентином Федоровичем, потом соединиться с Верой. Оба телефона были отключены.

— Еще кофе можно? — попросил я официантку.

— Конечно!

Я набрал телефонный номер своей приемной, где должна была отвечать на звонки секретарша Вика. У нее в сейфе лежали самые главные мои документы, особенно по заводу в Рязанской области, который производил весь Никробрил-продукт. Если с ними что-то случится, мне действительно хана.

Вика ответила, но, узнав мой голос, тут же отсоединилась.

Я повторил вызов.

— Вика! Милая моя! Только не бросай трубку! Я тебя умоляю! Ответь мне только на несколько вопросов…

Долгое тягостное молчание. Наверное, она боролась со своим страхом.

— Говори со мной, как разговариваешь с подругой, — посоветовал я.

Опять молчание, опять я висел на волоске.

Хотя бы что-нибудь узнать! Ну, отвечай, Вика, отвечай! Пожалуйста! Ведь я столько для тебя сделал! Институт, жилье, операцию на сердце твоей матери! Отвечай, ангелочек мой!

— Да, Лена, я тебя слушаю! — услышал я взволнованный и сдавленный почти до шепота голос девушки.

— Молодец, солнышко! Они близко? Отвечай мне только «да» или «нет».

— Да.

— Рядом?

— Да.

— Они слушают то, что ты сейчас говоришь?

— Да, Лена. В этом магазине все так дорого! — Голос Вики приобрел некоторую уверенность — моя смышленая секретарша на ходу обучалась правилам конспирации.

— Там всем заправляет Валентин Федорович?

— Да. Да-да!

— Хорошо. В сейфе, который у тебя за спиной, мои документы еще на месте?

— Нет! Нет! Этот фильм мне тоже не понравился. Лучше бы мы с тобой сходили на «Сонную лощину» с Джонни Деппом.

— Понятно. Сейф вскрыли, а документы изъяли.

— Да.

— Шифр сказала им ты?

Вика немного помедлила, прежде чем сознаться:

— Да.

— Они тебе угрожали?

— Да! Еще как!

«Вика, заканчивай трепаться!» — послышался на том конце незнакомый мне, довольно властный мужской голос.

— Ну все, Ленусь, мне пора. Работа. Увидимся. — Вика мгновенно отключилась.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как было напечатано в газете Вовочкино брачное объявление, но его телефон по-прежнему не умолкал, словно Вовочка был не нищим толстым ублюдком с отваливающимися почками, а каким-нибудь нефтяным шейхом или заморским принцем, предлагающим своей будущей избраннице самые роскошные блага, какие только существуют, и еще полкоролевства в придачу. До него по-прежнему было сложно дозвониться, особенно по вечерам, — мой друг то совсем отключал аппарат, если был не в настроении, то, если было желание, часами беседовал с очередной «претенденткой». А надо вам сказать, что во всем этом деле он сильно поднаторел: знал, что нужно говорить, чего говорить не следует, поднабрал соответствующий словарный запас, выработал интонацию и шпарил в трубку, как из станкового пулемета.

Скажу больше: если Вовочка хотел прогуляться, то мог в любую секунду договориться с какой-нибудь женщиной о встрече — стоило лишь ответить на очередной звонок, и сейчас же можно было отправляться на свидание. Чуть позже он обнаглел до такой степени, что под предлогом травмы ноги встречался только с теми конкур-сантками, которые соглашались сразу приехать к нему домой. И таких, по моим наблюдениям, было очень много. Некоторые из них оставались у него на ночь. Это был высший пилотаж. Учитесь, студенты!

Я недоумевал. Я даже ревновал к его успехам, потому что сам был холост, обеспечен, во всех отношениях интересен слабому полу, но мне и не снилось такое обилие женщин, такое внимание с их стороны. Вот что делает хорошая реклама!

Казанова, блин! Как ему это удается? Чем он их подкупает? Почему они, сломя голову, пускаются в столь сомнительные авантюры? Да, у него есть некоторые достоинства: наличие квартиры, отсутствие штампа в паспорте, его подкупающая прямота, этакая детская наивность, которую можно перепутать с душевной чистотой, покорность, искреннее желание действительно «стать надежной опорой» какой-нибудь матери-одиночке — видимо, все это привлекает, но…

Господи, сколько же у нас несчастных неустроенных женщин, до какого отчаяния они дошли, как мало им нужно от жизни, если они рады знакомству с таким, мягко говоря, «непрезентабельным» человеком, если они готовы соединить с ним судьбу! Бедные заблудшие овечки!

Итак, после выхода в свет моего знаменитого объявления в жизни Вовочки произошли самые удивительные метаморфозы. Его жизнь категорически изменилась. Дремучий онанист, на которого женщины ранее вовсе не обращали внимания, вдруг превратился в великого Каза-нову-серцееда, неутомимого пахаря женских таинств, которому только и оставалось, что перестилать постель и покупать презервативы. Слава шла впереди него, он легко побеждал, даже слишком легко. Правда, он был совершенно неразборчив. Утром он провожал на автобус двадцатидвухлетнюю девушку с Украины, мечтающую обосноваться в Москве, днем угощал гамбургерами безработную сорокатрехлетнюю мать двоих детей, а вечером ласкал на своей кровати продавщицу-ровесницу из ближайшей палатки с крючковатым носом, и так повторялось изо дня в день.

Конечно, не все шло так гладко, были и неудачи, о некоторых из которых я уже рассказывал. Да и многие женщины после первого общения или первой встречи пропадали раз и навсегда. Но телефон с неизменным постоянством продолжал выплевывать все новые и новые «варианты».

— Свято место пусто не бывает! — нахально ухмылялся Вовочка, намекая не то чтобы на свое в очередной раз освободившееся сердце, а больше на свою постель.

— Ты жениться-то собираешься? — спрашивал я его.

Строгости в моем голосе было мало, больше заигрывания, поскольку Вовочка давно отбился от рук и не желал слушать чьи-либо указания.

— Ну ты же видишь — я в поиске! — заносчиво отвечал он.

— Это уже не поиск, это секс-туризм! — возмущался я. — Я погляжу, тебе уже ничего не надо, подобная жизнь тебя вполне устраивает! А как же полноценная семья, о которой ты мечтал, дети?

Вовочка сначала как-то неопределенно пожимал плечами, а потом что-то вспоминал и с вызовом контратаковал:

— А ты сам-то, бля, чего?

Аргумент был веский, мне нечем было крыть.

Только через четыре месяца звонки стали стихать. Сначала количество новых обращений понизилось всего лишь до нескольких в день, потом до трех-пяти в неделю, и вот наконец телефон, на радость Вовочкиному отцу, окончательно и бесповоротно умолк. К тому времени Вовочка уже бросил работу, пил почти как и прежде, все, что ему было подарено, или то, что нажил собственным трудом, спустил за копейки, бездарно пропил, а что не пропил — украли дружки-собутыльники. То, что нельзя было продать, например одежду, поскольку его размер отнюдь не ходовой, он быстро привел в полную негодность. Словом, все мои нечеловеческие усилия по превращению запущенного алкоголика в образцового семьянина-трезвенника оказались напрасными. Вовочка вернулся ровно к той точке отсчета, с которой началось его «исправление», — вновь стал отвратительным вечно пьяным смердом в грязной поношенной одежде. У меня опустились руки.