Прошло месяца два. К тому времени я уже сделал три зазубрины на прикладе своей винтовки. Три симпатичных комсомолки побывали в моих, хотя и недостаточно опытных, но весьма жарких объятиях. В то время я почти не вылезал из общежития рыбокомбината, но меня никто никогда там не видел. В связи с этим отдельное спасибо моему другу Рафику, который жил на втором этаже дома и в любое время дня и ночи впускал и выпускал меня через балконную дверь своей квартиры, не требуя ничего взамен. Взобраться же на балкон второго этажа не составляло для меня никакого труда. Таким образом, я, минуя все линии обороны, беспрепятственно проникал в самое сердце запретной зоны и находился там столько, сколько хотел.

После первого моего посещения общежития я все время помнил об N. Она работала в административном здании рыбокомбината, в бухгалтерии, и я часто, как бы по делу, заходил туда и обменивался с ней короткими репликами. Чем дальше, тем больше времени я проводил у ее стола. На это многие обратили внимание.

Узнав, что она учится в институте на заочном факультете и что ей предстоят экзамены, я тут же вызвался помочь ей по одному из предметов.

— Давай после работы сходим в кино, а потом пойдем к тебе и позанимаемся, — предложил я. — Эту тему я знаю как свои пять пальцев.

— В кино, конечно, можно сходить, — глаза N чудесно заискрились, — но насчет занятий…

— Не бойся, я не буду к тебе приставать, — заверил я. — Честное комсомольское! Ну, разве что чуть-чуть…

— Я тебя сразу предупреждаю, что у тебя ничего не получится! Если тебя интересует только ЭТО, лучше пригласи Тамару. Она давно тобой интересуется… (N не знала, что с Тамарой, одной из секретарш директора, уже давно покончено.) А позаниматься, конечно, было бы неплохо… Но только после семи тебя не пустят в общежитие. Да и потом слухи пойдут… Нет!

Я настаивал:

— Не бойся! Я не запятнаю твою честь. Предоставь это мне. Никто меня не заметит.

— Каким образом ты собираешься это сделать?

— Узнаешь…

Вечером мы сидели в кинотеатре и смотрели какой-то душещипательный фильм. N нервничала. Я взял ее кулачок, разжал и стал медленно перебирать ее пальцы. Я взволнованно мял ее кисть и касался своими пальцами самых чувствительных мест ее ладони. Это было очень эротично. Я почувствовал, что и она разнежилась.

— Какие у тебя ласковые руки! Мне было очень приятно! — призналась она, когда мы вышли на улицу.

— Мне было тоже очень приятно! — искренне ответил я.

Между нами что-то возникло.

В общежитие я попал через балкон Рафика. N восхитилась столь изощренной техникой проникновения в хорошо охраняемую цитадель, но при этом заподозрила, что я проделываю это далеко не в первый раз.

Мы поужинали. Я было начал приставать к своей новой подружке, но получил категорический отпор. Кроме этого, заявилась соседка N, и пришлось действительно заняться подготовкой к экзаменам. Тут выяснилось, что я не бельмеса не понимаю ни в том, ни в другом, ни в третьем…

Мы встречались довольно долго. Рафику дали от предприятия комнату в коммуналке, он покинул свой пост на втором этаже, и я перестал скрываться: шел в общежитие напролом, договаривался с вахтерами. По рыбокомбинату поползли слухи, что N от меня беременна. Это была неправда, но к тому времени мне было уже на все наплевать, и я даже не отрицал эти слухи. Я переживал такие чистые, такие искренние чувства, какие, наверное, больше никогда в своей жизни не испытывал.

А секса у нас по-прежнему не было: оказалось, что N была готова отдаться только законному мужу и все эти годы всеми силами блюла свою девственность. От горячей южанки я такого не ожидал! Впрочем, были поцелуи, объятия, раздевания и разные, в том числе изощренные, ласки. Иногда, когда я был уже не в силах совладать с собой, она помогала мне. Я кончал долго, бурно, выплескивая целые фонтаны брызг. Я был ей очень благодарен!

Она не такая, как все. Сказано, конечно, банально, но именно так я ее воспринимал. Если раньше я относился к женитьбе, как к абсолютной глупости, то теперь мои мировоззренческие устои дали глубокую трещину. Все чаще и чаще я подумывал о том, чтобы сделать ей предложение…

У нее был другой парень. Вадик. Он жил там… откуда она родом. Время от времени он к ней приезжал и звал замуж. Она ему говорила: «Подожди немного! Мне надо закончить институт!» Я не придавал этому серьезного значения: разве это конкурент? — а ведь именно это и сыграло роковую роль…

N закончила институт. Недели через две после этого мы сидели у нее на кухне и пили самогонку, которую ей прислала мать. Вернее, я пил самогонку, крепкую, настоянную на коре грецкого ореха, а она кокетливо, маленькими глотками потягивала мое сухое вино и терпеливо слушала мои бесконечные байки.

Я был уже пьян. Как-то совсем незаметно мы поссорились. Я хотел, чтобы она наконец-то мне отдалась, без всяких условий. N ответила, что я очень милый, но она считает наше знакомство бесперспективным. Мне нужно от нее только одно… Мол, я — москвич, и этим все сказано… А ей нужно заботиться о жизни…

Слово за слово, я вспылил и ушел, хлопнув дверью.

Я приехал домой и столкнулся на пороге с Леней. Старый друган. С этим парнем мы вместе служили в армии, и между нами было много общего. Леня жил в Харькове, но в Москве у него были кое-какие дела.

Леня был «мрачным философом». Так, по крайней мере, я его называл. Долгими ночами на боевых дежурствах мы любили с ним порассуждать о разных сложных материях.

Мы пили с ним три дня кряду и все три дня говорили о смысле жизни и о природе вещей. В конце концов его желудок не выдержал, и он заблевал мне всю квартиру.

(Два года спустя Леня повесился. В шкафу на ремне, подогнув колени. Настенные часы он остановил, а дверцу шкафа, с зеркалом на внутренней стенке, приоткрыл так, чтобы видеть свое лицо, когда смертельная петля сдавит его шею…. Философ, твою бога душу мать!..)

Проводив Леню рано утром на вокзал, я с ужасом вспомнил о ссоре с N. Мне попалась клумба у кинотеатра, я нарвал нарциссов, рискуя оказаться в отделении милиции, и бросился в общежитие.

«Сделаю ей предложение! Лучшей жены и не найти!» — твердо решил я.

Дверь открыла соседка N.

— А она уехала.

— Как уехала?! Куда?!

— Домой.

— ?!

— Пришел ее, этот Вадик, она собрала чемодан, и они уехали.

— А как же работа в бухгалтерии?

— А она уволилась.

Я никак не мог поверить.

— Зайди и сам посмотри! — Соседка пропустила меня в квартиру.

Я вошел. Действительно, ее вещей не было. Только на спинке кровати висел маленький кулончик на позолоченной цепочке, который я подарил ей на день рождения. То ли забыла, то ли нарочно оставила.

Я приблизился к соседке и сурово посмотрел ей в глаза. Она даже испугалась.

— Она ничего не просила мне передать?

— Нет. Честное слово! Я заплакал.

Она спит. Спит глубоко. Лежит поперек кровати. Разметалась во сне, будто ребенок. Одеяло съехало в сторону. На ней моя белая спортивная майка, едва прикрывающая бедра. Ночной свет изумрудным лучом проникает сквозь единственную щель в наглухо закрытой жалюзи и высвечивает в темноте часть ее лица.

Поздно ночью меня вызвали на работу. Пожар на одном из складов в Подмосковье, где хранился мой товар. Пожарники все быстро потушили, не позволили огню проникнуть в основные помещения, но содержимое моих транспортных поддонов, на которых штабелем стояли коробки с бытовой техникой, было безвозвратно испорчено — все покрылось липкой зловонной гарью. Мне сразу вспомнилась прачечная… К счастью, убыток сравнительно небольшой. Быстро выяснив все обстоятельства дела и размер ущерба, я спешу обратно. И вот я уже опять в спальне, где несколько часов назад оставил Веру.

На прикроватной тумбочке фужер с недопитым коктейлем. Тем самым коктейлем, которым я угощал возлюбленную в тот день, когда впервые заманил ее в свое холостяцкое логово. С тех пор она не может жить без этого чудотворного эликсира. Выпивает за вечер два-три бокала. Я уже подумываю о том, чтобы наладить производство этого напитка.