Новые знакомые мужичка вели себя весьма дружелюбно и были необычайно веселы, несмотря на весь свой помятый вид и тяжелейший колотун, который их сотрясал. Это не могло не прельстить. Мужичок решил их немного похмелить. Вскоре первая бутылка водки была взахлеб опустошена и с хрустом и чавканьем заедена водянистым соленым огурцом, величиной с кабачок. За первой бутылкой последовала вторая, а затем и третья. Пили водку, как воду: жадно, крупными глотками, будто много дней скитались по пустыне без капли влаги и вдруг встретили среди барханов колодец.

Мужичок с перебитым носом поплыл и разговорился, словно на допросе в НКВД. Тут выяснилось, что у него еще остались бабульки, в смысле деньги, и вся компания вприпрыжку направилась в продмаг.

День задавался серый, грязный, пустопорожний.

У магазина встретили знакомых: такую же синюшную шайку, из местных. Кто-то из них продал чуркам из палатки женские сапоги, и на руках было рублей триста. И пошло, закрутилось…

Уже к восьми утра Вовочка, Лена, Петя и Жанна стояли на полусогнутых и, чтобы немного передохнуть, завалились в гости к тому самому невзрачному мужичку, с которым с утра познакомились. Тот был горожанином, но «ра-зосрался», как он выразился, с женой и с горя решил нажраться, а заодно посетить свой деревенский дом, в котором родился и прожил первую часть жизни. В доме была полуглухая бабка, которая с кудахтаньем выставила на стол подсохшие пироги и пузырь поддельного крепленого вина.

В полдень проснулись. Надавила суровая действительность. Что, блин, делать?! Вновь отправились на охоту. Все, как вурдалаки: с выпученными огненными глазами. Мужичок с перебитым носом был уже «пустой», и его хотели «кинуть», но он, чувствуя, что сам не найдет опо-хмела и в одиночестве умрет от тоски, жалостливо увязался. Из доброты непомерной временно приняли мужичка в свое сплоченное братство. (Может быть, помогли его «страдающие» глаза?)

Все тряслись, Вовочка еле шел, тяжело дышал, часто останавливался. Наклонялся, едва не теряя сознание от прилива крови к голове, снимал перевязанные веревками бесформенные ботинки, двумя размерами меньше своей ноги, и разминал набухшие пальцы с желтыми скрюченными ногтями. Лена визгливо материлась, подгоняла его сильными пинками, за что однажды заработала крепкую мужскую затрещину.

Часа два ничего не происходило. Все были в отчаянии. Выпить хотелось до одури. Казалось, нет сил больше держаться. Каждый готов был отдать все, что угодно, за полбутылки любой бормоты. Хоть тело продать на органы врачам-убийцам, хоть душу заложить дьяволу.

Но козыри, выпавшие сегодня на долю собутыльников, еще не были до конца скинуты. В соседнем дачном поселке попались хохлы-строители. Одолжить «до завтра» они наотрез отказались. Пришлось прибегнуть к последнему аргументу. Вовочка переложил нож из потайного кармана в рукав и отправился на переговоры:

— Если я не вернусь — считайте меня коммунистом!

Хлопцев было двое, вот уже три месяца они безвылазно работали на одном из садовых участков. Справиться с «одиночеством» им помогал журнальный разворот с обнаженной полногрудой блондинкой, которой украсили внутреннюю стенку двери уличного сортира, а по выходным дешевая местная шлюха Лера. Однако глянцевая блондинка давно приелась, а деревенская красавица вот уже две недели не показывалась. Кто-то сказал, что Леру покалечили заезжие бандиты — те самые, которые под видом ментов шарили по всей округе на тонированной «девятке» и обирали строителей из ближнего зарубежья. Сейчас она в районной больнице и неизвестно, когда появится, и появится ли вообще.

Вовочка отсутствовал почти час. Его ждали с чувством обреченности. Вернулся он радостный, со свежим запахом десертного вина изо рта.

— Я договорился! — сообщил он не без гордости. — Лена, иди отсоси у обоих за сто рублей.

Сто рублей — около трех бутылок местной водки. Полная реабилитация. Праздник с фейерверком!

— Ты что, бля, офонарел?! — оторопела Лена. — Свою бабу продавать?! Пошел к черту, козел! Если хочешь, иди, подставь им свою грязную жопень, пидор гнойный!

Мужичок с перебитым носом расстроился, но остальные, зная Лену не первый день, уловили в ее гротескном поведении фальшь.

— Че ты дергаешься, манда? Матюгальник свой поганый разеваешь! А по зубам?! Ты же знаешь, что я за тебя любого загрызу! — взревел Вовочка, и на его глазах навернулись слезы.

Перепалка продолжалась недолго. Все боялись, что хохлы успеют передумать и похмедрон не свершится.

— Делов-то, взять в рот! — встряла Жанна. — Пять минут работаешь — всю ночь тащишься. Тем более, мальчики молоденькие… Давайте я пойду.

Мужчины пришли в восторг, однако Лена почувствовала, что переиграла и инициатива выскальзывает:

— За тебя они и десяти рублей не заплатят, соска потная… Ладно, я сама…

И она с таким героическим видом двинулась вперед, будто перед ней вражеская амбразура, которую нужно закрыть собственной грудью.

— Сама ты вафлерша обоссанная! — огрызнулась ей вслед Жанна.

Лены не было минут двадцать. Пришла надменная, с блеском в глазах. Подвиг совершен! Отдала Вовочке сто двадцать рублей — больше, чем договорились.

— А за что двадцать? — подозрительно спросил он.

— За то, что глотала…

Вечером хохлы отыскали их у продмага. Завидев недавних «клиентов», Вовочка почувствовал недоброе и опять полез в карман за ножом.

— Мы все уже пропили, денег нет! — выпалил он приближающимся парням.

— Да нет. Мы еще хотим…

Пошли в лесок. Парни немного выпили и повели Лену в кусты. Ставки росли. На этот раз нужно было отрабатывать триста рублей. Лена с прежней решимостью и завидным самообладанием принесла себя в жертву горячим украинским жеребцам. Безразлично, будто ничего не чувствуя, принимала их одного за другим, остальные стояли в пяти шагах и сначала с любопытством прислушивались к возне и вздохам, однако вскоре принялись за водку и теперь уже громко о чем-то спорили, перебивая друг друга.

Лену сменила Жанна (еще двести рублей). Часов в одиннадцать вечера сильно пьяные хохлы чего-то не поделили, схватились друг с другом в жарком кулачном бою и после, помирившись, опухшие, в изодранной одежде похромали восвояси.

Мужичку с перебитым носом тоже захотелось женской ласки — бесплатно. Он давно уже делал Лене недвусмысленные намеки, притирался к ее попе, под шумок хватал за мясистую грудь. Он напомнил присутствующим, что с утра поил всех за свой счет и потратил на угощение все, что имел. Теперь он совершенно официально требовал компенсации. Лена к тому времени едва ворочала языком, онемевшим после тяжелых трудов и заплетающимся из-за выпитого, и все-таки нашла в себе силы подначить своего кавалера:

— Вова, он что, за проститутку меня держит, козлина мелкий?

Вовочка страшно разозлился и крепко поколотил негодяя. Разбил ему лицо, выбил зуб. Крови было много — наверно, Вовочка повредил мужичку его слабый нос.

С незадачливого компаньона стащили почти новые джинсы, бросили несчастного в кусты и отправились «на базу». По дороге купили водки. Несколько бутылок распили в компании расхристанных местных ментов с автоматами. Вовочка окончательно затуманился, и последние метры до дачи Деда его пришлось волочить. Звонкое эхо канонадой разносило по погрузившемуся в сон дачному поселку изощренный московский мат.

Они ушли ранним утром. Было часов пять, наверное…

Вовочка очнулся от сильного стука в груди. Испуганно открыл глаза и прислушался к себе. Сердце долбило, словно молотом по наковальне. Вместе с этим стуком по всей груди разливалась ноющая боль.

Он с трудом приподнялся и огляделся: лежит одетый на дедовском продавленном топчане. Ни Лены, ни Пети с Жанной. Да и Деда нет. Только посреди комнаты в луже мочи опрокинутое ведро.

Вовочка прислушался — тихо. Во всем доме пусто.

«Ушли! Без меня, — с тоской подумал он. — Наверное, отправились продавать джинсы… Но где Дед? Он же с нами никогда не ходил? А наверное, его заставили! Только он знает, кому можно предложить шмотки… Но почему же меня не взяли?!»