– Арагорн? А кто это?

– О!.. — запнулся Пиппин. — Это… гм… один человек. Он путешествовал вместе с нами. Кажется, он теперь в Рохане.

– Я слышал, что вы тоже побывали в Рохане. К слову, будь у нас время, я задал бы вам много вопросов об этой стране, ибо если у нас и осталась еще надежда, то на роханцев. Но я забыл свои обязанности! Мне велено отвечать на ваши вопросы, а не пытать ответа у вас. Что бы вам хотелось узнать, достойный Перегрин?

– Ну… — помедлил Пиппин, — если мне дозволят, у меня тут созрел один вопрос, весьма насущный, то есть я хотел спросить, как тут у вас насчет завтрака и все такое прочее. Короче говоря, я не прочь узнать, когда у вас едят, и где трапезная, и есть ли она вообще — ну, ты меня понимаешь. И как здесь насчет трактиров? Когда я въезжал в город, я осматривался, но ничего похожего не приметил, хотя тешу себя надеждой, что в каком–нибудь гостеприимном доме мне бы, наверное, не отказали в кружечке доброго пива.

Берегонд выслушал его без тени улыбки.

– Сразу видно, что вы много путешествовали, — заметил он уважительно. — Говорят, бывалый воин в походе всегда первым делом смотрит, где достать еду и питье. Сам я, правда, не искушен в походах… Так, значит, достойный гость с утра не держал во рту ни крошки?

– Ну… насчет крошки врать не буду, — вздохнул Пиппин. — Глоток вина и кусочек печенья мне перепали — от щедрот вашего Повелителя. Но в отместку он замучил меня вопросами, а от этого голод только разыгрывается…

Берегонд от души рассмеялся.

– Прямо как в нашей поговорке: мал ростом — изряден за трапезой! Примите же к сведению, о Перегрин, что ваш завтрак был таким же, как и у большинства воинов Башни, — только не в пример почетнее. Мы в крепости и на военном положении. Встаем до света, перекусываем чем придется — и по местам… Но не отчаивайтесь! — поспешил он добавить, посмеиваясь, — уж очень вытянулось у Пиппина лицо. — Те, у кого особо трудная служба, могут утром вкусить пищи еще раз, попозже. А там и второй завтрак — в полдень или позднее, смотря кто чем занят. На общий обед мы собираемся после захода солнца, и тут уж отводим душу. Идемте со мной! Посмотрим крепость, поищем, чем утолить голод, — а потом взойдем на стену, разделим трапезу и полюбуемся красотой ясного утра.

– Минуточку! — краснея, остановил его Пиппин. — Из–за своей жадности — или, говоря твоими учтивыми словами, от голода — я совсем забыл про одно важное дело. Гэндальф, или Митрандир, как вы его здесь называете, наказал мне посмотреть, как устроили Скадуфакса. А Скадуфакс — это роханский конь, причем такой конь, равного которому и не сыщешь, зеница ока короля Теодена. Но король, как мне рассказывали, подарил его Митрандиру — тому он нужнее. И надо сказать, Митрандир далеко не всех людей любит, как этого коня! Так что, коли вам дорога дружба Митрандира, Скадуфакса надо холить и лелеять изо всех сил, потому что он гораздо главнее известного вам хоббита…

– Хоббита? — переспросил Берегонд.

– Мы зовем себя хоббитами, — объяснил Пиппин.

– Рад был узнать, — сказал Берегонд. — Теперь я воочию убедился, что странный выговор отнюдь не помеха благородной речи и что хоббиты воистину учтивы… Но идемте посмотрим на этого доброго коня! Я люблю животных. В нашем каменном городе их почти нет, но мой род происходит не отсюда — мы пришли в Минас Тирит из горных долин, а туда — из Итилиэна. Утешьтесь, однако, достойный хоббит, в конюшнях мы долго не задержимся — только исполним то, чего требует от нас вежливость, и тут же отправимся в трапезную.

Пиппин нашел Скадуфакса в добром здравии: стойло удобное, уход вполне сносный. На шестом ярусе за стенами Цитадели устроены были прекрасные конюшни; там содержалось несколько быстроногих скакунов, а поблизости жили гонцы Наместника, готовые пуститься в дорогу по первому приказу Дэнетора или его военачальников. Но в это утро все гонцы уже были разосланы с разными поручениями, и, кроме Скадуфакса, коней в стойлах не было.

Скадуфакс, увидев Пиппина, заржал и повернул к нему голову.

– Добрый день! — поздоровался Пиппин. — Гэндальф придет, как только сможет. Сейчас он занят, но шлет через меня привет и просит узнать, не терпишь ли ты в чем недостатка. Как тебе отдыхается после трудов?

Скадуфакс мотнул головой и ударил копытом об пол. Берегонду он милостиво позволил слегка дотронуться до своей щеки и погладить крутые бока.

– Можно подумать, он не был в походе и снова рвется в дорогу, — подивился Берегонд. — Что за сильный и гордый конь! А где седло и уздечка? Сбруя у него, должно быть, богатая и красивая.

– Какую уздечку ни выбери, на нем она будет казаться бедной и невзрачной, — с гордостью объяснил Пиппин. — Но он вообще не терпит сбруи. Если Скадуфакс согласен тебя везти, то и повезет, будь покоен, а если невзлюбил — ни узда, ни хлыст, ни шпоры не помогут. Ну, до свиданья, Скадуфакс! Запасись терпением. Битва уже скоро!

Конь поднял голову и заржал так, что стены конюшни задрожали, а Берегонду с хоббитом пришлось заткнуть уши. Теперь им оставалось только проверить, хватает ли в яслях овса, и удалиться.

– А теперь позаботимся о себе, — сказал Берегонд, направляясь обратно в Цитадель.

Они вошли в северную дверь, спустились по длинной прохладной лестнице и очутились в широком проходе, освещенном несколькими светильниками. Из множества дверей, видневшихся по обе стороны, одна была отворена.

– Здесь находятся склады и трапезная нашего отряда, — пояснил Берегонд. — Привет, Таргон[500]! — крикнул он в открытую дверь. — Час еще ранний, но я привел новичка! Повелитель принял его на службу только сегодня. Наш новый товарищ проделал долгий путь, в дороге ничего не вкушал, а сегодня изрядно утрудился и теперь голоден. Поищи–ка для нас чего–нибудь съестного!

Для Пиппина с Берегондом нашлись хлеб, масло, сыр и яблоки из зимнего запаса — морщинистые, но крепкие и сладкие; их снабдили деревянными кружками, деревянными тарелками и вдобавок кожаной флягой со свежим пивом. Сложив все это в корзину, они снова выбрались на солнышко, и Берегонд повел Пиппина на далеко выдающийся вперед отрог Миндоллуина, где городская стена образовывала острый угол прямо над Главными Воротами. Хоббит и человек уселись на каменной скамье под бойницей, откуда открывался прекрасный вид на мир, залитый утренним солнцем.

Они поели, запили завтрак пивом, и разговор сам собой зашел о Гондоре и его обычаях, о Заселье и о диковинных странах, где довелось побывать Пиппину. Глаза Берегонда все больше округлялись, а хоббит, болтая коротенькими ножками или встав на цыпочки и заглядывая в бойницу, с увлечением рассказывал ему о чудесах, которых навидался в пути.

– Не скрою, уважаемый Перегрин, — сказал наконец Берегонд, — что сперва я о тебе думал иначе. Среди нас ты выглядишь отроком лет девяти — а оказывается, пережил столько опасностей и сподобился видеть такие чудеса, что немногие седобородые гондорские старцы могли бы похвалиться тем же! Я–то думал, Повелитель просто захотел взять ко двору благородного пажа, как было раньше в обычае у Королей. Прости мне мою глупость и неотесанность!

– Ладно, чего уж, — рассмеялся Пиппин. — Между прочим, ты не так уж и ошибся. В глазах сородичей я еще, почитай, мальчишка. До «настоящего возраста», как говорят у нас в Заселье, мне еще целых четыре года… Но что мы все про меня да про меня? Объясни лучше, пожалуйста, что отсюда видно?

Солнце поднималось все выше. Туман, скрывавший равнину, рассеялся, и последние его обрывки плыли прочь, гонимые восточным ветром, который хлопал полотнищами стягов и развевал на Цитадели белые вымпелы. Внизу, в долине, лигах в пяти от города, блестела в солнечных лучах серая дуга Великой Реки; могучий поток, кативший воды с северо–запада, близ города описывал широкую дугу и терялся в светлой дымке на горизонте: там, лигах в пятидесяти к югу, лежало Море.

Внизу перед глазами Пиппина как на ладони раскинулся Пеленнор, рябой от сельских усадеб, мелко расчерченный на квадратики низкими каменными стенами, деревянными заборами, плетнями, оградами загонов… Скота, однако, нигде видно не было. Зеленые поля пересекало множество дорог, на которых не прекращалось оживленное движение. В крепость и из крепости тащились телеги и повозки; их то и дело обгоняли одинокие всадники, во весь опор скакавшие к Воротам; там всадники спрыгивали с коней и спешили в Город. Самым многолюдным казался Главный Тракт. Резко сворачивая к югу, он огибал западные холмы несколько меньшей, чем речная, дугой и пропадал из виду. Тракт был широкий, мощеный; вдоль его обочины по отгороженной от полей зеленой полосе галопом неслись конники — кто в город, кто прочь от города, но большие крытые повозки, тянувшиеся по Тракту, все направлялись в одну сторону — к югу. Их поток делился на три колонны: в первой катились телеги, запряженные лошадьми; во второй неторопливые волы влекли огромные повозки и красивые цветные фургоны; в третьей люди сами, налегая, толкали перед собой что–то вроде тачек.