Скадуфакс летел вперед через равнины. Ни понукать, ни править им не было нужды. Часа не прошло, а Гэндальф с Пиппином уже пересекли брод через Исену. Серая тень Кургана Погибших Всадников и холодный лес копий остались позади.

Пиппин мало–помалу приходил в себя. Ему было тепло, хотя лицо освежал резкий, холодный ветер. А главное — Гэндальф рядом! Ужасный Камень и чудовищная тень, скользнувшая по лицу луны, остались далеко за спиной, в горных туманах, превратились в сон, который отоснился. Страх постепенно таял. Пиппин глубоко–глубоко вздохнул.

– А я и не знал, что ты ездишь без седла, Гэндальф, — высунул он голову из одеяла. — И уздечки, я смотрю, нету.

– Вообще–то я по–эльфийски не езжу, — ответил Гэндальф. — Но Скадуфакс не терпит сбруи. На нем, знаешь ли, не «ездят», не такой это конь. Либо он согласен тебя нести, либо нет, вот и все. Если согласен, тебе ничего не потребуется — ни седла, ни узды. Он позаботится, чтобы ты не упал. И не упадешь — разве что сам захочешь.

– А Скадуфакс быстро скачет? — спросил Пиппин. — Судя по ветру, кажется, что очень быстро, но тряски почему–то совсем не чувствуешь. А как легко он мчится!

– Он летит так, что никакому коню не угнаться, — подтвердил Гэндальф. — Но для Скадуфакса это не предел. Просто пока что мы поднимаемся в гору, да и кочек здесь многовато, не то что за рекой. А вот и Белые Горы! Смотри, как четко они вырисовываются под звездным небом! Видишь три вершины, похожие на три черных копья? Это пики Тригирна. Скоро будет развилка, и ты увидишь Западную Лощину, где две ночи назад разыгралась битва.

Пиппин снова умолк, слушая Гэндальфа. Тот тихо напевал что–то себе под нос, а иногда бормотал обрывки каких–то стихов — по–видимому, на всех языках Средьземелья. Версты убегали вдаль из–под конских копыт. Один раз хоббит смог разобрать слова песни. Сквозь шум встречного ветра до него донеслась целая строфа:

– О чем это ты поешь, Гэндальф? — спросил хоббит.

– Да так, — отозвался тот. — Вспоминаю кое–что. В этих песнях хранится древнее Предание. Подозреваю, что хоббиты давно забыли их — даже те немногие строфы, которые знали…

– Ну почему, кое–что мы помним, — смутился Пиппин. — У нас, между прочим, есть и собственные песни… только вряд ли они тебя заинтересуют. Эту, правда, я никогда не слыхал. О чем в ней поется? Семь звезд, семь камней…

– Эта песня о палантирах древних королей, — ответствовал Гэндальф.

– Палантиры? А что такое палантир?

– Это значит «далеко видящий». Шар Орфанка — один из нескольких.

– Так его… — Пиппин запнулся, — его, получается, не Враг сделал?

– Нет, — успокоил его Гэндальф. — Саруман таких делать не умеет, да и Саурону это не по плечу. Палантиры привезены в Средьземелье из дальнего Элдамара, страны, лежащей на Западе Солнца. Их изготовили Нолдоры, а возможно, и сам Феанор[410] — как знать? Возраст их в годах не исчисляется… Но нет такой вещи, которую Саурон не мог бы использовать для своих черных целей. Увы Саруману! Палантир погубил его. Пользоваться вещью, в которую вложена мудрость, много превосходящая твою собственную, всегда губительно. Но вина остается на нем. Глупец! Держать этот Шар в тайне, пользоваться им ради собственной корысти! Какое безумие! На Совете он о палантирах никогда и словечком не обмолвился. А нам было недосуг думать о палантирах Гондора и о том, какие судьбы постигли их за время пронесшихся над этим королевством разрушительных войн. Сами же люди просто–напросто позабыли о Волшебных Камнях. Даже в Гондоре о тайне палантиров знали разве что немногие, а в Арноре, у дунаданов, сохранилась о них одна–единственная песня — и все.

– А как люди прошлых времен использовали эти самые палантиры? — подкинул новый вопрос Пиппин, дивясь, что получает ответ за ответом, и гадая, долго ли у Гэндальфа продлится такое настроение.

– С их помощью они видели, что происходит вдали, и могли мысленно беседовать друг с другом. Именно благодаря палантирам им так долго удавалось сохранять Гондор единым и успешно защищать его границы. Палантиры были и в Минас Аноре, и в Минас Итиле, и в Орфанке — везде по одному. Главный гондорский палантир, которому подвластны были все остальные, находился под Звездным Куполом в Осгилиате, пока город не подвергся разрушению. Остальные три хранились далеко на севере. В Доме Элронда рассказывают, что один из них обретался в Аннуминасе, другой — на Амон Суле, а третий — Кристалл Элендила — среди Башенных Холмов, что смотрят на реку Митлонд и серые корабли, выстроившиеся в заливе Льюн. Палантиры могли свободно сообщаться друг с другом, причем Осгилиату гондорские Камни были открыты постоянно. Скала Орфанка выдержала все бури — и, видимо, исенгардский Камень никогда не покидал своей Башни. Но что мог дать своему хозяину палантир, лишенный связи с остальными? Он мог только показывать разрозненные картинки, наугад выхваченные из давнего прошлого или дальнего далека, вот и все. Конечно, Саруману и это было как нельзя кстати, но он желал большего. Он искал, он вглядывался, и наконец взгляд его упал на Барад–дур. Тут–то он и попался. Кто знает, где нынче Камни Гондора и Арнора, земля их скрывает или толщи морских вод? Но по крайней мере одним из них, по всей видимости, удалось завладеть Саурону. Я думаю, что это Камень Итиля, ибо Минас Итиль уже много лет как принадлежит Черному Властелину. Он сделал крепость обителью зла и превратил в Минас Моргул. Нетрудно представить, как, один раз глянув не туда, куда следует, пытливый взгляд Сарумана оказался в ловушке и уже не смог выбраться из нее. А оттуда, издалека, начали потихоньку управлять им. С того времени Саурон действовал беспрерывно — то убеждением, то, если не помогало, угрозами. Хищник оказался в пасти у другого хищника, сокол угодил в орлиные когти, паук запутался в стальной сети… Хотел бы я знать, сколько лет он вынужден был вот так являться перед Камнем, чтобы доказать свою благонадежность и услышать очередные приказы? Должно быть, немало — иначе как могло получиться, что любой, кто ни посмотрит в этот палантир, немедленно переносится именно в Черную Крепость, если только воля его не тверже адаманта? А как тянет заглянуть в этот Шар! Я тоже это почувствовал. Разве не заманчиво было бы попытать счастья и освободить кристалл из–под власти Саурона? Тогда я мог бы послать взор, куда пожелаю. Почему бы, например, не к Тириону Прекрасному[411], за волны моря и времени? Как знать, может, кристалл дал бы мне познать неизведанное искусство Феанора и проникнуть в его неисследимые мысли, может, я даже увидел бы его за работой в дни, когда Белое и Золотое Деревья были усыпаны цветами!..[412] — Гэндальф вздохнул и смолк.

– Ну почему, почему я не знал об этом раньше? — посетовал Пиппин. — Я понятия не имел, что делаю…

– Право? А мне кажется, имел, — строго оборвал его Гэндальф. — Ты знал, что поступаешь скверно и неумно. Более того, ты пытался сам себя предостеречь, но не захотел слушать внутреннего голоса. Что до меня, то раньше я не мог рассказать тебе ничего — только теперь, в дороге, поразмыслив хорошенько, я наконец понял, с чем мы столкнулись. Но предположим, я предостерег бы тебя. И что? Думаешь, ты устоял бы? Отдернул бы руку? Напротив!.. Ибо трудно поверить, что огонь обжигает, пока не прикоснешься к нему. Зато потом все, что тебе скажут об огне, западет в самое сердце.