Он осмотрел всех по очереди. Сначала его взгляд пробежал по правой стороне стола, потом по левой. Он вел подсчет.

Они начинали как Клуб двадцати, теперь их осталось девятнадцать. Уоррен Хонимен отсутствовал, значит, всего сегодня присутствуют восемнадцать человек с правом голоса. Саймон и Мэт обладали одним голосом на двоих, по крайней мере в этой кризисной ситуации, и можно было рассчитывать, что этот голос будет отдан за то, что предложит он, Том. То же можно было сказать и о Гарри Лонгмэне. Значит, три голоса уже определенно есть. Против Камнор – точно против. Осталось четырнадцать неизвестных.

Том знал бизнес каждого из них лучше, чем они сами. Однако в этот момент он думал не о деловых вопросах; он взвешивал, принимая во внимание личные отношения, семейные дела, соображения, которые могут заставить их пожелать остаться в Гонконге или, наоборот, вырваться отсюда.

Взять к примеру Роберта Клэнси: глава «Континентал файнэншиэл сервис», старейший из присутствующих, закоренелый холостяк, без семьи и родственных уз вне колонии… и очаровательная экономка-китаянка, живущая в первоклассных апартаментах на Мид-Левел. Теперь, когда пора выкладывать карты на стол, насколько сильным окажется его желание, чтобы эта женщина?..

А что насчет Макса Вебера, вице-президента крупнейшего немецкого хуна, бывшего распорядителя «Роял Хонконг жоки клаб», у которого кроме дома на Шек-О есть еще дома в Брисбене и Франкфурте?

Или Адриан де Лайль, Джон Блейк, Питер Карригэн и Мартин Пенмюир-Смит – четыре руководителя крупнейших после «Дьюкэнон Юнг» английских концернов – люди, которые потратили свои жизни на то, чтобы подхватывать крошки, падавшие со стола Саймона, и не имеющие особых причин любить его. Насколько сильны узы, связывающие этих четырех с Гонконгом?

Том продолжал мысленный анализ расклада голосов. В дальнем конце стола – группа «денежных людей», ходячие компьютеры – банкиры, страховщики, инвестиционные консультанты разных сортов, те, кто в течение долгих лет давал Клубу полноценные советы… но, казалось, они так и не стали полноценными его членами. Там сидели все четыре китайца, входившие в клуб; все они, за исключением Камнора, входили в эту категорию. Осторожные люди. Лица, чьи стратегические планы охватывали гораздо более широкий круг вопросов и на гораздо больший срок, чем Клуб мог спланировать и осуществить. Как повлияют на их планы откровения Камнора? Даже в лучшие времена всегда остававшиеся неизвестными величинами такие люди, как Рамзес Ван или Гарри Тан, как они на самом деле собираются поступить в отношении их исторической родины?

В своего рода клуб в клубе входили семь человек. Посередине стола сидел их неофициальный лидер – Гранвиль Петерсон, председатель Совета директоров второго по величине банка после Корпорации, тот, кто вместе с Томом самовластно управлял гораздо более широкой областью, чем просто финансовые вопросы жизни колонии. Том потратил немало мгновений на изучение бесстрастного лица Петерсона. Был долгий период времени, когда некто, собираясь сделать в Гонконге серьезные деньги, заканчивал тем, что обращался либо к Петерсону, либо к Юнгу, а то и к обоим сразу. Каждый из сидевших за столом хоть раз за свою карьеру был вынужден прийти на поклон к банковским самодержцам колонии. Может быть, сейчас им не слишком нравится кланяться…

Том оставил семерых финансистов и переключил свое внимание на Роджера Сандерсона. Глава «Силэндэра», независимой авиакомпании, которая урвала такой большой кусок от рынка авиаперевозок у «Кэтэй Пасифик» и «Дрэгон эйр» за последние три года; компания, о которой говорили, что она должна Камнору, помимо всех остальных. Были ли эти слухи правдой? Что, если так оно и есть?

Камнор, казалось, всецело поглощен дурной привычкой своих обшлагов задираться вверх: он поправил их пару раз, пристально всмотрелся в украшенную орнаментом пуговицу и откашлялся, готовый к драке.

– Ситуация, в которой, как оказалось, мы все находимся, – начал он, – критическая. Благодаря присутствующему здесь человеку, – он обличающе ткнул пальцем в сторону Саймона, – мы должны теперь работать, исходя из того, что континентальному Китаю известны наши планы и он предпримет все возможное, чтобы расстроить их.

Мэт искоса глянул на отца. Саймон сидел, отодвинувшись от стола, небрежно положив левую руку на спинку кресла, а правой что-то рисуя в записной книжке. Выражение его лица говорило о вежливом, если не смиренном внимании, с которым он слушал скучноватый монолог.

– Однако все обстоит еще хуже, не так ли? – Камнор выдержал паузу, будто ожидая ответа на свой риторический вопрос.

Никто ничего не сказал.

– Хуже, потому что Саймон Юнг находится сейчас в странном и потенциально опасном для нас положении. У него есть связь с китайским Центральным управлением разведки, мы все знаем это. Даже допуская, что Диана Юнг ничего не знает о плане «Благоволение», почему мы не можем предположить, что ее отец обратится к китайцам с предложением сделки: вы отпускаете мою дочь, а я рассказываю вам о Клубе двадцати? И, если это правда, я бы сказал, что ему не следует больше доверять «Свиток благоволения». Эта компьютерная программа – все, что отделяет нас от крушения, и лично я не готов видеть свое будущее во власти Саймона Юнга. Он должен передать программу Клубу. И должен сделать это немедленно.

– Это самая большая куча дерьма, которую я слышал за свои пятьдесят лет в Гонконге.

Гранвиль Петерсон! Когда Том Юнг услышал эти слова и тон, которым они были произнесены, его сердце забилось сильнее.

– Почему? – Камнор, казалось, абсолютно не обеспокоился, услышав эту реплику. Он словно предвидел это замечание оппонентов, и, как отличный оратор, был готов к ней. И к любой следующей реплике, что вклинится в его речь. И к той, что прозвучит еще позднее.

– Во-первых, потому, что китайская разведка еще не поймала Диану. Девушка находится с Уорреном.

– В подтверждение этого факта мы располагаем лишь словами ее отца.

– Для меня этого достаточно. – Тон Петерсона не изменился. – Я не собираюсь подвергать сомнению его честность. Но у меня есть и вторая причина поддерживать Саймона: я знаю, что, даже если китайская разведка и захватит его дочь, она не предаст нас.

– Это только твое мнение.

– Да. Я знаю Саймона лучше, чем тебя.

Рассчитанное оскорбление возымело свое действие. Такие слова в Гонконге произносят только в том случае, если готовы отстоять каждую их букву и даже больше. Камнор понял, что ему только что бросили вызов.

– Тогда тебе лучше быть уверенным в том, что ты знаешь его чертовски хорошо, – вежливо пробормотал он. – Что касается меня, то я сказал бы, что в этот критический момент в наших делах ему нельзя доверять. И уж точно нельзя оставлять компьютерную программу на его попечении.

– Ты теряешь аудиторию. – Макс Вебер подался вперед, словно прилежный студент, торопящийся внести свой вклад в обсуждение рассматриваемого на семинарском занятии вопроса. – Положение серьезное, все мы согласны с этим, но ты теряешь аудиторию, заходя так далеко.

Ему ответил согласный ропот голосов, ведь соблюдения приличий и честной игры потребовал человек, чей собственный послужной список в этой области был неизвестен. Когда Саймон наконец бросил свой карандаш и подвинул кресло к столу, тишина в комнате сгустилась.

– Я согласен с тем, что только что сказал Гранвиль: никто из нас не знает тебя достаточно хорошо, Алекс. Однажды мне показалось, что я понял тебя. Например, на похоронах Джинни – ты мне тогда понравился. То, что ты тогда сказал, заставило меня впервые подумать о тебе, как о друге.

Слова попали точно в цель, с восхищением подумал Мэт. Это были слова, которые делали свое дело. Камнор уже понял это. Иначе неподвижность его лица, напоминавшего маску, не нарушил бы тик, от которого задергался уголок его рта.

– И опять-таки мы всегда восхищались твоим вкладом в наше общее дело, который ты вносил на встречах здесь, в этой комнате. Ты действовал очень эффективно. Иногда ты просто вдохновлял нас.