Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Саймон в молчании не сводил с него глаз.

– Диана… ничего… не знает! – наконец произнес он.

– Я тебе верю. Но другие могут не поверить. Если они сочтут, что существует риск, не важно, насколько он эфемерный, риск того, что Диана может нанести ущерб «Благоволению», я готов поспорить, что тебя исключат из Клуба. И еще кое-что я должен тебе сказать, Саймон. – Его голос был полон предчувствия беды: – Если наказание ограничится лишь этим, то ты окажешься чертовски счастливым человеком.

Глава 14

Диана никогда не забудет свою первую встречу с Чан Пином.

Она взбиралась вверх по холму к гробнице, расположенной за деревней. Пещера находилась за небольшой полянкой. Внутри она была вся серая от пепла, покрывшего стены и пол за сотни лет, когда здесь горели тысячи костров. В одном углу еще и сейчас дымилась невысокая кучка листьев бамбука. Диана спокойно приближалась к пещере, звук ее шагов был совершенно не слышен на влажной почве. Она отвела в сторону лианы, заслонявшие вход в пещеру, скрытый от любопытных, чересчур критичных взглядов политически мудрых, но духовно опустошенных чиновников.

Он отбивал поклоны.

Она замерла, пораженная, не сводя с него глаз. Он стоял на коленях, удерживаясь в вертикальном положении, хотя чуть оторвал носки от земли. Он простирал руки и наклонялся до тех пор, пока лоб и пальцы не касались земли: буквально «стуча головой», отбивал поклоны. Он поворачивал кисти рук и трижды сжимал их в кулаки, соблюдая паузы между этими жестами. Потом он вновь опускал кисти вниз и выворачивал наверх. И этот ритуал он повторил трижды. Вот он встал, прикрыл лицо пальцами, постоял в течение нескольких секунд в такой позе, словно в молитвенном экстазе, затем поклонился. Наконец он в бессилии опустил руки, подождал немного и обернулся.

– Кто там? – Его голос звучал встревоженно, но без тени страха.

Хотя он произнес свой вопрос по-китайски, Диана догадалась о его смысле.

– Это я… Диана Юнг.

– Ах да, – теперь он заговорил на английском. – Я слышал о тебе. – Он прошел мимо нее, направляясь к выходу из пещеры. – Меня зовут Чан Пин.

Как только Диана оправилась от его резкости, она начала замечать окружающее и попыталась оценить незнакомца. Он производил впечатление сильного человека: примерно сто семидесят сантиметров ростом, но при этом плотно сложен. Рукава рубашки закатаны выше огрубевших локтей и обнажают мощные округлые мышцы. Его движения и походка напоминали боксерские. Диана решила, что ему, вероятно, столько же лет, сколько и ей, или чуть больше, к тому же он потрясающе симпатичен. И, конечно, сексуален. Его тело и то, как он им владел, настроили Диану на определенный лад. Все, что она видела, было созвучно второй потаенной части ее натуры, глубинной психической деятельности, которая взывала: «Давай сбросим наши одежды прямо сейчас!» Юношам это простительно, но девочкам – никогда.

– Здравствуйте, – смущенно произнесла она.

Он угрюмо изучал ее. Постепенно под его молчаливым испытующим взглядом Диана ощутила неловкость. Она отступила и сумела сосредоточиться на деталях. Одежда его была далеко не новой. Розовая рубашка выцвела от стирки, так что некоторые ее куски стали почти белыми, придавая ей сходство мороженого с земляникой и ванилью. Его мешковатые брюки когда-то справедливо считались вельветовыми, но рубцы уже повытерлись, сквозь потрепанные нитки зияло тело. Лишь черные матерчатые туфли со шнурками выглядели как новые. Молчание явно затянулось.

– Довольно странно встретить в Китае молодого человека, отбивающего поклоны, – неуверенно заметила она.

– Моя найнай… моя бабушка по отцовской линии была благочестивым человеком. Она приглядывала за мной, когда мои родители находились в трудовом лагере на перевоспитании… Впрочем, мне жарко. Пропусти-ка меня.

И он вышел первым, не ради самоутверждения, а просто потому, что кто-то должен задавать тон, а он вполне естественно подходил для этой роли… А может, такое объяснение Диана придумала сама для себя, двинувшись вслед за ним. Они уселись на склоне холма, обращенном к рисовым полям односельчан. Дождь прекратился, и хотя облака все еще низко стелились над землей, в них уже наметились разрывы, сквозь которые пробивались размытые солнечные лучи. Далеко внизу на равнине крестьяне в синих куртках и соломенных шляпах занимались тем же самым, что делали их отцы и праотцы. Диана согнулась, обхватив колени руками. Чан Пин сидел лицом к ней, откинувшись назад и перенеся вес тела на руки. Посидев с минуту, он сорвал длинную травинку и принялся задумчиво жевать ее. Казалось, у него нет никакого желания возобновлять разговор.

– Тебя сослали сюда на перевоспитание, да?

Он пристально посмотрел на нее, словно желая убедиться, что в ее вопросе нет подвоха, затем вынул травинку изо рта.

– Я – смутьян.

И Диана поверила ему: он вполне подходил для этой роли. В его коже не было изъянов, если не считать родинки на левой щеке, из которой пророс маленький завившийся волосок. Брови у него были густые и совершенно ровные и оттеняли узкие, цвета воронова крыла глаза. Округлый, с ямочкой подбородок служил единственной деталью, контрастировавшей с его скуластым квадратным лицом, свидетельствовавшим о сильном характере. А может, и жестоком.

– И какого рода смуту ты разводишь?

Последовало полминуты молчания.

– Политическую.

– Что это за политика?

– Я умею говорить по-английски.

– Определенно умеешь! – рассмеялась Диана, и напряжение, повисшее между ними, несколько поуменьшилось. – Не очень-то многие из моих друзей могут так же хорошо говорить по-английски, как ты. И с каких это пор знание английского стало преступлением?

Он впервые улыбнулся ей. Щедрой улыбкой.

– Как хотелось бы, чтобы ты засмеялась снова, – сказал он. – Когда ты сидишь так, как сейчас, ты хорошо смотришься. – Он замолчал.

Диана чувствовала на себе его пронизывающий взгляд.

– Когда ты смеешься, ты, однако…

– Что я?..

Ее поспешность ему не понравилась.

– Когда ты смеешься, ты становишься какой-то особенной. – На этот раз в его голосе слышалась резкость.

– Благодарю… тебя. – Его замечание показалось столь неожиданным, что она проговорила последние слова запинаясь.

– Я слышал, что твоя мать была китаянкой, а отец – англичанин. Это правда?

Она кивнула.

– Ты не похожа на китаянку. И все же в тебе есть что-то восточное.

Она взглянула на него, с облегчением отметив, что на сей раз улыбка, похоже, надолго пристала к его губам.

– Ты упомянул трудовой лагерь. Не можешь ли рассказать мне… я хочу сказать, если тебе это не неприятно, то есть…

Но ему было неприятно. Он отвел взгляд, а затем посмотрел на нее. Так повторилось несколько раз, пока он не заговорил:

– Я родился в Ухани, – с неохотой начал он. – Мой отец был режиссером местной программы телевизионных новостей. А мать – педиатром.

– Другими словами, интеллигенция.

Не стоило ей произносить это слово: улыбка тут же исчезла, и вновь появился тот же настороженный взгляд.

– Странно, что тебе нравится употреблять этот ярлык. Я считал, что только мы, китайцы, обожаем это занятие. – Он, словно раздражаясь, быстрым жестом откинул волосы со лба.

У него были странные волосы. Его крупная голова будто существовала отдельно от прически, а челка начиналась не надо лбом, а слева, где-то над ухом, так что вся прядь, как крыло, простиралась направо через голову и частично спадала на лоб. Это была дань той моде, которую когда-то культивировали бисексуальные поп-звезды, – единственная неестественная «бесполая» деталь в его почти идеальной мужской внешности. Опять наступило молчание. Но через некоторое время он снова заговорил:

– Сельчане говорят, что ты приехала захоронить останки матери.

– Да. – Ей не хотелось сейчас говорить на эту тему. – Ты сказал, твои родители были в лагере…

– Сказал.

– Ну и?..

– Что «ну»?

33
{"b":"105704","o":1}