– В дорогу… ты хочешь сказать, в Китай?

– Не сразу. Попозже – да, в Китай, а прямо сейчас это было бы бессмысленно.

– Так тогда куда мы едем сейчас?

– В Лондон. Вперед!

В номере, отведенном Александру Камнору в северокорейской правительственной гостинице, было настолько холодно, что при выдохе был виден пар. Пока его сподручный Леон расхаживал взад-вперед по комнате, безуспешно пытаясь согреться, Камнор сидел у окна в наглухо застегнутом пальто, попеременно разглядывая панораму за стеклом и фотографии в альбоме на столе перед ним. Вид на гору Муовансань, вздымавшуюся вдали над лесом из берез и голубых елей, был изумителен. Однако, по мнению Камнора, он не шел в сравнение с роскошным альбомом. Там имелось несколько самых ранних фотографий, когда-либо отснятых в Юго-Восточной Азии: большей частью то были виды Сингапура, хотя попадалось и предостаточно снимков видных чиновников Гонконга. Был еще и бесценный снимок хохотавшей над чем-то Вдовствующей Императрицы Цыси.

Камнор собрал уникальную коллекцию; это было его единственное серьезное увлечение. Он нередко брал с собой в зарубежные поездки какой-нибудь из своих многочисленных альбомов, чтобы скрасить досуг. Камнор по временам отвлекался от альбома и бросал взгляд на дорогу, едва оттуда доносился рев мотора поднимавшейся по склону машины. Дело в том, что должен был подъехать его связник по континентальному Китаю, который, как обычно, запаздывал. И Камнор продолжал бесцельно рассматривать альбом. Но какая-то часть его мозга силилась не пропустить звуки шагов по каменному полу, что могло бы послужить сигналом к тому, чтобы отложить альбом и подготовиться к встрече. Внезапно кто-то вломился в дверь. В комнату ворвались четыре китайских солдата, схватили Леона и швырнули его к стене, а затем приступили к обыску. Камнор успел заметить, что его связник стоит за порогом, а на руках у него – наручники. Через мгновение в номер вошел человек в ярко-зеленой форме с нашивками бригадного генерала и, не говоря ни слова, уселся на стул напротив Камнора.

Леон застонал. Двое солдат буквально сдирали с него одежду, разрывая ее на клочки, в то время как третий скрупулезно изучал каждую ее деталь; еще один офицер наблюдал за ходом операции. Камнор сидел не шелохнувшись, на лице его отсутствовало какое-либо выражение даже в тот момент, когда в номер вошел и уселся напротив бригадный генерал, которого он никогда прежде не видел. Генерал пододвинул к себе альбом и стал смотреть снимки. Леон попытался воспротивиться – его раздели практически догола, а в комнате царил ледяной холод. Камнор наблюдал, как солдаты перевернули его помощника вниз головой и принялись производить обыск в интимных местах тела, которое уже посинело от холода.

– Я люблю фотографии.

Камнор услышал мандаринский диалект и успел уголком глаза заметить, что бригадный генерал вырвал лист из альбома.

– Но эта – неважная. – Генерал еще мгновение рассматривал снимок, а затем разорвал пополам.

На нем была безупречно чистая форма с отутюженными складками. Она казалась новехонькой, что не позволяло предположить, будто ее обладатель страдает манией по отношению к своей внешности. У него были блестящие глаза. Вполне возможно, он сидит на игле, подумал Камнор, хотя предпочел бы другое объяснение.

– Вдовствующая Императрица. – Яркие глаза генерала затуманились. – Отвратительно! – Руки его двигались с быстротой фокусника.

Камнор не сводил глаз с фотографии, теперь уже разорванной на четыре части. Этот снимок обошелся ему без малого в десять тысяч американских долларов! Поступок вояки словно подтвердил его диагноз: усевшийся напротив человек сумасшедший. Последние стоны Леона перешли в хрип. Солдаты уронили его головой об пол и отошли к дверям, чтобы охранять вход, а офицер, проходя мимо бригадного генерала, передал ему пистолет Леона. Камнор взглянул на своего телохранителя. На ум пришли слова, не раз слышанные в раннем детстве, которым уже столько веков, но они все еще звучат повсюду: «Так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне». Бригадный генерал с блестящими глазами подтвердил справедливость этих слов. Сейчас очередь Леона-слуги, а в следующий раз…

– Вы запрашивали об определенном деле. – Бригадный генерал вынул из верхнего кармана кителя конверт и вложил его в растерзанный альбом как закладку. – Здесь фотокопии досье подразделения «Маджонг» на полковника Цю Цяньвэя из Центральной разведки, бывшего Красного Дракона, а также письма его сына. В точности как вы указывали. Я готов отдать вам эти документы, поскольку они позволят вам оказать давление в той области, где наши с вами интересы совпадают.

Камнор ничего не ответил.

– Дороговато, даже для вас. Но не настолько дорого, чтобы не интересоваться данными в отношении меня. Откуда такое любопытство?

– Потому что я верю: в один прекрасный день некий генерал по имени Ло Бин станет следующим правителем Китая.

Генерал, исполненный величия, продолжал изучать лицо Камнора в наступившем молчании. Через некоторое время он заявил:

– Я восхищаюсь вашей выдержкой. Но я не восхищаюсь и не приветствую вашу любознательность.

– А я полагаю, вы ее весьма приветствуете.

Глаза Ло Бина расширились от злобы, и на секунду Камнор пожалел о своей дерзости. И все же бригадный генерал улыбнулся.

– Мне необходимо постоянно быть в курсе событий, происходящих в Гонконге. Мне известен ваш бизнес. Вы промышляете в области информации, используя ее, чтобы делать деньги. В данном случае вы будете заниматься тем же, но на сей раз, чтобы сохранить деньги – свои собственные. Вы знали, что я люблю рисовать? – Он похлопал по альбому. – Фотографии я предпочитаю живопись. Когда делаешь снимок, приходится довольствоваться тем, что уже существует. А художник способен изменять окружающее.

Камнор слегка поклонился, выразив согласие улыбкой.

– Я хочу создать картину будущего, в ваших же интересах. Будущего Гонконга. И Китая тоже. И Советского Союза. Другими словами, большое полотно. Много узоров.

– Так.

– Предстоит так много сказать, а времени так мало. Когда Председатель умрет, вы, возможно, захотите повидаться со мной в Гонконге. Часы. Вот все, что есть в нашем распоряжении. Считанные часы!

После недолгого колебания Камнор все же ринулся головой в прорубь:

– Мои обычные ставки…

– Их не будет. В обмен на точную информацию я позволю вам сбежать. Я буду заранее предупреждать вас о своем приезде. Но, Камнор, – он снова постучал по альбому, – вы будете хранить эту информацию даже от себя самого. Мне известно, что кое-кто из вас собирается бежать из Гонконга. Я этого не хочу. Так что если кто-либо еще сбежит…

Камнор проследил за взглядом вояки и уставился на пол, где приходил в себя Леон. Ло Бин кивнул – двое солдат подхватили помощника Камнора и потащили беднягу к дверям. Ло Бин схватил пистолет, лежавший рядом на столе, осмотрел его, затем с улыбкой, которую при других обстоятельствах можно было бы счесть очаровательной, направил оружие в грудь Камнора. Тот, глядя в сверкавшие глаза напротив, постарался убедить себя, что это блеф, что опасности нет: разве не сказал Ло Бин ясно и четко, что ему необходим новый источник информации? Но в душе Камнор догадывался: что лишь чистая случайность определяет, нажмет бригадный генерал на спусковой крючок или нет, ибо Ло Бин был словно злой мальчик, а частично – попросту сумасшедший. По большей части все-таки сумасшедший.

Оказалось, что в завещании Джинни содержатся указания о том, как похоронить ее в соответствии с китайским церемониалом. Мэт воспринял это с ужасом, Диана – со смущением, Саймон – с усталой покорностью. При организации похорон имели место все ритуальные услуги, сопутствующие смерти на Востоке: был нанят человек-фэншуй, то есть геомант, способный выбрать благоприятный день для погребения; тело обрядили в белые одежды, в те самые, что были на Джинни в день свадьбы и хранились с тех пор для этого печального случая; была организована процессия по улицам Гонконга вслед за катафалком, украшенным золотыми цветами, а на стекле прикрепили черно-белую фотографию Джинни, сделанную еще в девичестве. Были и две группы профессиональных плакальщиц в траурных одеждах, плюс к тому двадцать экипажей в кортеже, а позади – довольно беспорядочная процессия друзей и знакомых, которая, вне всякого сомнения, редела с каждым поворотом дороги. Наблюдая за печальным концом земного существования матери, Диана сравнила событие с выставкой Кристофера Робина, на которой побывали все друзья и родные Кролика. Это просто «шелест тумана» и все, размышляла Диана, выудив цитату из памяти. Так оно и было в сущности. Саймон, Диана и Мэт шагали сразу за гробом. Мужчины отказались надеть традиционные траурные колпаки и халаты из грубого холста, хотя Диана, расстроенная оттого, что все делалось неискренне и без религиозных убеждений, пыталась уговорить их надеть полное облачение. Не успели они отойти от дома, как она обнаружила, что на ней не та обувь, а потому скоро натерла ногу, и между третьим и четвертым пальцами появился волдырь. К тому моменту, когда они дошли до крематория, ее уже валила с ног дикая головная боль.