Оказавшись внутри, Том сбросил с плеча лямку рюкзака. Достал из главного отделения прибор, напоминающий металлодетектор, — тонкую черную пластину на длинном алюминиевом стержне. Щелкнул переключателем в верхней части пластины, и на гладкой поверхности загорелся зеленый огонек. Он крепко сжал стержень в руке и, стараясь сохранять полную тишину, начал водить пластиной над плитками пола. Почти сразу в нижней части пластины мигнул красный огонек и замер.

Перепады в давлении. Как и следовало ожидать.

Медленно двигая пластиной над местом, где загорался красный огонек, он быстро определил участок и обвел его мелом. Повторил процедуру, методично обошел комнату, каждое движение было четким и отточенным. Через пять минутой приблизился к дальней стене. Позади тянулась цепочка маленьких белых кружков, очерченных мелом.

Комната оказалась в точности такой, как на снимках. Здесь пахло новыми деньгами и старой мебелью. Над всеми предметами обстановки доминировал огромный письменный стол в псевдовикторианском стиле — эдакий гибрид английского полированного дуба и итальянской кожи, что напомнило ему салон «роллс-ройса» выпуска двадцатых годов. За столом виднелись полки, на них — останки некогда богатой частной библиотеки. Очевидно, самые ценные книги распродали на аукционах, и они разлетелись по всему миру.

Две боковых стены выкрашены в песочно-серый цвет и симметрично увешаны гравюрами и картинами — по четыре на каждой стене. Он не приглядывался, но успел заметить работы Пикассо, Кандинского, Мондриана, Климта. Нет, он, Том, пришел сюда не за живописью. И не за содержимым сейфа, который, как он знал, находился за третьей картиной слева. Он давно научился не жадничать.

Том вернулся по меловым меткам к краю шелкового ковра, устилавшего пол между столом и окном, рисунок тускло отливал в бледном лунном свете. Став спиной к окну, он ухватил ковер за уголок и отбросил. Паркетный пол под ним был темнее, чем в других местах, защищен ковром от солнца и не выгорел.

Опустившись на колени, Том приложил ладони в перчатках к полу и начал медленно передвигать их по гладкой деревянной поверхности. Примерно в трех футах вдруг нащупал еле заметный выступ. Он провел пальцем вдоль этого выступа, пока не ощутил по краям паркетины нечто похожее на уголки. Сжав руки в кулаки, надавил костяшками пальцев на эти уголки. Давил что есть силы, всем своим весом. Послышался негромкий щелчок, и панель площадью фута в два ушла вниз, а затем, точно на пружине, подскочила и поднялась над полом примерно на дюйм. На одном из ее концов оказалась петля, и Том просто откинул панель как крышку, открыв доступ к сейфу, вделанному в пол.

Производители сейфов и страховые компании постоянно конкурируют между собой. В ходе этой борьбы эксперты выработали общепринятый рейтинг надежности сейфов. Производители регулярно подвергают свой продукт независимой экспертизе, которую проводит Страховая лаборатория, или, сокращенно, СЛ. После проверки каждому типу сейфа присваивается специальная маркировка, свидетельствующая о его надежности, что, в свою очередь, позволяет страховым компаниям с большей или меньшей степенью точности определять сумму страховочных выплат.

Сейф, который обнаружил Том, согласно свежей маркировке, получил индекс надежности TXTL-60. Иначе говоря, он мог успешно противостоять самому грубому вторжению в течение шестидесяти минут. То был один из самых высоких индексов, когда-либо присваиваемых СЛ.

Однако у Тома ушло всего восемь с половиной секунд, чтобы открыть его.

Внутри оказались наличные, около пятидесяти тысяч долларов, а также драгоценности и наручные часы «Реверсо» 1920 года выпуска. Но Том проигнорировал эти богатства, его внимание было приковано к шкатулке красного дерева. На темной отполированной крышке красовалась инкрустация в виде золотого двуглавого орла, в когтях птица сжимала державу и скипетр. Это был герб императорской семьи Романовых.

Том открыл шкатулку, осторожно достал из ячейки, устланной белым нежным шелком, драгоценный предмет и почувствовал, как бешено забилось сердце. Даже ему, повидавшему множество произведений искусства волшебной красоты, сокровище, хранившееся в шкатулке, показалось самим совершенством. Оно настолько ошеломило его, что он предпринял поистине беспрецедентный шаг — снял маску с лица, желая получше разглядеть находку. И эта нехарактерная для него беспечность была тут же вознаграждена. На поверхность, усыпанную драгоценными камнями, упал лунный свет, и изящный предмет ожил в ладони, засверкал, заискрился, точно всполохами фейерверка или северного сияния. Он словно смотрел на улицу через заиндевевшее от мороза окно в какой-нибудь далекой деревянной избе.

На память пришли слова на странице, грубо вырванной из каталога «Кристи» и снабженной его пометками, сделанными от руки.

«Так называемое Зимнее яйцо было изготовлено Карлом Фаберже для царя Николая II и предназначалось в дар его матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, на Пасху в 1913 году. Само яйцо выточено из сибирского горного хрусталя и инкрустировано тремя тысячами бриллиантов; еще три тысячи бриллиантов украшают его подставку.

Как и все пасхальные яйца Фаберже, это содержит сюрприз. В данном случае это пасхальная корзиночка из платины, украшенная цветами из золота, гранатов и хрусталя. Корзиночка символизирует переход от зимы к весне».

Он в одиночестве любовался яйцом и вскоре уже ничего не слышал, кроме биения собственного сердца да тиканья невидимых часов. Он смотрел и смотрел на него, и все вокруг растворилось, отодвинулось куда-то, перестало существовать, а бриллианты сверкали, словно сосульки на полуденном солнце. Смотрел, и вскоре ему начало казаться, что он видит через яйцо свои руки в перчатках, пальцы, косточки и даже сухожилия.

Мысленно он вернулся в Женеву. Вспомнил, как стоял у изножья отцовского гроба, свечи капали воском на алтарь, поодаль заунывно бубнил молитву священник. На крышке гроба лежал венок, и с него капала вода, стекая по гладкой боковине на пол. Он стоял там как завороженный, не в силах оторвать взгляд от красного ковра, что постепенно менял цвет, становился темнее в том месте, где растекалась небольшая лужица.

Тогда ему в голову пришла неожиданная мысль, вернее, вопрос. Явилась, укоренилась где-то на самом краю сознания и продолжала дразнить и мучить.

«Может, уже пора?»

Позже он, конечно, отмахнулся от нее. Старался вообще не думать об этом. Очевидно, просто не хотел. Но через два месяца после похорон мысль вернулась, и продолжала возвращаться с удручающей частотой. Вопрос преследовал его, вмешивался в каждое действие, наделял каждое слово сомнением и неуверенностью. Требовал ответа.

И вот теперь он понял. Все стало окончательно ясно. Это неизбежно, как переход от зимы к весне. Пора, время наступило. А после — все, он отойдет от дел.

Он натянул маску на голову, завернул яйцо в клочок мягкой ткани, пустую шкатулку положил в сейф, запер его и опустил деревянную панель. Скользящей бесшумной походкой приблизился к окну и выбрался на балкон.

Казалось, сирены внизу звучат громче, затем он вдруг с удивлением заметил, что его сердце бьется в такт хлопанью винтовых лопастей полицейского вертолета, который теперь пролетал почти над самой его головой, и прожектор отбрасывал круг света на деревья и улицы внизу. Он выискивал кого-то или что-то. Пригнувшись за балюстрадой, Том прикрепил веревку к своей сбруе и рассчитал прыжок так, чтобы вертолет в это время пошел на разворот. И через секунду исчез, растворился во тьме.

От него остался лишь один след. Ресница спорхнула с лица в тот момент, когда он снимал маску. Она лежала на полу, крохотная, изогнутая, отливая черным в лунном свете.

Штаб-квартира ФБР, Вашингтон, округ Колумбия

18 июля, 7.00

Она знала, что это случится. Дверь приоткрылась, в проеме возникла темная фигура. Она старалась сдержаться, но не получилось. Никогда у нее не получалось. Медленно, плавно подняла руку, выставила ствол перед собой. Левая рука у нее была сильнее и слегка согнута в локте, и она поддерживала ею руку со стволом. Захват получился надежный. Расставила ноги для устойчивости, причем правая, самое уязвимое ее место, выдвинулась вперед.