Когда проект заработает на полную мощность, информация хлынет настоящим потоком, грозя затопить ресионские архивы. Один из сооружаемых тоннелей намечалось использовать для хранения сведений о физическом состоянии, что подразумевало создание особых компьютерных программ, предназначенных исключительно для обработки данных, которые не успела обработать сама Ариана, а также тех, над которыми трудились другие до момента, когда ребенок научился разговаривать.

Ресион не собирался передавать в чужие руки ничего имеющего отношение к проекту. Он готов был поручить другим лабораториям некоторые циклы воспроизводства ази, дабы освободить своих сотрудников от монотонных простейших операций. В свете последних широкомасштабных трат Ресион неминуемо разорился бы, не поспей со своими деньгами военные; именно на средства Комитета по обороне возводились филиалы Ресиона на Фаргоне и Планисе, на эти же средства закупались дополнительные эмбриофоны и компьютеры, увеличивалось производство и прокладывались новые тоннели. А в это время Джордан Уоррик оказывал всем услугу самим своим пребыванием и надзором за оборудованием комплекса на Планисе, что впервые после кончины Арианы позволяло ученому ощущать себя счастливым, ибо теперь он был при деле и при очень существенном деле — как-никак, к его разработкам проявляли интерес военные. Из оперативного отдела Ресиона пришлось перевести Роберта Карната — он получил назначение директором комплекса на Планисе: Роберт не водил дружбу с Уорриком и был опытным организатором, способным удержать ситуацию под контролем. Кроме того, из Ресиона пришлось откомандировать еще кое-кого — на строительство фаргонского комплекса, а в будущем предстояли новые переводы, в особенности когда лаборатория вступит в эксплуатацию и будет развернут проект «Рубин». Когда все только началось, в Ресионе ощущался избыток квалифицированных специалистов, но теперь начальству приходилось выкупать в заведениях типа «Лаборатории Бухера» и «Фермы жизни» работавших по контракту ази, подвергать омолаживанию всех ази старше сорока лет и терзать сотрудников бесконечными обучающими лентами для переквалификации. За пределами Ресиона — как здесь было принято выражаться, «в городе» — стояли пятнадцать пустых бараков, и администрация исследовательского комплекса только-только успела подписать с Комитетом по обороне соглашение по рациональному использованию ази предпенсионного возраста: военные экономили таким образом средства, которые в ином случае пришлось бы затратить на переподготовку и выплату пенсий, а ази, в свою очередь, были безумно рады открывшимся перспективам, поскольку вместо отправки в захолустный правительственный трудовой центр могли продолжать трудиться, да к тому же получить неплохие должности в «Ресион-эйр», при организации производства и транспортировки грузов и тому подобную работу; словом, эти ази могли с уверенностью смотреть в будущее. А Ресион в один заход получал солидный резерв дисциплинированного и осознающего секретность предстоящей работы персонала. Даже в отлаженном ресионском механизме неизбежно должен был возрасти процент ошибок и оплошностей, однако они полностью исключались во время работы над проектом, где участвовали сплошь проверенные люди, за деятельностью которых к тому же наблюдали подлинные мастера своего дела.

Откупившие этих людей военные поистине спасли их. Деннис особенно гордился этим маневром. И неспроста; не каждому под силу сделать из водного проекта несколько — проект «Рубин» и двух ази. Не забывая к тому же координировать осуществление проекта, обеспечивать финансирование и соблюдение режима секретности. Последнее взял на себя Жиро. Остальным занимался Деннис, и занимался столь усердно, что под конец ощутил себя роженицей, разрешившейся от бремени.

— Легче не стало, — предупредил он Петроса. — Потому что с этого момента начнется схватка между ребенком и главными действующими лицами. Если кто-то допустит промах, немедленно докладывай. Если она узнает что-нибудь неположенное, тоже докладывай. Здесь нет ничего несущественного. И не будет, пока мы не получим результаты, пригодные для сравнения с исходными данными.

— Но работы еще полно, да и досье нужно непрерывно пополнять, пока ребенок будет взрослеть.

— Ничего не поделаешь. Различий не избежать. Мы всегда будем что-то менять. И при этом не будем знать, в каком направлении движемся. Если дитя хоть как-то сопоставимо с Ари, мы все равно ничего не узнаем, правда ведь?

На сей раз смеха не последовало.

Джастин наклонил бутылку, и вино, слегка пузырясь, стало наполнять опустевший в очередной раз бокал Гранта. Уоррику-младшему оставалось теперь долить вина себе и поставить пустую бутылку вниз. Грант с легким беспокойством оглядел свой бокал.

Что поделаешь: обязанность. Грант, чувствуя, что пьянеет, размышлял о своем теперешнем состоянии. А Джастин был уверен, что может безошибочно определить: Грант ничего не скажет, но уже решил, что сегодня — не самый подходящий день для рассуждения об обязанностях.

Братья говорили о работе, обсуждали конструкцию обучающей ленты, над которой как раз трудились. Конечно, целая бутылка вина не навевала рабочего настроения, а потому беседа получалась все более путанной.

Но Джастин не имел ничего против подобной встряски.

И ощущал странное недовольство собою. Родился еще один ребенок, а он весь день терзался необъяснимой гнетущей тоской. Весь Ресион шепотом интересовался: «А она хорошенькая?», «Как она?», и только Уоррик-младший чувствовал, как сжимается его сердце.

Более того — причина тоски явно крылась в ребенке. Техники устроили у себя в крыле импровизированную вечеринку, в первом отделе тоже гуляли вовсю, и только братья Уоррики предпочли коротать время в мрачном уединении.

Джастин и Грант расположились в глубине квартиры, где жили в детстве, — она принадлежала отцу. На блюде были разложены крекеры и усыхавшие ломтики колбасы; каменный столик был покрыт влажными кругами, оставленными рюмками и бутылками, а две уже пустые посудины (к которым только что добавилась третья) покоились чуть в стороне, среди крошек от крекеров. Словом, обстановка располагала к отрешению от мирской суеты.

«Неужели мне действительно хочется, чтобы младенец умер? — испуганно подумал Джастин. — Господи, и как такие мысли могут прийти в голову?»

Наполнив бокал, юноша приподнял его и с наигранной бодростью звякнул им о бокал брата: «За новорожденную!»

Грант нахмурился и не поддержал его — не выпил вино.

— Ну же, давай! — бросил Джастин. — Будем великодушными.

Подняв взгляд, Грант легонько шевельнул пальцами — дескать, не забудь о «жучках»!

Ази знал, что говорил; братья привыкли, что называется, «играть на публику» и, когда им требовалось переговорить без свидетелей, предпочитали выходить на улицу, дабы избежать лишних проблем.

— Черт с ними — пусть слушают. Плевал я. А ребенка жалко — она ведь не просила их обо всем этом…

— Как и ази, — бросил вдруг Грант. На его лбу прорезалась глубокая складка, когда он добавил: — Никто не просит их об этом.

— Вот именно — никто, — согласился Уоррик-младший, на которого гнетуще действовала уже вся обстановка. Юноша не знал, что ожидает их в будущем, и неизвестность давила больше всего. Ресион менялся на глазах, повсюду мелькали незнакомые лица, вводились дополнительные рабочие смены, а ази тревожились по поводу недавнего приказа, предписывавшего им пройти омоложение. Чувство было двойственное: с одной стороны, ази с удовлетворением отмечали, что сумели доказать начальству свою полезность, с другой — переживали, поскольку без конца прокатывались волны новых назначений, переводов, начался приток незнакомых сотрудников. Тревога не считалась вредоносной, скорее, корректнее было говорить о присущем любой перемене волнении, какого ази еще не приходилось испытывать: очереди на прием у Старших оказались расписаны на много недель вперед, так что сами Старшие застонали от подобной перегрузки, умоляя о послаблениях, которые, однако, не предусматривались.