— Нет. С какого хрена, я поспешу на помощь, у меня и возможностей нет таких.

— А вы знаете, некоторые такие возможности нашли, хотя казалось бы у них их тоже не было… Почему?

— Это им удалось потому, что вероятнее всего, когда-то они сами были в подобной ситуации. Мне кажется, что когда это зрелище кончилось многие американцы были в депрессии, но не от того, что переживали за пострадавших, а от того, что зрелище кончилось. Они напоминали плачущих детей, которые впервые побывали в цирке, а представление закончилось.

(Мой пациент отождествляет себя с американцами, тем самым выражая себя.)

— Такова деструктивная эстетика американцев и… вас самих

— (Пауза.) Да. Именно так. Это греховное наслаждение. Тьфу!! И что с ним делать. Что? (Мой пациент тяжело вздыхает.)

(Обычно при истинном сопереживании человек сам встаёт на место мёртвого и застревает на этом месте. Он себя как бы хоронит. А при деструктивной эстетике с большой частотой идёт пограничное контрастное движение — от смерти к жизни и обратно, но при жизни (человеку хорошо под одеялом). т. е. в контексте жизни. Следовательно, возникает наслаждение как основа деструктивной эстетики. При сопереживании всё в контексте смерти, так как сопереживающий сам может умереть (на фронте). Это истинное сопереживание. Некоторые настолько близки с близкими, настолько чувствуют себя одной единой частью умершего, что идут следом за умершим, не выдерживая жизни без погибшего близкого.)

— Вы о садомазохизме что-нибудь читали или слышали? Всё о чём мы с вами говорили чем отличается от садомазохизма?

— Я читал об этом как мужик бабу истязает, а она этого как раз и желает. Это это?

— В том числе и это. Давайте с вами попробуем проанализировать не было ли у вас в детстве такого, когда ваш родитель делал вам неприятное, но при этом наслаждалсяч от этого.

— Что вы, что вы. Мои родители меня любили. Этого быть не могло. Я им обязан всем.

(В процессе длительного психоанализа выяснилось, что садомазохистическое поведение было со стороны матери моего пациента. Его мать, общаясь с ним как с сыном, так “приукрашивала” в своих рассказах об отце, который ушёл от них, что сын стал бояться отца. И чем больше мать рассказывала сыну ужасы об отце, тем больше мой пациент в детстве страдал, и тем больше мать наслаждалась и заводилась в своих рассказах. Позднее, мать по аналогичной схеме начала запугивать другими вещами, дабы он не ушёл к другой женщине и не предал её. Мать своей деструктивной цели достигла. Теперь сын за компанию вместе с ней несчастен, живя в деструктивном наслаждении и ценностях. Сын оказался жертвой деструктивной эстетики матери-садомазохистки.)

— Дело вот в чём. Садист наслаждается страданиями другого и всё. При деструктивной эстетике эстет не наслаждается страданием. Я говорю о вас. Вы не наслаждаетесь страданием. Вы не желаете таких страданий, но вы радуетесь от того, что у вас их нет, а у других они есть.

— Я понимаю. Я как зритель, который смотрит ужастик и желает смерти героя, так как сам останусь жив, находясь в комфорте под одеялом. Точно. Это во мне есть.

(Мой пациент начинает глубоко осознавать структуру своей деструктивности и греха. Выражение и осознание греха — условие для его избавления. Лишь условие и не более.)

— А теперь вы попробуйте самостоятельно найти в себе примеры их вашей жизни с этой деструктивной эстетикой.

— (Пауза, потом тяжело и медленно начинает говорить, на глазах слёзы) Я как-то, узнав о смертельном диагнозе своего конкурента поспешил к нему получить эту деструктивную эстетику и попрощаться с ним, но был огорчён тем, что он ещё энергичен и конкурирует со мной на равных.

(Сильный пример.)

— Молодец!! Мы не зря работаем. Ещё приведите что-нибудь.

(Мне иногда приходится хвалить своих пациентов, так как я понимаю как порой им трудно выговаривать больное и сокровенное.)

— Как-то мы уже жили в деструктивной эстетике ухода в мир иной своего босса, но он так и не умер и вместо того, чтобы радоваться у подчинённых почему-то упало настроение.

— Сейчас что вы чувствуете вспомнив этот свой деструктивный психический акт?

— Мне противно за себя, но уже не так как это было, когда я зашёл сюда. Ведь я понимаю откуда это.

— Так дальше поехали. Попробуйте ещё что-нибудь вспомнить.

— Я сам работал раньше в одной газетёнке. Эта наша газета часто смаковала кризисным состоянием здоровья известных личностей, которым завидовали раньше читатели. Наши читатели погружались в деструктивную эстетику того, что тем кому они завидовали и тем, кем они восхищались страдают и в некотором смысле уже не имеют того успеха, дескать оказывается “богатые тоже плачут”, а мы-то не страдаем и, значит, успешнее этих великих. Один попрошайка как-то сказал, что многие подающие смакуют моё несчастье. Я вхожу в кураж страдальца, а они мне всё платят и платят…

— Хороший пример, но это вы опять о других. Попробуйте больше о себе вспомнить.

— Я смакую иногда своё превосходства над другим. Я хожу по магазинам и наслаждается от того, что всё это купил намного дешевле. Иногда я говорю близкому, дескать, тебе плохо… расскажи, а я тебя послушаю, смакуя всё, что ты мне будешь рассказывать. И действительно, люди любят общаться с теми, кто их хуже, но при этом является его конкурентом.

(При этом необходимо признать, что наши близкие, являюсь частью нас самих, не могут претендовать на роль конкурентов. Поэтому в отношении близких вероятность деструктивной эстетики ниже. Хотя существуют матери и отцы — содомазохисты в отношении своих детей. Эта участь постигла нашего пациента.)

А вы знаете о чём я сейчас подумал. Ведь во всём этом есть положительное. Без этого наверное и искусство воспринималось бы не с таким наслаждением. Я ведь зритель. Я то знаю какие страдания на сцене, но я иду смотреть на эти страдания. И плачу за это. Я не прав?

— Вы правы. Эстетическое наслаждение — это всегда психическое напряжение, вызванное двумя противоположными чувствами, которые в конце уничтожают друг друга, как при замыкании электропроводов. В этом основа экстаза, кайфа и т. п. Поэтому, деструктивное наслаждение — это всегда столкновение комфорта и ужаса и наоборот, как некое психологическое колебание, как некий насос, качающий адреналин. Эти два чувства (комфорт и ужас) постоянно уничтожают друг друга и возникают деструктивные наслаждения.

— И что мы все такие грешные, только так и можем качать свой адреналин?

— Это хорошо, что вы стали это осознавать, осознавать в себе дефицит истинного сострадания. Именно в этом заключалась ваша бездуховность, то есть в этой вашей деструктивной эстетике. Вам необходимо постоянно её осознавать, и, по мере возможности, пресекать. Только в этом случае, вы откроете для себя способность чувствовать боль чужих как свою. В этом заключается основа единения людей, то есть духовности. В противном случае сама жизнь, то есть через горе и страдания, заставит вас стать духовным.

(Я передаю своему пациенту своё видение его проблемы, но это звучит как психотерапевтическая установка. Далее возникла пауза)

— Что это было? О чём это вы только что думали, вспоминали, переживали?

— Я подумал. А было ли у меня сострадание. Настоящее. Было!! Я не такой конченный человек я сильно переживаю за мать, сынишку, жену. Если что-то с ними случается я места себе не нахожу. Да я сострадаю А друга я своего потерял, по-видимому, потому, что я чувствовал в нём не такого близкого, мы даже конкурировали, я ему завидовал. Я никогда не хотел ему успеха. И когда у него был неуспех, я в глубине радовался и смаковал, что он отстаёт от меня. А я его завалил. Почему, я был такой? Почему я не сострадал, ему своему другу? Впрочем, что говорить, ведь его уже как десять лет нет в живых? И я всегда во сне дружу с ним, счастлив с ним. Я даже прошу у него прощения во сне. Но не понимаю за что? Вот только сейчас осознал, что наверное за своё отсутствие сострадания, которого у меня не было в его адрес!