— Что вы сейчас чувствуете? Для чего вы мне это говорите?
— Чувствую усталость от всех вас, не верю никому, ни дочери…
— Ни себе. Вы потеряли доверие к себе, и лишь потом, ко всем остальным. Не так ли?
— Себе… (на глазах слёзы). И себе не верю, но в Париж я всё-таки поеду! (плачет навзрыд)
— Обязательно поедете. Только вот примут ли вас там?
— Если не примут, (старушка на мгновение оцепенела) то спрыгну с Эйфелевой башни. А доллары у меня здесь. Они не знают, что квартиру я уже продала. Внучок знает. Учуял.
И где только эти доллары не находились. Я уже устала от них. Сначала держала их в коммерческом банке, потом в литровой банке, засыпанной пшеничной крупой. Внучок учуял: “Бабуль, говорит, плати мне дивиденды с хранимой суммы за неразглашение информации. Плачу теперь этому рекитиру. Нет, надо быстрей уезжать.
Потом в туалете держала. Спрятала под унитазом. Уж больно нравилось мне это место. Сидишь в туалете, светло, тепло, опустишь руку под унитаз и гладишь и думаешь о Париже. Теперь вот дочь пристаёт, чтобы в туалете не задерживалась. А я говорю, что у меня понос и метеоризм. Учуяла таки, думаю про себя. И, действительно, учуяла. А она мне говорит: “Что-то твой метеоризм без звука и запаха. Лечить тебя буду. Сама, говорю, лечи свой гайморит и глухоту. С поносом я долго не протянула. Сейчас вот здесь держу. (Показывает на паховую область) Как говорится, все свое ношу с собой.
(На протяжении этого монолога старушка много хихикала, острила. Складывалось впечатление, что она меня разыгрывает. Единственное, что её выдавало это слёзы, которые периодически выделялись то ли от смеха, то ли от страданий. Для чего она мне это всё рассказывает в подробностях и куда её несёт. Я почувствовал, что это её протест против окружающей реальности, ситуации, в которую она попала и Париж — это всего лишь успокаивающая мечта или идея-фикс. В эту минуту я почувствовал, что готов был сам её проводить в аэропорт на самолёт Москва-Париж, если бы точно знал, что проблема разрешится. Но проблема была в ином)
— Вы, судя по всему, живёте сейчас с дочерью? А раньше жили отдельно?
— Я устала от своих детей, внуков. Вообще-то они у меня все умные, обученные. Институты кончали. Вот и меня учат жить. Дочь у меня занимается системой оздоровления и научила меня сидеть на воде и хлебе. Это полезно и экономно. Спасибо! (Сказала с агрессивно.) А чтоб не скучать мне одной в своей однокомнатной квартире, дети меня взяли к себе, поставили раскладушку в прихожей. Теперь я у них как громоотвод. Приходит внучок из школы — тырк меня в бок — это означает, что он получил сегодня двойку, тырк два раза — две двойки. Но иногда он меня так… обнимет — это значит, родителей вызывают в школу.
(Старушка опять острит или это действительно так.)
Зять возвращается с работы недовольный, злой — опять зарплату не выдали. Тырк меня. Опять я виновата. И так весь день. Я же в прихожей. Все меня задевают до мозоли.
Дочка хорошая, душевная, порой. Сейчас бизнесом каким-то занимается. Недавно тоже обняла меня и говорит: «Живи мама долго, но лишка не давай». Прям так и сказала. На это у неё хватает. Это у неё не хватает. Вот я думаю, что Бог на этом свете мне срок продлил, чтобы, наверное, я все свои грехи успела искупить. Хи! Хи! А грешила-то я много. Видимо быть мне долгожительницей.
Душевность их всех я понимаю. Все дело в моей однокомнатной квартире. Но ведь не знают они (хихикает), что я ее недавно продала. Решила отдохнуть от детей и внуков — и по миру покататься. А закончу свое путешествие я всё-таки в Париже, в доме престарелых и отговаривайте меня. Уж больно часто Эйфелева башня снится мне. (Старушка повторяется.)
— Хорошо. Спасибо. Теперь я хотел бы ещё раз поговорить с вашей дочерью.
(Далее я выпроводил старушку из своего кабинета и пригласил её дочь.)
— Ваша мама вызвала во мне двойственное чувство. С одной стороны почему-то развеселила, но с другой вызвала какое-то беспокойство. А вы сейчас что чувствуете?
— Что наговорила что-нибудь? Что она вам сказала? Она такая вечно что-нибудь придумывает. Артистка!
— И всё-таки, что вы сейчас чувствуете?
— Я ничего не чувствую. Я хочу разобраться с мамой.
(Защита отрицанием. Судя по позе и выражению лица женщина чувствует тревогу. Я почувствовал, что её вздох сказал «зря я сюда пришла и справки о слабоумии матери не пролучу»)
— Я не знаю кто из вас больше артист и кому верить?
(Я почувствовал, что от анализа обманывающего сознания своих пациентов, необходимо перейти к истине, то есть к анализу бессознательных процессов — сновидений.)
— Я чувствую, что вы сами имеете психологическую проблему и её необходимо разрешить Не могли бы вы рассказать свои последние сновидения?
(Женщина кивает головой, как бы соглашаясь на то, чтобы я с ней поработал.)
— На днях я видела сон, будто бы я хороню свою маму. Вижу я сон, будто я хороню её, а она живая и не умирает. Лежит там, где обычно лежат и почему- то я со своими родственниками ждём того, чтобы её не стало. Бред какой-то (плачет). Я уважаю и люблю свою мать и не хочу этого.
— Успокойтесь. По-видимому, вы ждали во сне не смерти матери, а завершения какого-то дела, которое не доделали наяву. Вспомните это чувство.
— (После длительной паузы). Да, пожалуй это так. (Женщина успокаивается).
— И что было дальше?
— Она лежит, а я с ней общаюсь о том, какая она хорошая, как я её люблю.
— Вспомните, пожалуйста, о том, что вы чувствовали тогда, когда вы говорили ей во сне о том, что вы её любите.
— Ну, уж точно я не чувствовала чего-то приятного. По-моему я чувствовала какой-то страх, переживание и беспокойство.
— Не спешите. Что это было за чувство? Не спешите.
— (после паузы). Да, да, да. Это было чувство того, что я ей лгу. Я переживала за то, что она может меня в чём-то разоблачить. Только вот в чём? Я думала во сне о том, верит она мне или нет. Я прожила с ней всю свою жизнь, она вообщем-то хорошая мать. Вырастила меня. Помогла мне встать на ноги. И я её люблю, действительно люблю, но… Люблю её не как любят обычно.
— Чувствуете постоянно нарастающее отчуждение?
— Нет, она не чужая, она моя родная мать, но… да вы правы (у пациентки навернулись слёзы.)
— Продолжайте рассказывать сон.
— Так вот, мы её хороним, но она всё не умирает. И мы с одной стороны, как бы радуемся, что этого не происходит, а с другой чувствуем какое-то беспокойство. И это переживание не из-за того, что она не умирает, а из-за того, что мы её как будто бы обманываем. Вернее, я её обманываю. Но я почему-то уверена, что во сне мои родственники имеют тоже самое переживание, что и я.
— Постарайтесь ещё раз назвать, что это за переживание.
— (После паузы). Это переживание того, что мы её обманываем в чём-то. Мы её как будто бы и любим и не любим.
— Хотите я вам скажу как закончился ваш сон. Ваша мать во сне так и не умерла и более того. Она встала и начала вас разоблачать, ругать.
— (Вздрагивает от удивления.) Да. Когда мы её тело спускали по лестнице вниз. Она вдруг встала и помогла нам нести себя. Да. С одной стороны она лежит, а с другой помогает нести себя же.
— Иными словами она раздвоилась. Судя по всему, она не доверяет вам, не может положиться на вас, что даже во время собственных похорон решила перестраховаться и понесла сама себя.
— Действительно, моя мама — самостоятельная всё делает сама, не доверяет никому. Не подпускает близко к себе, но при этом всегда ругается, что ей никто не помогает.
— Ну и что было дальше в вашем сновидении.
— Спустили тело на первый этаж, а она взяла, да побежала наверх, обратно к себе в квартиру. Мы побежали за ней. Она забежала домой и закрылась в туалете. Мы ждём её, а она не выходит. Мы переживаем и беспокоимся за то, что она в туалете может, что-то сделать с собой.