— Ещё какой-нибудь сон расскажите?

— Перед закрытием КПСС мне приснился сон, что я прихожу к колодцу, смотрю в него, и вдруг моя шапка упала в колодец. Вода как хлынула из колодца, такая чистая вода и образовалась огромная река и я плыву и вроде оказался посреди реки и до одного берега далеко и до второго берега далеко, и я плыву.

(В процессе анализа данного сна мы выяснили, что шапка для моего пациента — это партия. Мой пациент увидел, что закроют партию. Мой пациент был удивлён, что через пять дней партию действительно закрыли, то есть Ельцин подписал указ о закрытии компартии на территории РФ.)

— А вообще, когда вы плыли через реку вы что чувствовали? Чувство страха или радости во сне было?

— Нет, чувство страха не было, какая-то была у меня уверенность. Ну, вот дело другое, что я ни к одному берегу не приплыл, я так проснулся.

(Этот сон весьма символичен и для нынешнего состояния. Мой пациент «так и окончательно не приплыл к берегу» и поэтому, в настоящее время находится в подвешенном состоянии, но именно это придаёт ему силы для развития. Мой пациент в поиске.)

— Ещё какие-нибудь вещие сны были?

— Ну, таких снов у меня много было, у меня жена заболела… И врачи сказали, что она умрет. Я коммунист, но как-то начал молиться Богу и вдруг ночью, когда я уже лежал вижу как дверь открывается и заходит человек. Был час ночи. Он говорит, дескать пришел за твоею женою, ну я встал на колени перед ним, молился…

(И вновь мой пациент проявляет свою религиозность и установки священника.)

— А Путин когда-нибудь снился?

— Президент Путин мне снился, но он вылетает из головы, забываю.

— Получается, что он заметает свои следы в вашей психике?… А какие чувства он во сне вызывал?

— Одно я знаю, что те, кто во сне мне делает плохо, то с этим человеком обязательно что-то случается.

— А во сне не кричите?

— Нет, не кричу никогда. Сплю спокойно. Ну, так кричать, вот нет.

— А случаются с вами какие-нибудь странности, неведомые силы вас ведут?

— Как-то я сидел в Госдуме на послании президента, я не хотел выступать. Но меня кто-то взял силою и поднял, понимаете, вот как! И вложил мне эти слова.

— Иногда бывает, что кто-то вкладывает в вас какие-то слова?

— Да, я просто говорю.

— И вы даже не понимаете, откуда это?

— Я всё помню, вот так подняли и понимаете, вот как!

— Иногда вам кажется, что вас какая-то сила ведет и подсказывает?

— Да, действительно возможно меня кто-то ведет. Он уводит меня от опасных моментов таких.

— А не слышатся голоса какие-нибудь?

— Нет, голоса я не слышу. Нет, голоса я не слышу, просто кто-то укалывает мне в голову мысль.

— То есть, как будто кто-то реально сзади подходит и укалывает как иголкой?

— Нет. Это я образно выразился.

(Я сильно переживал во время последних вопросов и ответов. Оказалось напрасно. Мой пациент психически здоров. Теперь попытаюсь проанализировать работу архетипа персоны, то есть маски или личины моего пациента.)

— А может быть, вы уже сейчас превратились в публичного человека, в некоего артиста, который как бы известен и выступает перед людьми. Может быть вас просто узнают и всего лишь?

— И узнают меня, и поют обо мне, и анекдоты рассказывают про меня, как и про Чапаева. Значит, народ любит и уважает, если бы не пели и анекдоты не рассказывали, тогда, наверное, народ не уважал бы.

— Можно сказать, что вы стали можно шоуменом или брендом?

— Нет, не шоуменом, не брендом, я не стал. Хотя меня приглашают на телевидение, на многие шоу и я часто отказываю.

— Может быть, вы просто некий живой знак или символ, который как бы сам по себе, а вы реально совершенно другой. Телевидение о вас создало какой-то такой живой знак.

— Это не негативный образ.

— Нет-нет. Когда я вас увидел с телеэкрана, то у меня у меня сразу возникло позитивное ощущение.

— Да, да, да. Я даже такое скажу, приходили к Зюганову некоторые депутаты фракции и говорили, что, дескать, почему Шандыбин позорит фракцию, дескать, почему меня часто показывают по телевидению, а их не показывают.

— Получается, что Госдума — это своего рода театральная сцена, на которой кому-то везет и его больше снимают, кого-то меньше. Получается такой театральный рынок? Какой-нибудь главный редактор, даёт задание тележурналистам, давай теперь воткнем Шандыбина, иди и снимай. А вы всегда рады этому?

— Нет, такого никогда не было, обычно ходят и упрашивают меня. Сегодня TV показывает только партию власти.

— Я видел вас на телеэкране, как творческого, поэтического, начитанного человека. Вы много читали стихи, вы артистичны, вы оратор, а не разочаруете вы тем самым тех, кто за вас голосовал как за рабочего?

— Нет, я не всегда был рабочим и с рабочим классом всегда останусь. Вернее с трудовым народом. С ворами я никогда в ногу не пойду.

— И все-таки, у меня после этой программы сложилось впечатление, что вы человек очень интеллигентный, глубокий, а роль рабочего, вы сыграли, заполнив, в своё время нишу в Госдуме.

— Нет, я не играл рабочий класс, потому что советский рабочий класс был начитанный, он, во-первых, закончил 10 классов, техникум, а многие учились в институте.

— Вы про себя рассказываете?

— Я просто имею среднее образование, я много читал.

— Тогда вы очень умный рабочий.

— Это я про себя не могу сказать, пусть скажет народ.

— И все-таки, вы ощущаете себя сейчас в роли кого шоумена, отца…всех народов, человека-трибуна, а — ля Маяковским?

— Публичный политик всегда шоумен, но если я талантливый, если меня считают шоуменом, я соглашусь с этим.

— И всё-таки вы обладаете артистическим даром, и, именно поэтому, вы имеете успех?

— Ну, я владею каким-то артистическим даром, но у меня в общем много завистников: завистников среди своих и чужих. Некоторые меня считают врагом. Равнодушных ко мне людей нет. Я получаю сотню писем.

— А может быть вы уже давно не человек труда, а играете роль человека труда?

— Я работал на самых тяжелых работах завода и поэтому как я там мог играть.

— Когда вы уже были в думе, вы все-таки уже были представителем от человека труда, ведь вы уже не были трудящимся?

— Да, я был и защищал рабочий класс, сегодня никто не говорит о рабочем классе.

(С архетипом трудящегося в психике моего пациента закончим и перейдём к анализу работы архетипа священника.)

— Вот я помню, по телевизору, вы около Останкино чистили снег. Это была постановка? По разнарядке партии чистить снег перед телекамерой?

— Я часто выхожу чистить снег, помогаю дворникам. Все стали баринами, боятся выйти расчистить снегопад. Нет, чтобы самим лучше ходить. В начале рабочему человеку подам руку, спрошу, как он живет, сколько получает, каждого, я не стесняюсь и дворнику руку подам, и уборщику.

— Согласитесь со мной, что в этом есть какой-то элемент постановки. Вы подаете руку как публичный человек.

— Нет, нет, ну почему они вот. Я иду, они говорят мне «здравствуйте». Я подойду к ним поинтересуюсь. Думаешь, что говорить, понимаете как. Сказать народу, что он хочет услышать и чтобы, ответив слово, что-то изменилось в его жизни.

— Я чувствую, что вы человек довольно-таки эмоциональный, чувствительный, сочувствующий, сопереживающий.

-. Вижу, когда идет нищий, больной. Думаю, господи вот почему я не Иисус Христос. Вот идет слепой человек с палочкой, я думаю, раз, и, сейчас подошел бы вот рукой провел и что бы он видел.

— Я чувствую в вас установки священника-целителя.

— Ну, возможно, но священник из меня не получился.

— Не получился? А может быть еще и не все потеряно?

— Да священником я никогда не стану.