Урду смотрел на меня с холодным любопытством, будто видел меня в первый раз. Он прекрасно меня узнал. В его глазах не было ни капли удивления или стыда. Лишь спокойное, почти профессиональное признание. Вот же выкормыш собачий!

Джон Вильямс медленно обвёл взглядом всю сцену: охранников, своего коллегу с разбитым носом, труп снайпера, меня и Кикотя, стоящих плечом к плечу. Раненую снайпершу. Его лицо ничего не выражало.

— Капитан, — он лениво обратился к инструктору, — Вы потеряли контроль. Уберите оружие!

Американец заколебался, ярость всё ещё клокотала в нём.

— Я отдал вам приказ. Русский солдат сделал то, на что был обучен, — повысил голос Вильямс. — В отличие от «гостей». Этот разведчик представляет для нас куда больший интерес, чем вы можете себе представить… Громов, нам есть что обсудить, не так ли?

Напряжение в ущелье достигло пика. Дождь уже прекратился, однако мрачные тучи словно зависли над ущельем.

Стволы автоматов охраны, дрожащие от нервного напряжения, были направлены на нас. Было очевидно, что Вильямс тут старший и все подчиняются именно ему. Инструктор же, в звании капитана, это так, всего лишь помощник.

Мы находились в незавидном положении.

Перебить всех противников просто не успеем, максимум четверых, да и то, если сильно повезет. А их тут восемь и как минимум двое хорошей подготовкой. Один уж точно. Нет, силой мы тут ничего не решим, никакого везения не хватит. Значит, придется импровизировать. Очень грамотно импровизировать.

Пока я спешно анализировал накалившуюся до предела обстановку, Виктор Викторович продолжал держать ствол винтовки у виска обезвреженной снайперши. Он стоял в полушаге от нее, весь напряженный и хмурый. Все хорошо понимали, что если ситуация выйдет из-под контроля, именно ее жизнь будет первой. А это плохо.

— Поговорить? Возможно! — едва заметно кивнул я, спокойно глядя на Джона. — Только место не самое удачное.

Джон Вильямс, тоже невозмутимый и холодный, совсем не удивился моим словам. Он сделал пару шагов вперед.

— Громов, — его голос был ровным и выдержанным. Интересно, как же прошли те полгода, что он провел за стенами нашего КГБ. Что ему довелось там пережить? По его внешнему виду и не скажешь, что совсем недавно его содержали в жёстких морально-психологических условиях Лубянки. — Ты уже всем доказал, что не просто «кукла». Ума не приложу, как ты вообще сюда попал…

— Судьба — штука капризная.

— Это верно. Я случайно увидел твой бой с сержантом Джонсоном и пытался понять, как же мне действовать. Не каждый день в моем лагере можно встретить такого человека. Первая мысль — пристрелить. Но почему-то мне кажется, что это неправильно. Смешная и напряжённая ситуация сложилась, а просто устранить такую фигуру как ты, было бы не разумно. Ты мой враг, но враг, которого я уважаю. А что ты из себя представляешь как боец, для меня не секрет. У нас с тобой много чего было, верно?

Я только слегка усмехнулся, продолжая смотреть ему в глаза. Одновременно расфокусированным зрением держал в поле зрения Урду. Этот змей вполне мог выкинуть какую-нибудь гадость. Например, выхватить пистолет и ликвидировать чекиста.

А Вильямс невозмутимо продолжал:

— Да… Знаешь, убийство этой женщины — это та ошибка, которую ты не исправишь. И никто не исправит. Ее отец — высокопоставленный английский генерал. Его гнев будет куда страшнее смерти, а ведь я могу обставить ее смерть по-разному. Например, ее взяла в плен советская разведка, изнасиловала, а затем жестоко убила… Ну, чем не версия? Представляешь, какой будет международный скандал?

Ага, конечно, скандал. А как же этот высокопоставленный допустил, что любимая доча с винтовкой в руках охотится на военнопленных? Да не у себя в Англии, а в диких землях далекого Пакистана!

— Вижу, понимаешь. Но это никому не нужно! Сейчас я предлагаю диалог. Спокойный, по делу. Без эмоций. Без применения физической силы, без оружия. Ну, что скажешь?

Мозг работал с бешеной скоростью. Ситуация была крайне сложная. Уйти живыми из этого ущелья силой и впрямь было невозможно. Один шанс из сотни. Но и сдаваться со всеми потрохами, означало вновь вернуться в статус расходного материала. Нас ждала бы мучительная смерть за убийство второго «гостя».

Я посмотрел на тело мертвого напарника женщины. Судя по всему, это был мужчина.

Вильямс мой взгляд тоже заметил и догадавшись, криво ухмыльнулся.

— Не страшно, это всего лишь телохранитель. Ну, возможно не только ее телохранитель… Впрочем, это совершенно не важно!

Мой давний и очень коварный враг, с которым меня уже не единожды сводила судьба, был подозрительно спокойным. Что, черт возьми, с ним сделали в Комитете?

Меня сбивало с толку — после всего, что было, отчего-то он не хотел моей смерти. Зачем я ему? Почему вмешался?

И тут в голове, элемент за элементом постепенно сложился план. Рискованный, сложный, но, возможно, единственный. Он строился на моей внезапно проявленной «ценности» для ЦРУ и на их уверенности, что они держат ситуацию под контролем. И это действительно было так. Но лишь отчасти. Пока что контроль еще есть и его нужно удерживать столько, сколько это вообще возможно. Но при этом не упасть в грязь лицом. Ошибка — смерть.

Я медленно, демонстративно выудил торчавший пистолет из кармана и сунул за пояс. Это был жест не капитуляции, а перемирия.

— Диалог, значит? — я скептически хмыкнул. Говорить пришлось на английском. — С человеком, который держит настоящий лагерь смерти? Ты точно американец? Фашистов в родственниках нет? Дахау, Аушвиц, Бухенвальд… Ни о чем названия не говорят? Нет? Хм, а у тебя своеобразное чувство юмора, Джон.

— Это полигон, Громов. А полигоны бывают разными, — спокойно парировал он. — Ты воевал в Афганистане. Ты знаешь, что для отработки новых тактик нужны реалистичные условия. Оружие, элементы защиты. Боевые приемы. Этот лагерь существует уже два года. И да, я приложил не мало усилий для того, чтобы все здесь организовать. Как видишь, все здесь достаточно толково.

— Толково? — резко оборвал его Кикоть. — Люди у тебя как мишени! Живые люди, пленные, на которых охотятся снайпера! Разве так поступать это гуманно?

Вильямс взглянул на майора и в его глазах мелькнуло явное раздражение. Чекист был для него проблемой, «расходным материалом», который вдруг начал слишком громко говорить. Таких не любят. Он здесь точно лишний и им не нужен.

— А тебя я тоже помню. Еще тогда, летом в лагере. Мы тогда не договорили, пришлось срочно улетать. Офицер КГБ? Уже нет, ты просто забытый, отработанный материал даже для своих.

Кикоть нервно усмехнулся, но отвечать не стал.

А ведь верно, после потери АН-24 никто майора и остальных искать не стал. Просто списали как без вести пропавшего и все. Ну а кому в голову придет проводить поисково-спасательные работы в стране, где идет война? А потом, когда Советская армия пошла на штурм по всем направлениям, до какого-то там майора из контрразведки, который, к тому же, даже на место службы еще не прибыл, уже и не вспомнили.

— Условия просты, Вильямс, — вновь сказал я, перехватывая его внимание. Мой голос звучал спокойно и расчетливо. — Ты хочешь поговорить? Я согласен. Но, не здесь. В лагере, например. И еще… Раз ты сказал, что майор Кикоть тебе не нужен, так отпусти его. Он для тебя не угроза. Он вообще оказался тут случайно. Дай ему уйти.

— Отпустить? — поднял бровь ЦРУ-шник. — После всего, что он тут увидел? Я что, похож на дурака?

— Вовсе нет. Его горы убьют и ты это знаешь. Чтобы добраться до советских гарнизонов, ему нужно пройти сотни километров. В его состоянии, без оружия, еды и воды, это невозможно.

Кикоть резко вскинул голову, все еще держа снайпершу на прицеле. «Мол, что ты несешь, Громов?». Я едва заметно подмигнул ему.

— Может быть. Но что я получу взамен? — Вильямс скрестил руки на груди, его взгляд стал пристальным.