Я посмотрел на его перевязанную, уже проступающую кровью руку, прислушался к навязчивому, неумолкающему гулу за стенами, гулу чужой, враждебной жизни.

— Значит, отсюда нет выхода? — спросил я, уже зная ответ, но нуждаясь в его подтверждении.

Кикоть горько усмехнулся, и впервые его усмешка была лишена привычного цинизма — чувствовалась смертельная усталость.

— Выход? — он медленно покачал головой, его взгляд уперся в небольшое зарешеченное окошко под потолком. — Отсюда выход только один. Сквозь них.

— А других вариантов нет?

Он мотнул головой в сторону плаца, где только что недавно закончился наш бой.

— Есть, но мало. Я об этом много думал, — он перевел на меня свой ледяной взгляд, — Но пока нет подходящей возможности! Хотя, признаю, это все же лучше, чем быть бесполезной «куклой».

Не забудьте про лайки. Это важно. Спасибо.

ТоЛязг железной двери, захлопнувшейся за спиной в тишине отозвался гулким эхом.

После более менее проветриваемого лазарета, здесь воздух был спертым и тяжелым, пахнущим застарелой пылью, ржавым металлом, потными тряпками и ещё чем-то неприятным. Действительно это настоящий карцер, что тут добавить?

Туалета не было. Как я понял, несколько раз в день пленных выводили наружу, а уже там, либо на полигоне, либо в загоне можно было справить нужду. А если приспичило, то можно и в камере — последствия никого не волновали. Дикие, варварские условия. Но что имеем, то имеем.

Вооруженная охрана все в той же серой форме впихнула меня в камеру, закрыла дверь и молча удалилась.

Пока меня вели, я мельком отметил, что половина камер была пуста — это наводило на мысль, что у всех «кукол» тут «программы» разные. Нет какого-то принятого единообразия. Кого — куда, как повезет. Естественно, никаких физических или боевых тренировок здесь не было — те, кто все это придумал, совершенно не были заинтересованы в том, чтобы «расходный материал» повышал свои навыки. Сидите, ждите своей участи. Все.

Также несложно предположить, что нас чуть ли не ежедневно будут водить на разные испытания, а все свободное время придется провести здесь. Ну или в лечебном учреждении. Кстати, по-поводу лазарета все тоже получалось достаточно мрачно — полноценно лечить таких как мы, было не в интересах владельцев. Врач конечно же был, но ему в целом, было все равно. Никто возиться с тяжелоранеными не будет — пустая трата средств, времени и сил. Если при незначительном ранении можно было оказать помощь своими силами — пожалуйста. Нет? Значит, расстрел к чертям! Привезут другого, тут текучка, как я уже успел убедиться.

Попутно я узнал, что здесь были не только пленные советские бойцы, но и пакистанцы, арабы, иранцы. И те, и другие и третьи в основном — дезертиры, осуждённые за разные мутные дела. Были и преступники, которых не казнили, а передали сюда на растерзание. Их держали отдельно. Фактически, для них здесь верная смерть и мы от них не сильно отличались.

Черт возьми, кто же все это финансирует⁈ Знает ли об этом месте действующее правительство Пакистана? Сложно сказать! Если нет, то понятно — это всего лишь ширма для подготовки военных. А если да? Кто на такое решился? Кто дал разрешение на это чудовищное дело?

Я остался наедине с мыслями, которые крутились вокруг того, что мне успел рассказать Кикоть. Его рассказ, его безжалостный, лишенный всяких иллюзий взгляд на вещи складывались в картину, более мрачную и безысходную, чем я сначала мог предположить.

Ну да, в девяностых годах в отдаленных уголках страны были такие концентрационные лагеря, о которых почти никто ничего не знал. Вроде как обычная гауптвахта, но по факту это было совсем не так. Если вдуматься, то логика тут была — вместо того, чтобы проводить смертную казнь, таких пленных использовали как материал для спецподразделений. Ну а что? Им все равно подыхать, а тут хотя бы какая-то польза будет. Естественно об этом было известно в очень узких кругах, без всякой огласки. Но подобное точно было — лично знал одного человека, что служил на таком объекте. Рассказывать об этом он не любил, лишь когда был пьян, его ещё можно было разговорить, да и то не сильно.

И вот, я оказался в чем-то подобном. Хреново дело. А впрочем, мы еще поглядим.

По словам Виктора Викторовича, мы и впрямь были не просто пленными. Мы — натуральный расходный материал, своего рода живые мишени в отлаженном механизме чужой военной машины, со своими дикими законами. А, ну и конечно же, не без помощи американцев. Любое дерьмо, что как-то связано с военными, испытаниями оружия, человеческими жертвами, практически никогда не проходило без помощи заокеанских «друзей».

Уж не это ли место снял наш спутник с камерой, который мы такой ценой вытаскивали с иранской территории? Не эти ли данные Калугин и его коллега в генеральских погонах пытались слить ЦРУ через капитана Филатова?

Черт, если это так, то взаимосвязь просто потрясающая! И то, что я уже успел увидеть, это далеко не все, здесь должно быть что-то ещё, что-то важное. А хитрые и осторожные американцы не любят махать направо и налево грязными трусами! Но тогда генерал Хасан тоже должен быть как-то замешан в этом, пусть даже косвенно… Очень многое ещё неизвестно, а чтобы хоть что-нибудь узнать, нужно всего лишь выживать тут подольше. И глядеть в оба. Впрочем, я вполне могу ошибаться и все это только лишь удачное совпадение!

Однако, был тут и светлый луч. Если Шут довез остальных, если камеру доставили в штаб… Если их выслушают и решат использовать эту информацию правильно, во всем этом есть важный, даже в чем-то ключевой смысл. Снимки расшифруют, определят координаты… Помощь может прийти и сюда!

Часов в здании не было, поэтому точного времени никто не знал. Приходилось ориентироваться по внешним признакам, по смене дня и ночи, утра и вечера. Время тут тянулось медленно, словно кисель. Да и куда тут торопиться?

Спустя часа два, всех отсутствующих «кукол» все-таки вернули в камеры. Привели и майора Кикотя. Вроде бы все вернувшиеся были живы, правда, кое-кто пришел с травмами, благо серьезных ранений ни у кого не было.

Когда же наступил закат и тени в коридоре начали вытягиваться, а свет, пробивающийся через небольшую решетку под потолком постепенно стал рыжим. Что-то загудело, открылась входная дверь. Послышался скрежещущий звук, перебиваемый тихим скрипом, будто бы по коридору катили что-то тяжёлое, на маленьких колесиках. Звук периодически прекращался, потом возобновлялся снова. Минуты через три «докатились» и до меня.

Это оказалась довольно большая тележка с большой алюминиевой кастрюлей, сбоку что-то вроде надстройки с полками. Рядом вторая кастрюля, явно меньше предыдущей. Это что, мобильная раздача пищи?

Катил все это добро здоровенный бородатый детина, с огромными кулаками. Повар, наверное.

Одет тоже в серое, но поверх нее было что-то вроде грязного фартука. На боку болтался огромный нож. Дверной засов моей камеры с тяжелым, скрежещущим звуком отодвинулся, дверь приоткрыл идущий рядом вооруженный охранник. Не удостоив меня взглядом, верзила схватился за половник, вывалил на взятую откуда-то снизу помятую жестяную миску кучу какой-то дымящейся серовато-желтой массы. Затем алюминиевой кружкой набрал что-то из кастрюли поменьше. Кружка зеленоватого цвета, явно была старая, с облупившейся эмалью.

— Ужин. Жри, — его угрюмый голос, с диким акцентом прозвучал как констатация факта. Прям чувствовалась безысходность. Кажется, это не афганец, а скорее таджик. Черт, да тут прям интернациональная солянка получается — зверьё согнали отовсюду. Вот что бывает, когда нет заинтересованной власти, способной контролировать порядок.

Миску с кружкой небрежно швырнули на небольшую полку, вмонтированную прямо в стену болтами. Бледно-бурая жидкость чуть расплескалась по сторонам, закапала на пол. Туда же, на полку, кинули бесформенный кусок лепешки.