- Страх будет всегда, малышка. Всегда.

- Если с тобой что-то случится, ты потеряешь свою силу? Разве тогда останется страх?

- Я не потеряю силу.

- Ты состаришься, ты уже не будешь таким большим, сильным, могучим. Люди перестанут тебя бояться. Страх уйдёт. И что останется?

- Закрой рот. Этого никогда не случится.

- Это случается постоянно. Со всеми, кто не задумывается о будущем и о природе страха. Это случилось с моим отцом. Он стал слабым и потерял авторитет. Поэтому я, его дочь, вынуждена была выйти замуж за его врага.

- Хватит, мне всё это неинтересно.

- Страх исчезнет. И не останется ничего.

- Всё изчезает. Так что разницы нет.

- Любовь. Настоящая любовь не исчезает. Только тебе не нужна любовь. Мне очень жаль…

Доктор смотрит, словно пытается отсканировать мои мысли.

- Алия Магомедовна, как врач я даже обязана сообщать о подобных случаях. И помните, я могу написать заявление за вас, если вы боитесь.

- Я не боюсь.

Я на самом деле не боюсь.

Разве может чего-то бояться тот, у кого ничего нет? Кто всё потерял?

Даже мои роскошные волосы, всё, что у меня было.

Теперь нет ничего.

Пустота.

Я не боюсь.

Я напишу всё, что нужно, только…

- Что?

Качаю головой. Ничего.

Это ничего не изменит.

Ровным счётом ничего.

- Алия, я вам обещаю, что они все ответят за то, что сотворили с вами. Все. И ваш муж и вся его семья. Я сделаю всё, чтобы это дело имело большой резонанс! Я добьюсь справедливости, чего бы мне это не стоило. Вы же не хотите, чтобы они остались безнаказанными?

- Я не хочу… чтобы вы… пострадали…

Говорю с трудом.

Горло саднит.

Доктор поворачивается к медсестре.

- Самира, принеси чаю сладкого, не горячего. В ординаторской налей, пожалуйста.

- Да, хорошо.

Сестра уходит, а я понимаю, что чай – это предлог. Не только потому, что у меня пересохло горло, а потому, что доктор хочет мне что-то сказать.

Только мне.

- Я тоже не боюсь, Алия. Уже ничего не боюсь. Я на таких как ты тут насмотрелась. Но дело даже не в этом. Всё понимала всегда. Что не у каждой есть смелость и силы пойти против мужчины. В нашем менталитете так. С молоком матери впитано. Мужчина главный. Против него идти нельзя. Он царь и бог. А потом… потом лежите вы тут такие… искалеченные, сломанные, с пустыми глазами. Сами пустые. Приходят ваши мужья, на коленях молят о прощении. Или не молят. Хватают, и тащат домой, переломанных, раненных, больных. Тащат, чтобы дальше издеваться. И никто ничего не может сделать. Законы такие. Другие. Но я всегда стараюсь помочь. Я стараюсь бороться. Против системы. Против косности. У нас есть специальный дом, в котором могут остановиться женщины, пережившие насилие. Там можно начать работать. Зарабатывать на себя. Можно выучиться и идти по жизни дальше. У нас есть фонды, которые помогают. Только не нужно молчать. И бояться. Я…

Она замолкает, губу закусывает. Вижу, как меняется выражение её лица. Словно сдерживается. Слезы прячет.

- Мою дочь не удалось спасти.

Её слова оглушают.

Что это значит?

- Мой муж думал, что брак с сыном его друга из очень сильного клана будет благом. Моя дочь училась, она по моим стопам шла, медицинский хотела закончить. У неё была практика и там… в общем, привезли пациента, мужчину, она делала осмотр, ничего такого, всё стандартно. Муж знал, что она собирается быть врачом. Он всё знал. И его семья знала. Свекровь моей дочери посчитала, что моя девочка опозорила их род. Её увезли в горы. Били. Морили голодом. Унижали. Она ждала малыша. Ей стало плохо. Она просила их вызвать её врача. Но они… они смеялись, говорили – ты же сама врач, лечи себя. У неё был выкидыш. Она потеряла слишком много крови. Её не спасли.

У меня горло сводит от ужаса.

В голове шум.

Конечно, я знала, что я не единственная жертва такого произвола, но…

- Никто не понёс наказания. Моё заявление не приняли в суде. Посчитали, что помощь была оказана и моя дочь… она сама виновата. Вот так. Это случилось несколько лет назад. И все эти годы я веду борьбу. И у меня уже есть сильные союзники. Поэтому я еще раз говорю, Алия, если ты сама боишься… Мы поможем.

- Я не боюсь. Я просто не верю в справедливость.

Уголок моих губ дёргается.

Дверь открывается, я вздрагиваю.

Медсестра вкатывает столик. На нём чашка с чаем и какие-то сладости на блюдечке.

- Это пахлава и чуду. Я сама готовила. – тихо говорит девушка.

Я киваю благодарно.

Есть не хочется. Но я всегда так любила пахлаву!

Беру кусочек и воспоминания накатывают.

Когда Осман пришёл к нам в первый раз я приготовила пахлаву.

Помню, как бешено колотилось сердце.

Я понимала, что моя судьба решается.

Моя жизнь.

Этот человек берёт меня сейчас и дальше он будет отвечать за меня.

Он будет решать.

Решать учиться ли мне дальше или нет.

Решать, буду ли я работать.

Решать, сколько у меня будет детей.

Решать, что мне носить, куда ходить, с кем общаться.

Раньше всё решал отец.

Я зависела от него полностью.

С отцом было тяжело и некоторые его действия меня просто убивали. Я не понимала, почему он запрещает мне многое из того, что разрешали другим девочкам, девушкам, даже самые строгие родители.

Словно отец заранее считал меня недостойной, грешной, той, которую надо в ежовых рукавицах держать.

Я не понимала почему.

За что?

Только за то, что моя мать когда-то сделала что-то не так?

Только потому, что я дочь своей матери?

Я не знала точно что произошло. Тогда не знала. Мне было очень обидно.

Но к тому, что делал отец я привыкла.

Привыкла и даже научилась немного им манипулировать.

Например, как это произошло с учёбой. Я ведь убедила его! Я пошла в университет. Я добилась своего.

Сумею ли я так же добиваться своего и с Османом?

Эти мысли будоражили. Заставляли дрожать.

Неизвестность убивала.

Каким он окажется, мой муж?

Я точно не ожидала, что он будет таким.

Осман вошёл в наш дом как хозяин.

Словно он был великим султаном огромного царства и снизошёл до нас, простых смертных.

Да, да, я не шучу. Это было моё ощущение.

Его абсолютной власти.

Он был невероятным. Красивый, сильный. От него исходила аура силы. Мощь.

Я трепетала.

Он понравился мне.

Понравился как мужчина.

И я…я захотела принадлежать такому мужчине.

Стать частью его жизни. Купаться в лучах его мужества.

Я представляла себя с ним.

Меня это волновало.

И мне казалось, что я тоже волную его.

Я ведь слышала, что он сказал моему отцу?

- У тебя невероятно красивая дочь, Магомед.

Он так сказал.

Но потом он кое-что добавил.

Тогда я не придала этому значения, то есть мне это было лестно.

Но я не понимала, что на самом деле ничего лестного в его словах нет.

- Она так похожа на свою мать…

«Так похожа на свою мать»…

Тогда я не считала это чем-то ужасным.

Просто не могла так считать, да и сейчас не считаю.

Я любила маму.

Мама была самым светлым воспоминанием моей жизни. Самым прекрасным.

Мама была единственным человеком, который меня любил.

Она и сейчас остаётся единственным любящим меня человеком.

Нет, еще есть тётя Зулейха, конечно, она тоже меня любит, но мама – это мама.

Мама…

Мне сказали, что мама сбежала. Ушла. Бросила меня.

Я очень переживала, даже есть перестала.

Думала, что мама обязательно вернётся, чтобы меня покормить. Но нет. Отец сказал, чтобы мне давали еду насильно. Бабушка меня била. Потом приехала тётя Зуля, со скандалом меня забрала.

Мне не сразу сообщили, что мамы больше нет. Умерла.

И ничего не осталось, даже могилы.