— Прошу прощения, — даже не стал ждать официального представления, пошел к детям. Пусть привыкает, что женщина, которая ведет себя нагло и навязчиво, недостойна уважения. Недостойна даже быть замеченной!

Детвора гуляла так же весело, как и мы, взрослые! Я сразу заметил Тима, а рядом неизменно Сабина. Он абсолютно точно рос лидером: возле него собралась компания детей — они что-то шумно обсуждали, куда-то бежали. Создали свой собственный мир внутри общего праздника. Мои племянники с Тимом как близнецы-падаваны.

— Сашу не видели? — едва выловил своих в этой суете. Они такие ловкие и быстрые — куда мне за ними, старому?

— Искать маму! — кинул клич Тим, и они с Сабиной и ребятней рассыпались по поляне, утопающей в синей ночи с редкими вкраплениями света. Я заметил светлые волосы и бросился навстречу.

Саша брела задумчиво среди кустов шиповника. Что-то случилось? Кто-то расстроил ее?

— Мама! — Тим буквально врезался в нее.

— Аккуратней, — я тоже подходил, — снесешь, богатырь!

— Мама! — Сабина повторила маневр и… заговорила. Она назвала Сашу мамой!

Мы с Олененком застыли, изумленно переглядываясь. Она тоже слышала! Это не обман моего отцовского слуха!

— Сабина… — Саша опустилась на ее уровень. — Малышка!

— Саби, ты говоришь! — я собирался подхватить ее, но Тим сказал:

— Вот твой папа, — показал на меня. — А это моя мама.

— Папа у нас один, — уверенно утверждала моя дочь. Я напрягся: о чем они?

— Нет! — со смехом возразил Тимоша. — Чтобы был один папа, он с моей мамой жить должен!

— Так они и живут! — парировала Сабина уверенно, словнои не было двух лет молчания.

— В одной комнате жить, целоваться, кровать одна! — настаивал Тим.

— Они целуются, — авторитетно заявила Саби. — Ты мой братик, — обняла его. — У тебя глазки как у моего папы, — и на меня взгляд перевела: — Правда, папочка? Ты ведь тоже заметил?

Я ошеломленно смотрел на… своих детей с одинаковыми глазами и густыми темными ресницами. Как же так? Неужели правда?

Резко вскинул голову и встретился взглядом с Олененком. Вся уверенность и бравада рассыпались: именно сейчас она была настоящей и смотрела… Испуганно и обреченно. О, Всевышний! Неужели я такой дурак! Сам не заметил и женщине поверил! Не лживой, но обиженной смертельно! Обманула! Первенца скрыла! Сына лишила! А-а-а! Меня разрывало от осознания этой величайшей несправедливости! Как же так! Как так?!

— Сабина, ты заговорила, — Саша пыталась отвлечь всех нас от разорвавшейся в ночи бомбы.

— Она давно говорит, — махнул рукой Тим. — Со мной уже с неделю! — затем замолчал, глядя на мать, ожидая каких-то комментариев: — Мам?

— И пап? — Сабина взяла меня за палец. — Это наш папа, — подвела к сыну. Тугой ком из невысказанных слов, слез радости и боли сжал горло, а руки тряслись и дрожали в ритме вины и сожаления: семь лет… Семь! — А это мама, — коснулась волос Саши, все еще находившейся на уровне детей. — Ты будешь моей мамой? — так по-детски бесхитростно попросила.

Саша не успела ответить: над нашими головами пронесся выстрел, и небо разорвалось разноцветными гроздьями, озаряя дом, сад, лица людей… Мне стало сложно дышать: в голове сплошной гул, а в сердце хаос. Я ничего не слышал и не видел: смотрел в себя и на него. На своего сына. Почему? Почему?! За что меня так жестоко обманули и лишили права быть папой?

— Все, дети, уже пора на боковую, — услышал тихое. Меня выбросило снова в жизнь, и я взглянул на Сашу. — Сабина, как хорошо слышать твой голос, — и мне послала долгий взгляд, отвлечь пыталась.

— Да, — хрипло вытолкнул из пересохшего горла, — ты умница…

Я рад, безумно счастлив, но сложно проникнуться этой радостью, когда весь в мыслях о другом ребенке. Мальчике, который много лет не знал отца.

— Мам, я не понял, а что Сабина говорила про дядю Адама? — Тим не понимал. Да, дружок, я тоже совсем не понимал твою маму.

— Завтра обо всем поговорим, завтра… — повела детей к дому. Я шел следом. Просто и сложно одновременно.

Еще около часа Саша занималась детьми, готовя их ко сну: я стоял прислонившись к стене у детской и ждал; она тянула время. Боялась разговора. Правильно, он простым не будет. У меня много, очень много вопросов.

— Спокойной ночи, — поцеловал в лоб дочь и подошел к другой кровати. Я ведь даже не мог по-отечески обнять сына, чтобы не вызвать шквал вопросов и не выглядеть каким-то извращенцем! Я хороший папа — так Тим мне сказал. Но я для него чужой папа, и я не знал, как объяснить, что не бросал его. Что люблю его! Уже люблю! Как сына моей любимой женщины, а теперь… Сердце ныло от тоски, жалости, обиды.

— Поговорим? — цапнул тонкое запястье и повел в свою спальню. Слишком злой, чтобы быть деликатным, но старался не причинить боли. Сейчас меня волновал главный вопрос: почему?

Я с силой захлопнул дверь и прожег Сашу темным взглядом. Она потирала запястье, была настороженной, опасливо озиралась. Неужели думала, что даже будучи очень злым на нее, способен причинить физический вред? Нет, на это не способен. Мне хотелось придушить Олененка сейчас: в руках зудело, а разум поглощал черный туман, но сердце билось, а билось оно в ритме ее имени. Александра, Саша, Олененок…

— Почему? — спросил главное.

— Адам… — она отступила на шаг, потом еще: симметрично отвечала моему приближению. Мне не нужно уточнять, не спутала ли Сабина что-то: маски слетели, Александры больше нет, а Олененок не умела врать.

— Почему, Саша? — ничего не мог поделать: голос утробно рычал, как у пресловутого снежного барса!

Я ждал. И вот в тени ночной

Врага почуял он, и вой

Протяжный, жалобный как стон

Раздался вдруг… и начал он

Сердито лапой рьть песок,

Встал на дыбы, потом прилег,

И первый бешеный скачок

Мне страшной смертью грозил…

Аллах, подари мне спокойствие. Дай услышать и понять эту женщину! Не своди с ума отсутствием логики ее поступков!

— Потому что, — выдохнула, но не дерзко и грубо. Обреченно. — Обижена была. Ты женился, уехал… Что я должна была делать?! — вскинула голову гордо, но руками обнимала себя за плечи: ее била крупная дрожь, а в глазах — грусть и боль.

— Ты не имела права, — покачал головой. — Это и мой ребенок! — голос сорвался в крик.

— Ты должна была сказать! Обязана!

— Я ничем не была обязана женатому чужому мужу! — ответила тем же тоном. — Ты ведь не сильно страдал обо мне! Тебе и так родили дочь!

— Ты понятия не имеешь об этом! — зарычал на нее. Мы до сих пор не обговорили, как в моей жизни случилась Мадина. Если бы я знал… Если бы знал… — Семь лет! Семь! — орал на нее. — Как ты могла, Саша?! Кто позволил тебе? Кто дал тебе право! Мой сын! Мой! Как у тебя хватило глупости на такой поступок?!

— Обида, — шепотом ответила. — Ее у меня было на два таких поступка.

Я подошел ближе и коснулся плеч, сжал, затем приподнял острый подбородок:

— Ты знала, что беременна, когда мы виделись в последний раз?

— Знала, — честно и гордо. — Я ждала, что ты догонишь меня, тогда бы… А так… Бессмысленно…

— Нет. Нет! — сжал прекрасное лицо. — Это моя кровь и плоть! Я бы никогда не отказался…

— Вот именно! — прервала меня. — Ты не отказался бы, платил алименты, виделся бы с Тимошей… Но от меня ты отказался тогда. Я тебя любила, Адам. Так любила… — глаза стали стеклянными, а горечь была острее скальпеля. — Я мечтала быть для тебя ценной. Именно я! Не сын, жалость или обязанность… Чтобы ты просто выбрал меня… По любви…

Воздух в спальне сгустился от ранящих слов и старой обиды. Мы стояли друг напротив друга, совсем близко, но словно разделенные невидимой стеной, которую возводили годы. Долгие семь лет.

— Саша… — мой голос упал до шепота, хриплого и тяжелого. — Олененок мой… — злость ушла куда-то. Мука в ее глазах все решила. Этой нежной и сильной женщине досталось: и от судьбы, и от меня.