Мадина знала, на чем основан наш брак, и тем не менее грустила. Молодая девушка, не знавшая мужской страсти, ласки, нежности и… любви. Конечно, любви. Жена спрашивала, был ли у меня кто-то? Кто жил в моем сердце и не давал нам сблизиться? Я солгал ей. Объяснил мою деликатность в вопросе консумации брака слабостью ее здоровья. Сердце Мадины могло в любой момент остановиться, и я не посмел отнять у нее крупицы счастья плотской близости. Ведь она полюбила меня. Мадина была симпатичной девушкой, хоть и не тонкой блондинкой, которая меня очаровала в Москве. В Мадине сложно было угадать страшный диагноз, однако я знал и не испытывал влечения, но изменять — вне моего кодекса чести. Конечно, все случилось: физическое удовольствие было, но ни душу, ни сердце, ни даже голову не задело.

— Станция Березайка, кому нужно — вылезай-ка, — хотел замять инцидент, чтобы дети быстрее обо всем забыли. Зная свою дочь, уверен: сон будет беспокойным, а рисунки — темными и пугающими. Такое уже было. Как у Тима — не знаю, но почему-то чувствовал в нем настоящего мужчину, без страха и упрека.

Так и вышло. Тим хорошо поел и завалился спать. Сабина же после ванны и вечернего массажа уснула, но начала хныкать во сне. Саша позвала меня.

— Я могу лечь с ней, — предложила шепотом.

— А Тим? — все же он тоже пережил шок, но видно, что у него психика крепкая, даже закаленная. Если вспомнить мужика, которого Саша привела в дом, — это неудивительно.

— Он уже дрыхнет без задних ног, — отмахнулась она. — Но если что, придет сюда, я предупредила на всякий случай.

Я подошел к спящей дочери, откинул простынь (меньше микробов богу микробов) и, стараясь не разбудить, погладил по волосам, медленно и успокаивающе.

— Адам Булатович, а… — Саша замялась.

— Что? — шепотом.

— Та женщина из ТЦ… Это бабушка Саби?

Мы не обсуждали произошедшее: очевидно, у Саши были вопросы. Мало ли, что успела наговорить Анаид Саркисовна.

— Да. Это мать моей покойной жены. Она напугала тебя?

— Больше детей… — едва слышно ответила. — Она хотела забрать Сабину и… И обвиняла тебя в смерти Мадины, — прямо взглянула на меня. Неужели искала признаки причастности к ее смерти? Губы скривились в горькой усмешке.

— Она потеряла дочь и хотела заменить ее внучкой.

— Ей нужна помощь, — под наш шепот возня Саби прекратилась, дыхание стало ровным и глубоким.

— Думаешь, я не знаю, Олененок? — не сдержал горечи в голосе. — Сабина — мой единственный ребенок. Я никому и никогда не отдам ее. Других вариантов лечения теща не рассматривает.

— Я не это имела в виду, — слишком громко сглотнула, пряча руки за спиной. Такая красивая. Такая близкая. Такая желанная. Такая далекая.

— Иди к сыну, Александра, — хрипло велел. Я не в настроении сегодня играть по ее правилам. Поэтому лучше не играть вообще, либо сразу идти в мою спальню.

Конечно, я хочу, чтобы мы снова стали близки физически! Но еще больше хочу уснуть вместе, под утро, и чтобы мягкие пшеничные волосы лежали на моей груди; будить поцелуями хочу, щекотать изящные ступни и слышать звонкий смех. Это намного больше, чем голая похоть. Саша нужна мне, а мне очень хочется стать нужным ей.

Проснулся в кресле, затекший и помятый. Время только шесть утра: в спортзал, а потом сразу на работу. Ушел тихо: не стал никого будить и требовать свой турецкий кофе.

— Черный, двойной американо, — заказал на стойке фитнес-бара при клубе.

— Кофе с десяти. Сейчас только кислородные коктейли, — ответила местная фитоняшка. Хожу сюда уже год, но имени так и не запомнил.

— Рот в рот делаете? — услышал сзади насмешливо узнаваемое. — Здорово, братуха.

— Не делаем, — девушка передала мне коктейль и улыбнулась многообещающе: — Только для вас…

— Ой ой! — цокнул Рустам. — Это не ты такой офигенный, — ткнул меня в бок, — это я Ольке просто неделю уже не звонил, — и подмигнул, заржав конем педальным.

— Оленька, — вернул улыбку и даже пообещал себе не забыть ее имя до конца рабочего дня, — я пойду и прямо сейчас набью ему морду, — пообещал хорошей девочке. Она не в моем вкусе абсолютно, но приличных, которые за деньги нет, я чувствовал сразу. Зря Рустам с ней так.

Мы с братом боксировали молча первые минут пять, но у него язык как то помело, но иногда это полезно:

— До меня тут слух дошел, — напролом два джеба, едва успел закрыться. Рустам хохмач, но в двадцать лет чемпионом страны по боксу стал. Люлей вставить для него легко. — Дядя Булат тебе невесту ищет.

— Ага, знаю, — попал ему в солнечное сплетение. — Прости, брат, случайно. Но не думал, что отец кинул такой клич, — и получил слегка по печени.

— Сам ошалел! Тебе под сраку лет, а он тебя женит, как пацана, не нюхавшего женский половой орган!

Мы обменялись парой ударов. Хорошо, отрезвляет.

— Тем более у тебя Саша и Регина, — продолжал разглагольствовать Рустам.

— Регина не у меня, — ответил хуком справа, — а Саша моя няня, — сделал подсечку, хотя это и против правил.

— А я думал, няню для Саби нанимал, — заржал, лежа на матах. — В следующий раз, — погрозил пальцем, — бить буду посерьезке! — я рассмеялся и протянул руку, помогая подняться. Рустам знал, что мои руки реально золотые и застрахованные.

— Не обижай девочку Олю, хорошая же.

— Я подумаю, — ответил даже слишком серьезно.

С ура у меня была планерка с заведующими отделения и ведущими специалистами. Через полчаса я попросил остаться Регину и нашего нового кардиохирурга. Он и полугода не проработал, но демонстрировал хорошую чуйку, верил в технологии и не боялся рисковать, спасая человеческие жизни. Я и сам был таким в тридцать лет: талантливый, амбициозный, решительный. Изменился ли я с годами? Да, потому что отвечал теперь не только своей головой, но и людьми, работавшими под моим началом.

— Коллеги, — я взглянул на кт-снимки пациентки, — Мария Ивановна Семеновна, восемьдесят два года. Регина Павловна, вы первая осматривали ее. Ваше мнение?

Регина говорила со мной сквозь зубы и всячески демонстрировала обиду, Но исключительно наедине и не тогда, когда вопрос стоял остро.

— Адам Булатович, случай очень сложный: острая расслаивающая аневризма восходящего отдела аорты. Угроза разрыва высочайшая. Без операции прогноз — часы, может, сутки. Но… — Регина осторожна относительно всего, что могло испортить статистику ее отделения и навлечь гнев министерства, а также повлечь судебные разбирательства. — ей восемьдесят два. Сопутствующие патологии: мерцательная аритмия, хроническое заболевание почек третьей стадии, перенесенный в прошлом году ишемический инсульт с остаточными явлениями. Риски анестезии запредельные!

— Но мы не можем просто сложить руки! — энергично вскинул подбородок Марк Александрович. — Да, возраст. Да, риски. Но техника отработана! Мы можем попробовать поставить эндопротез. Это меньшее вмешательство по сравнению с открытой операцией.

— Марк, я восхищаюсь твоим оптимизмом, — едко заметила Регина. — Но посмотри на снимки, — показала на экран. — Расслоение начинается прямо от корня. Затронут клапан. О каком эндопротезе речь? Нужна операция Бенталла-Де-Боно. Полная замена восходящей аорты и клапана. Это восемь часов на АИК при глубокой гипотермии. Ее почки этого не переживут. Шанс, что она вообще сойдет со стола, — десять процентов, не больше. Мы ее не спасем, а просто прооперируем. Потратим время, испортим статистику клиники и, вероятно, попадем на судебную тяжбу о неоправданном риске! Супер! — и посмотрела на меня.

— А какой шанс выжить без операции? — Марк не сдавался, наоборот, боролся. — Ноль! Мы хирурги, наша работа — бороться. Да, будет сложно. Да, нужна тотальная артериальная перфузия, возможно, установка временного шунта на почку. Но современная медицина должна дать ей этот шанс!

Я спокойно смотрел на них обоих поочередно.

— Марк, твоя настойчивость делает тебя хорошим хирургом, но Регина Павловна права в своей оценке рисков. Вопрос не в том, сможем ли мы технически выполнить эту операцию. Вопрос — должны ли мы это делать?