Я бросился к заплаканной дочери и Тима обнял. Дети в нашей культуре — это реально цветы жизни, поэтому к сыну Саши, несмотря на наши с ней прошлые ошибки, относился реально как к родному. Хороший парнишка, вот от души! Он тянулся ко мне, а я вообще не против, пусть и не одной крови мы. Дети не должны быть ответственны за грехи родителей, а грешны мы все.

— Все хорошо, — поцеловал макушку дочери. — Скоро домой поедем, — потрепал Тима по светлым волосам. — Что здесь происходит? — детей спрятал за спиной, сложил руки на груди и впечатал грозный взгляд в нашу нянюи ее нового знакомого.

— Документы предъявите, — мужик не пасовал, наоборот, готов хорошенько пособачиться. У него сто процентов звание и звезды на погонах. У меня куча родни и братьев по духу в тех же структурах, а еще деньги. Про кулаки молчу. Я борьбой в юности занимался, но сейчас мне нужно руки беречь, как и голову, но ради козла, который Сашу взглядом раздевал, сделаю исключение. Удивительно, что она этого не видела — он же буквально имел ее глазами!

— Может, мне еще бомжу на Киевском паспорт показать? — саркастично поинтересовался. — Удостоверение покажите и объясните, на каком основании задержали моих детей и няню?

Я не двигался, ждал, когда по форме представится. Мужик усмехнулся и пошел на меня. Драке-таки быть. Пускай первым начинает. Мля, я ж как Черный плащ летел Сашу спасать — адвоката и брата из Следственного комитета прихватил, плюс пара крепких ребят на всякий случай. Я же москвич из Дагестана, у которого везде братья.

— Богдан! — Хан вошел в каморку безопасников. — Здорово, майор, — они побратались.

— Адам, брат, что случилось? Вайб от вас напряженный, — и хмыкнул. — Классное слово «вайб», да? В тиктоке услышал, — и запрокинул голову, смеясь. Вот кто умел обстановку стабилизировать. Я непроизвольно усмехнулся.

— Да есть вопросы к брату твоему, — майор бросил на меня колкий взгляд и коротко объяснил суть обвинений.

— Конечно, этого его дочь! — воскликнул Хан и расплылся в смачной улыбке: девушку красивую заметил. — Хорошая няня, — и на меня, играя бровями: — Твоя?

— Дочери, — надавил голосом. На нас ребята смотрели, ё-моё! Что за намеки! — Александра, соберите детей. Домой поедем, — затем меня проводили к теще. Весь этот фарс устроила Анаид Саркисовна.

С тещей мы неплохо общались когда-то: она в Штаты прилетала, а когда мы в Россию вернулись, пирогами встречала. Но смерть Мадины ее подкосила, а мужа — вообще убила. Вроде как в кавычках, но по факту…

— Анаид Саркисовна, — зашел в какую-то бытовку: тут и раскладушка, и мелкий скарб, и перекус на обед. Жутко пахло копченой колбасой, у которой явно проблемы с качеством, — здравствуйте, — попытался быть мягким, не хотел раздражать и без того раздраженную психику. Только Всевышний знал, насколько нелегко это давалось мне! Аллах, пошли мне терпения!

— Адам… — с лютой горечью произнесла мое имя. — Нашел уже замену моей девочке?

Я молчал. Она ведь знала, что женитьба на Мадине — долг чести и слово мужчины, но это совсем не про любовь. Знала лучше многих.

— Русскую любовницу к моей Саби приставил! — буквально выплюнула.

— Это няня, Анаид Саркисовна. Няня Сабины. Вашей внучки, которую вы очень напугали, — мне было тяжело оставаться толерантным: мою дочь снова окунули в горькие воспоминания, весь прогресс ослу под хвост! Я ведь знал, лично слышал, что теща пыталась внушить моей девочке, что это я убил ее маму. Хотела, чтобы Сабина сама попросилась жить к бабушке. Это величайшая глупость и ложь. А еще очень обидно. Я не святой, далеко не святой, но подобного груза за мной не было!

— Не ври мне, шайтан! — она прытко вскочила. — Ты не любил мою дочь при жизни. Вряд ли ты хранишь ей верность после смерти!

— Не любил, — честно признал это. — Но никогда не изменял.

— При жизни! — погрозила пальцем Анаид Саркисовна.

— А разве можно изменить умершему человеку?

— Можно изменить памяти! — и возвела руки к Всевышнему. На себя и свою верность мужу намекала. Тут мне нечего возразить, ее выбор.

Мать Мадины глубоко верующая, но я не считал ее правой в своих обвинениях. У меня не было планов жениться вновь, но не из-за воспоминаний о покойной жене. Из-за дочери: я боялся ее реакции на мачеху. Из-за себя: брак не по любви оказался совсем не малиной. Возможно, если бы не знал, как это — любить, было бы легче, но я это ощутил к своей Саше Олененку. Неважно, было ли с ее стороны ответное чувство, но я любил, чувствовал ее сердцем! А брак с Мадиной — просто долг, который после родов стал мукой. Я жалел ее и мучился рядом. Да, каюсь, грешил в мыслях, много, в том числе и ожиданием смерти жены. Стыдно? Стыдно. Но так было. Всевышний слышал мои мысли и покарал, как и положено.

— Отдай мне внучку! — теща неожиданно сникла. — Рожай со своей русской, как твой отец. Дай мне смысл жить дальше…

— Этого не будет, — холодно ответил. Я свою дочь не отдам. Детей должны воспитывать родители!

— Будь ты проклят! — снова загорелась своим безумием.

— Я уже проклят, — горько усмехнулся. Аллах позаботился об этом. Я не мог сказать, что был счастлив в жизни, только сейчас начало проясняться: желание жить появилось, но не только ради дочери или профессии, как жил до того, а ради себя самого, мужчины и человека — Саша Лисицына меня оживила. Жаль, что не поцелуем. — Хан, — повернулся к нему, — отвезешь Анаид Саркисовну домой?

Он шутник тот еще, но сейчас был серьезен и не отсвечивал в нашем обвинительном диалоге. Он как раз родня со стороны моей покойной жены, и он знал, что Мадину я никогда не обижал ни словом, ни делом. Моя вина лишь в том, что не любил ее. Но это было лично моей проблемой.

— Конечно, — мы пожали друг другу руки. Хан разберется, а мне с отцом поговорить бы: он должен попытаться направить Анаид Саркисовну на лечение, иначе болезнь начнет прогрессировать. Изначально мы столкнулись с апатией и депрессией и дошли до маниакальных расстройств. Что дальше? Не хотелось бы проверять.

Я вернулся за детьми и Сашей. Она сидела на стуле, а Сабина забралась ей на руки: Тим что-то рассказывал, а девочки улыбались — дочка изумленно, а ее няня как-то растерянно. И этот Богдан-майор рядом крутился! Женщина с двумя детьми, ау него чесотка в паху! Я тоже, глядя на Сашу, не только о высоком думал, но мне можно! Это моя бывшая женщина и теперешняя… Няня!

— Пойдемте, — звучал грубее, чем следовало. Хан сказал, что никаких протоколов не составляли. Инцидент исчерпан без всяких бумажных следов.

— Саша, ваши пакеты, — опять этот мент!

— Я думала, что потеряла их в суматохе… — с мягким изумлением заметила и расцвела в улыбке. — Спасибо, товарищ майор.

Это типа кокетство?! Да ё…

— Я позвоню, — тихо произнес он, передавая пакеты с покупками и едва заметно касаясь ее руки. На моих глазах! Ни стыда, ни совести, ни возможности дать ему в морду! Что-то ревную я, ох как ревную…

— У меня одно кресло, — устало взлохматил волосы на парковке торгового центра.

— Я пристегну Тиму обычным ремнем, — вполне миролюбиво предложила Саша. Умная женщина: на рожон не лезла, если это бессмысленно. Меня заводить не нужно, я уже заведенный.

Я задумчиво правил к дому, растеряв весь запал и злость. Адреналин схлынул, оставив опустошение. Диалог с тещей морально истощил. Вроде бы никогда не чувствовал вины за смерть Мадины, но за два года обвинений — удар постепенно пробивался к цели. Если долго называть человека дураком, он реально дуреет.

Я нашел в зеркале заднего вида Сашу: моя дочь вопреки увещеваниям забралась к ней на руки, а Тиму досталось кресло. Я слабо улыбнулся. Олененок уверена, что наше расставание легко далось мне, но Всевышний подтвердит, что это не так. Совсем не так!

Стажировка в Нью-Йорке буквально спасла меня от мук совести вперемешку со жгучим желанием послать всех и вернуть себе любимую женщину! Начав практиковать с американскими коллегами, я сумел забыться и полностью погрузиться в мою бессменную любовницу — медицину.