Я: Подумала

Незнакомый номер: Каков твой положительный ответ?

Я: Нет

Больше он мне не писал. Уже на смене в больнице я готовилась к рабочему дню в дневном стационаре: сегодня у меня полный день, десять пациентов на лечение. Надеюсь, до пяти успею, а дальше, если что, девчонки подстрахуют. Вроде бы по времени все рассчитала, но у меня бывало и так: придет бабушка, распереживается, и давление в космос улетает. Выше ста сорока пяти, и капать химиопрепараты не имеем права. Кто-то отправлял обратно к онкологу и переносил капельницу, я — таблетку в рот и ждать с чаем, не волноваться. Бывало, что до ночи сидели. Это не по протоколу, но слишком важно для этой самой бабушки: все онкопациенты боялись делать перерыв в схеме лечения.

— Саш, — ко мне подошла напарница, — тебя к главному вызывают.

— Крестовская? — удивилась я.

— Нет! К главврачу, прикинь.

Я ошарашенно обернулась, встречаясь глазами с такой же медсестрой. На весь дневной стационар нас, умевших смешивать самые новые и передовые схемы химиотерапии, было всего четыре человека, и работали мы хорошо. Сейчас в бюджетных учреждениях крайне не хватало младшего медицинского персонала: я подумывала уйти целиком в индустрию красоты — там реальные деньги. Но все время откладывала: сейчас докапаю своих до стойкой ремиссии и УЙду, но «свои» возвращались, потом приходили новые и тоже становились своими. Жалость и человеколюбие во мне остались, но не к людям, которые пытались давить и манипулировать мной. Таких нужно отправлять в лес!

— Пойду, тогда подменишь меня, ок?

— Потом расскажи, — крикнула вдогонку. — Может, ты наша новая старшая сестра.

На лифте поднялась на этаж, прошла к кабинету главного, выдохнула. Меня никогда не вызывали к Пахомову, боязно.

— Можно? — постучала самовольно. На месте не было делопроизводителя. Анну Михайловну мы все знали, и называть ее секретаршей язык не поворачивался: хорошая взрослая женщина, которая нас наивкуснейшей сдобой угощала, да она и сама была как мягкая булочка.

— Заходите, — и бросил взгляд на мое личное дело, — Александра Яковлевна. Пахомов Владислав Юрьевич был не один. Кто же составлял ему компанию? Правильно: Сафаров Адам Булатович. Это что, заговор какой-то?! — У меня обход, — посмотрел на часы, — новых ординаторов послушаю, — это сказал Адаму. Видно, что они не просто знакомы, а друзья. — Александра Яковлевна, Адам Булатович очень просил меня отпустить вас. У него есть все инструкции. Все с моего разрешения.

— Что это значит, Сафаров? — совсем не церемонилась с ним. Это уже перебор! Он совсем ополоумел?! — Ты же врач: выпей таблеточку и станет легче. Нельзя преследовать людей, это диагноз, доктор Адам, — выбрала тон для душевнобольных.

— Ты мне вчера прописала хорошую пилюлю, Олененок, — глаза холодные, а взгляд тяжелый. — Спасибо. Облегчила мне муки совести. Это к лучшему.

— У тебя есть совесть? — вздернула бровь.

— Представь себе.

— И она тебя мучила? — нарочито округлила глаза. — Сколько? Целых два дня! — именно столько Сафаров пытался со мной связаться семь лет назад. У Адама дернулся глаз, прежде чем поднялся.

— Для тебя и двух дней много, — тон ледяной, но желваки на скулах проступили с острой редкостью. Ему не нравилось, что с ним так разговаривали. Его бесило, что кроткая нежная Саша позволяла себе такой тон.

— Тогда расходимся? — предложила уверенно.

— Неа, сходимся, — улыбнулся, но улыбка какая-то недобрая.

— Ты больной.

— Не существует полностью здоровых людей, есть недообследованные. Это я тебе как врач и доктор медицинских наук говорю, — надменно ответил. — У тебя явно раздвоение личности, но с этим мы разберемся потом.

— Когда потом? — нервно поправила волосы. Мне не нравилась его самоуверенность.

— Когда ты сделаешь правильный выбор. Я помогу тебе.

— Добившись моего увольнения?! Это помощь?! — воскликнула я.

— Нет. Я попросил Влада дать тебе оплачиваемый отпуск на месяц для начала.

— На месяц?! — это нереально. Мне никогда не давали столько подряд, максимум две недели, но чаще неделю.

— Да, — Сафаров вздохнул тяжело. — Саша, у нас в последнее время кризис: няни больше месяца не работают. Сабина добрая и не капризная, но она плохо привыкает к чужим людям, особенно женщинам. Если ты захочешь уйти, или она не примет тебя, — развел руками. — Надеюсь, что твой Тим, они ведь почти ровесники, сможет развеять атмосферу в моем доме.

— С чего ты взял, что я соглашусь? Что я хочу этого? Что мне нужна эта работа?

— Если бы была не нужна, то ты бы не пришла к Регине на собеседование — это раз. У тебя финансовые трудности — это два. Ты добрая — это три.

— Я пришла к этой рыжей, — губы Сафарова почему-то дрогнули в довольной улыбке, — потому что хотела предложить услуги физиотерапии на выходных — это раз. Мои финансовые трудности касаются только меня — это два. Я очень злая — это три. Ты плохо меня знаешь, Адам Булатович, — от его улыбки не осталось и следа.

— Тогда к делу, — резко, совсем без прелюдии. — Я закрываю твою ипотеку, даже если ты через месяц уйдешь. Документы готовы, осталось подписать и отправить в банк, — протянул мне бумаги.

— Но как… — проговорила, взяв в руки договор: строчки, цифры, суммы плясали перед глазами. Как он все это узнал? Кто ему помог? Я помнила, что у него везде знакомые, братья, товарищи, но…

— Пусть ты и овца, — жестко прервал мое недоумение, — но я задолжал тебе ставку кухарки, уборщицы и любовницы. Год трудилась, девочка! Ножек не сдвигала.

— Да как ты… — хотела швырнуть документы ему в лицо, но Адам ловко перехватил мою руку, толкнул к стене и вжал в нее своим мощным телом. Это недопустимо… Это против всяких правил… В любой момент может вернуться хозяин кабинета! А этот горный мерзавец домогается меня!

— Отпусти меня немедленно! — толкнула, но с таким же успехом можно сдвигать гору!

— Не хочу! — чуть ли не клацнул зубами и носом прижался к моей макушке, а его сердце угрожающе громко билось под моей рукой. Так и до инфаркта недалеко.

— Ты сволочь! — словами оскорбляла, пыталась остудить и выплеснуть свою обиду.

Вот, значит, как! Я была для него реально всего лишь обслугой? Молодая, влюбленная, безотказная. Все что хочешь, милый. Любишь чуду и хычины — я научусь. Баранина — конечно, дорогой. Плевать, что меня поначалу воротило от одного запаха, даже едва уловимого. Убрать со стола, смахнуть пыль, поменять белье, потому что ты не спишь на одном и Том же больше двух дней — понимаю, ты врач, педант, привык к чистоте. Секс, страстный, нежный, жесткий, разный. Утром или ночью, когда ты приходил ко мне в три часа после долгой операции… Я встречала тебя.

Мне хотелось спать, а утром на работу, но тебе, любимый, нужно. Адреналин, стресс, повышенное либидо. Я все понимала. Я так любила.

— Ты не будешь так говорить со мной, Олененок, — обжег взглядом и пальцами зарылся в волосы. — Женщина не должна так говорить с мужчиной.

— Почему я? — выдохнула прямо в лицо. — Больше таких дурочек не было, да? — возле него столько жаждущих внимания девушек рядом, но почему выбрал меня? Ведь видел, что серьезно к нему, неужели совсем нет совести? Так играть чужим сердцем…

Адам очень ласково погладил меня по щеке, что абсолютно не вязалось с ледяным черным взглядом и саркастичной усмешкой на губах.

— Не такая уж ты и дурочка, как оказалось. Ты ведь не по любви со мной была, верно? — ладони спустились на плечи и сжали. — Почему, Саша? Почему ты была со мной?

У меня все сжалось внутри: сказать правду — значит, рискнуть сыном. Соврать… Частично потерять себя. На решение всего секунда…

— Красив, богат, не женат, — это правда, но не ответ. Красивые чувственные губы Адама превратились в тонкую линию, а взгляд заострился стальным лезвием.

— Мне нравятся хрупкие блондинки, — он тоже ответил. — Хорошо в моей постели смотрятся. — тоже своеобразная правда. — Ты мне подошла, Олененок. Тебя легко было получить и так же легко бросить, — закончил жестко.