— Р-р-р-р! Р-р-р-ра-ботал!

Миловидная бабушка в платочке зазывала покупателей:

— Корешки настудии! Кому настучать начальству? Грибы-сплетники! Узнайте все секреты соседей!

На пастбище позади рядов паслось стадо овец, у некоторых из которых была пятая лишняя нога, а у одной — розовая шерсть.

Степан прервал моё оцепенение:

— Постой здесь, я сейчас кое-кого проведаю и вернусь. Встречаемся тут через 15 минут. И помни правила.

Он растворился в толпе, а я направился к лавке с клетками. Я посмотрел на мешок.

Удобрение из жуков майки и аргиопы Брюнниха — звучало издевательски.

За прилавком стояла Аграфена, женщина с медными волосами, собранными в пучок, и глазами цвета спелой вишни. Она излучала мощное обаяние и сексуальность, и я пришёл в растерянность.

— Ой, а кто к нам пожаловал? — её голос был низким и бархатным. — Новенький? Военная выправка чувствуется!

Прежде чем я ответил, она щипнула меня за щеку.

— Аграфена Семёновна. Старая знакомая твоей Маргаритки, — представилась она с белоснежной улыбкой. — Как она, вредная? Всё со своими колючками возится?

Я объяснил цель визита. Услышав фамилию Кудеяровых, она оживилась.

— Ах, так я права, ты от Маргаритки! Тогда скидку дам, старая подружка. Как там её кактус-людоед, цветёт? — она показала на горшок с двумя корнеплодами, похожими на человечков, отчаянно пытавшихся выпрыгнуть, — мандрагоры от радости скачут! Передай, что на последнем шабаше моё зелье было крепче!

Она смеясь сунула мне холщовый мешочек с землёй — подарок для Маргаритки.

Я почувствовал предчувствие, мешочек был тёплым и в нем что-то шевелилось.

— Благодарю, но я не уполномочен...

— Да не скромничай! Всё передашь!

В этот момент появился Степан, его лицо исказила маска ужаса, и взгляд был прикован к мешочку.

— Выбрось! — просипел он с командой, от которой я разжал пальцы.

Мешочек упал, тихо хлопнул и разорвался, выпуская облако фосфоресцирующих спор. Споры осели, и на глазах у публики из земли полезли зубастые, агрессивные лианы с шипами-капканами. Они схватили себя за покупателей, бросались на прилавки, хватали яблоки, колбасы, амулеты.

Начался хаос: крики, рычание медведя, вспышки зелёного света. Медведь с мужиком, забыв ссору, отбивались от лиан, вырывавших у них туши и бочонки. Женщина в остроконечной шляпе пыталась заклинанием унять растения, но те цвели ядовито-розовыми цветами, плюющими кислотой.

Степан моментом оказался рядом и мы сработались — странное, эффективное братство.

Рычал Степан, когтистые пальцы и жёлтый огонёк в глазах. Он рвал лианы голыми руками.

— Направо! — крикнул я, заметив, как лианы окружили старика-торговца.

— Вижу! Держи! — отозвался Степан.

Я рубил ломом зубастые стебли, создав периметр — армейские навыки взяли верх.

— Огород чёртов, — проворчал я, срубая цветок, пытавшийся укусить за сапог.

Степан хмыкнул:

— Удобрение сработало.

С трудом отбиваясь от нечисти, мы отступили к «буханке», закидывая сумки с покупками. Аграфена на крыше лавки махала рукой:

— Передавайте Маргаритке привет! Скоро на шабаше увидимся!

Мы сели в салон, Степан нажал на газ, «буханка» подпрыгивала на ухабах, унося нас прочь от безумия рынка. Я смотрел в боковое зеркало, где рынок исчезал в лесном массиве. В ушах ещё стояли крики, рычание медведя и смех Аграфены.

«Так, — подумал я. — Обычный рынок. Никаких чудес. Просто фермеры, бабушки и... голодные болота. Всё логично». От этой мысли мне стало и смешно, и тревожно спокойно. Похоже, это и была моя новая норма.

Мы ехали дальше. Прежняя напряжённость, неловкость — ушли, выгорели в адреналине короткой схватки с зубастым огородом. Их сменила усталая, почти братское понимание. Мы молчали, но это молчание было комфортным, обжитым, как старая пара сапог после долгого марша. Каждый был погружён в свои мысли, но эти мысли теперь текли в одном направлении.

Но едва мысленно пытаясь успокоится, как в голове взорвался вулкан здравого смысла. Нет, ничего тут не «логично»! Что за чертовщина? Такое существует? Я видел в доках про хищные растения, мухоловок, непентесов... Но чтобы вот так — с шипами-капканами, чтобы они из спор прорастали и начинали воровать колбасу?! Это фильм ужасов! И медведь-то говорил, или мне показалось?

Я украдкой посмотрел на Степана, который сосредоточенно вёл машину по разбитой дороге. Его глаза не горели звериным желтым, но отблеск — странная лимонная рябь в радужке — оставался.

— И... э-э... — запнулся я, — у тебя с глазами всё в порядке?

Степан отвёл взгляд от дороги, осмотрел меня усталым желтоватым взглядом.

— С глазами? — переспросил он.

— Ну да... Они у тебя пожелтели. Это болезнь? Или врожденное? — выпалил я, чувствуя себя идиотом.

Степан фыркнул, уголок рта дрогнул. Казалось, он размяк после передряги.

— Не болезнь. И не врожденное. Это... наследственное. Со стороны матери, — сказал с невозмутимой серьезностью. Я понял — никакого диагноза не получу и не хочу.

Мы ехали дальше. Молчание сменилось усталой понималкой. Степан заговорил, будто стресс заставил.

— Аграфена, — произнёс он, пробуя имя на вкус. — И Маргарита Павловна. Они... из двух кланов.

— Кланов? Мафии? — съехидничал я.

— Аграфена... и Маргарита Павловна. Они не то чтобы... люди. Не совсем. И их соперничество... это не только женские схватки. Это... дело другой природы.

Я повернулся к нему, не понимая. «Не люди»? Это что, фигура речи такая? Типа, «она — монстр»?

— В каком смысле? — осторожно спросил я.

Степан тяжело вздохнул, пальцы постучали по рулю.

— В прямом. Они из старых... семей. Очень старых. У них свои законы. Своя... биология. Шабаши, зелья, превращения... для них это обычная жизнь, Геннадий Аркадьевич. Как для тебя — армейский устав.

В его словах не было ни намёка на шутку. В этот миг что-то в моём сознании, с таким трудом выстроенное за утро, рухнуло.

В голове застучала паническая, бешеная дробь: «Не люди... Превращения... Слышал о нечисти... Они среди нас...».

Кровь отхлынула от лица, в ушах зазвенело. Я сжал сиденье, чувствуя, как мир плывёт.

«Надо валить. Сейчас же. Остановить машину, выйти и бежать. Бежать без оглядки. Это дурдом. Они все ненормальные. Или я...»

— Я... может, я сплю? — выдавил я хрипло, глядя на руки, будто видя их впервые. — Это сон? Или... — взгляд упал на термос с чаем. — В чае что-то было? Наркота? Галлюцинации?

Я почти ждал, что Степан рассмеётся или обругает меня. Но он снова посмотрел на меня тем же усталым, жёлтым взглядом.

— Чай обычный. Ты не спишь. И это не галлюцинация. Просто мир... он не такой, как тебя учили. Он больше. И мы... — он сделал паузу — мы часть того, что в нём скрыто.

«МЫ».

Он имел в виду не только продавцов с рынка. Он имел в виду и себя, и хозяев.

Я уставился на него, на коренастую фигуру, на руки, что рвали зубастые лианы с нечеловеческой силой, на глаза с «наследственной» желтизной.

«Что ты такое? — пронеслось в голове с ужасом. — И кто тогда я здесь, среди вас?»

Шок был всепоглощающе глубок, я онемел. Это было столкновение с чем-то, во что мозг отказывался верить, даже глядя вправду в глаза.

— Понимаю, — прошептал я, не понимая ничего. Автоматический ответ, за которым скрывалась пустота и гулкий треск рушащейся картины мира.

Степан кивнул, будто я сказал что-то умное.

— Ведьм, — без дрожи в голосе, буднично ответил Степан. — Их соперничество — дело давнее. Со времен царя Гороха. В основном — безобидное: кто лучше зелье сварит, кто пышнее на шабаше выступит. Но на таких подставах, — он кивнул на багажник с нашими покупками, — друг для друга не скупятся. Мешочек с землей — по ихним меркам дружеский розыгрыш.

Я пытался переварить слово «ведьмы» — настоящие, не книжные, соперничающие кланы в соседних особняках Москвы.

— А шабаши... что это? — спросил я, почти смирившись.