Из темноты донесся тихий, почти сочувствующий голосок:

— Первый шок — самый сильный, служивый. Завтра будет... интереснее.

Я закрыл глаза, чувствуя, как комок подкатывает к горлу.

— Пленник, — прошептал я в темноту. — Я здесь пленник.

В зеркале что-то дрогнуло. Тень отделилась от стекла и приняла более четкие очертания. Вася сидел, скрестив ноги, прямо в воздухе посреди комнаты, но его голос доносился все так же из зеркала.

— Эх, Геннадий Аркадьевич... Понимаю, ты в шоке. Серьезный такой, армейский мужык, а тут тебе — раз! — и весь твой мир кверху дном. Но слушай старого зеркального троля.

Его голос потерял обычную ехидцу и стал на удивление серьезным.

— Мы не такие, как нас малюют в ваших ужастиках или сказках. Ну, ладно, некоторые — такие, куда деваться. Но большинство... Мы просто другие. С особенностями. Как... ну, как люди в очках — одни близорукие, другие дальнозоркие. Только наши «очки» — это умение в Сумрак нырять, или шерсть отращивать, или со временем договариваться. Мы такие же, как вы. Со своими семьями, счетами за электричество и глупыми ссорами из-за того, чей мандрагор громче кричит.

Я медленно сел на кровати, вглядываясь в его размытые очертания.

— Вампиры... Оборотни... — выдавил я.

— А ты солдат! — парировал Вася. — И что? Всех под одну гребенку? Тот, кто вчера тебя в спину стрелял на учениях, и тот, кто тебя из огня вытаскивал — они одинаковые? Вот и тут так. Владимир Сергеевич, может, и вампир, но он последние пятьдесят лет на диете из томатного сока. А Степан... да, он в полнолуние бегает по лесу, зайцев пугает. Но в остальное время он лучший садовник и водитель в округе. И дом этот — не тюрьма. Он... убежище. От таких же, как ты, охотников за «нечистью». От любопытных. От мира, который не готов принять тех, кто шевелит ушами или разговаривает с растениями.

Он помолчал, давая мне переварить его слова.

— Тебя не взяли в заложники, Геннадий. Тебе предложили работу. И дом тебя проверил. И ты выдержал. Потому что ты не сбежал, когда увидел меня. Не закричал, когда Маруся рассказала про Сумрак. И даже сегодня, узнав правду, ты не сломался. Ты просто... устал. И это нормально.

Я глубоко вздохнул. Его слова, как ни странно, действовали успокаивающе. Может, оттого, что в них не было лжи. Была усталая, многовековая правда.

— Так что вытри сопли, служивый, — снова появилась знакомая ехидная нотка в его голосе. — Завтра новый день. И поверь, с нами скучно не будет. А спать уже пора. Вы, люди, без сна совсем киснете.

Его силуэт поплыл и растворился в стекле. В комнате снова стало тихо.

Я проснулся в шесть утра, в холодном поту. Первым делом схватил телефон. Семнадцатое сентября. Та же дата, что и вчера. Сердце упало. Значит, тот кошмар с исповедью монстров был... сегодня? Или вчера? В голове мелькали обрывки:

«Мы — монстры...»

«Дом проверяет...»

«Сумрак...».

Я с силой потёр лицо ладонями, словно пытаясь стереть эти образы. В ушах отдавалось последнее, что я помнил перед пробуждением — голос Васи из зеркала: «Первый шок — самый сильный, служивый...»

Временная ось поплыла. Я сидел на кровати, пытаясь отдышаться, и чувствовал себя абсолютно разбитым. Вчерашний день — если он был вчера — оставил после себя не только душевные шрамы, но и физические: шея и лоб горели, будто их и вправду укололи колючки, а в ухе слабо звенело.

Ладно, Геннадий, нервы. Надо ромашковый чай попить, успокоиться. Хотя, черт, а вдруг и ромашка здесь какая-нибудь... говорящая? Я отогнал дурацкую мысль.

Сбросил одеяло, сделал зарядку. Мускулы ныли приятной усталостью, суставы щёлкали, возвращая тело в привычное, осязаемое русло. Раз-два, вдох-выдох. Никакой мистики, только физика. После контрастного душа я пытался смыть остатки ночного кошмара. Стоя под ледяными струями, я чувствовал, как сознание проясняется. Вытерся насухо, прошелся тряпкой по зеркалу — рожи корчить не стал. После вчерашнего (или того, что привиделось) это казалось кощунством. Облачился в униформу, старательно завязал галстук-бабочку и спустился на кухню.

Мысленно составил список дел: протереть пыль с дубовых рам, проверить серебро... И замер.

На обеденном столе лежала записка. Тот самый список. Календула, белладонна, удобрение из жуков... Меня прошибло током.

Значит, не сон?

Но дата...

Я снова достал телефон. Семнадцатое. Утро.

Голова пошла кругом.

Ладно, чаю крепкого нужно.

Заваривая его, заметил на холодильнике вторую записку, прилепленную магнитиком в виде летучей мыши: «Для Маруси — манная каша. ОБЫЧНАЯ. Без ингредиентов.» Хоть что-то адекватное. Я с облегчением выдохнул.

Пока чай заваривался, я решил провести маленький эксперимент. Подошел к окну и посмотрел во двор. Всё было на своих местах: палисадник со статуями, скамейка, гравийная дорожка. Никаких двигающихся теней или малиновых глаз в кустах. «Нервы, Геннадий Аркадьевич, просто нервы», — повторил я про себя как мантру.

После завтрака, который прошел на удивление спокойно и тихо (видимо, все обитатели дома отсыпались после вчерашних «откровений»), я принялся за работу. Протирая рамы картин в коридоре, я поймал себя на том, что разглядываю портреты предков Кудеяровых с новым интересом. Вот мужчина в камзоле с неестественно бледным лицом и острыми клыками, рядом дама с глазами прикрытыми веером. А вот женщина в кринолине, чья тень на картине отбрасывала очертания огромной кошки. «Воображение разыгралось», — буркнул я сам себе, но отвести взгляд не мог.

Именно в этот момент ко мне подошел Степан. Он был в своей обычной рабочей одежде, но сегодня на лице его, помимо вечной угрюмости, читалась тень какого-то странного одобрения. Он тяжело хлопнул меня по плечу, отчего я чуть не выронил тряпку.

— Собирайся. Поедем на «Берендеев торг».

Меня снова затрясло изнутри. Этот рынок... Воспоминания о зубастых лианах, летающих колбасах и говорящем медведе всплыли с пугающей четкостью. Я сделал вид, что поправляю бабочку, чтобы скрыть дрожь в пальцах.

— Это как-то связано со списком на столе? — спросил я как можно нейтральнее.

— Верно. Пойдем, переоденешься. Не в костюме же по грязи шляться. — В его голосе не было насмешки.

В кладовой он выдал мне те же джинсы, кожанку и свитер, что и в «прошлый» раз. Дежавю сжимало горло. Одежда пахла тем же — лесом, дымом и чем-то похожим на мед. Ладно, думал я, если это дар свыше, использую. Значит, буду знать, куда не ступать, у меня есть шанс избежать прошлых ошибок.

Мы выехали в этот раз на ухоженном внедорожнике. Маршрут повторялся один в один. Я молча смотрел в окно, отмечая знакомые вехи: старый полуразрушенный завод, поле с одиноким деревом, странной формы скалу. На развилке я едва не предложил свернуть налево, но вовремя вспомнил «проклятые болота» из сна. Сердце заколотилось.

— Там, кажется, местность болотистая, — осторожно, будто невзначай, заметил я, кивая на левую дорогу.

Степан резко повернулся, его бровь поползла вверх. В глазах мелькнуло удивление и подозрение.

— Откуда знаешь? — прорычал он.

— Рассказывали... — соврал я, глядя в окно. — Кто-то из соседей, кажется. — Не могу же я сказать, что видел это в кошмаре, верно?

Степан что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и свернул на правый, безопасный путь. Я почувствовал слабое головокружение от успеха. Получается, я могу влиять на события? Или это просто совпадение?

На рынке царил хаос, но... на этот раз он был другим. Более человечным. Никаких говорящих медведей или существ с тремя глазами — просто шумная, немного чудаковатая барахолка. Люди торговались, смеялись, кто-то играл на гармошке. Но приглядевшись, я заметил детали: женщина, которая зашивала порванную сумку, делала это без иголки и нитки, водя пальцами по ткани, и та сама срасталась; старик чистил яблоко, и кожура слетала с него одной непрерывной, закручивающейся в спираль лентой, которая потом сама свернулась в клубок и укатилась под прилавок.