Степан, идя рядом, глухо инструктировал, как опытный проводник:

— Вон того, с татуировкой глаза на лбу, — видишь? Держись подальше. Заговорит — весь день потеряешь, да и кошелек опустошит. А вон у тех, с вывеской «Огурцы хрустящие», — товар дрянь. Последний раз купленный у них огурец сгнил еще до дома не успел доехать. Закупаемся у Агафьи. Она хоть и ворчливая, но честная.

Всё шло по «сценарию», пока Степан не отлучился, чтобы забрать заранее заказанный тот самый мешок с удобрением из жуков. Я остался стоять у прилавка Агафьи, разглядывая связки сушеных трав, которые тихонько перешептывались между собой на языке, похожем на шелест листвы.

И вот ко мне подошла она. Та самая элегантная женщина, резко выделяющаяся на фоне рыночной суеты своим безупречным платьем и шляпкой с вуалью. От неё пахло дорогими духами и... серой.

— Вы от Маргариты? — улыбнулась она. Улыбка была светлой, почти ослепительной, но глаза, холодные и пронзительные, оценивали меня как вещь на аукционе.

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Вот оно. Проверка.

— Как узнали? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— О, я многое знаю. Мы с ней... старые подруги. — Она протянула мне маленький холщовый узелок. Он был тёплым и пульсировал у меня в ладони, как живое сердце. — Передайте ей этот мешочек. И поинтересуйтесь, как поживает ее черный цветок. Уверена, он уже затосковал без моего внимания.

В этот момент вернулся Степан. Увидев меня с узелком, он замер на месте. Его лицо исказилось от чистого, немого ужаса. Он уже открыл рот, чтобы крикнуть, но я его опередил. Воспоминание о зубастых лианах и хаосе было слишком ярким.

— Пойдем, — резко и громко сказал я, засовывая дар в глубокий карман куртки. — Здесь душно. И пахнет серой.

Я резко развернулся и пошел к машине, не оглядываясь. Через секунду я услышал тяжелые шаги Степана позади себя.

Мы молча закинули покупки в багажник. Степан сел за руль, но не заводил мотор. Он смотрел на меня, и в его взгляде было что-то новое — не просто уважение, а почти суеверный трепет.

— Едем на болота, — приказал я, глядя прямо перед собой. — Там, где мы сворачивали.

Степан не спорил. Он просто кивнул, завел машину и выехал на дорогу. Казалось, он понял, что я хочу сделать без слов.

У края трясины было туманно и тихо. Воздух был тяжелым и влажным, пахло гниющими растениями и тиной. Я вышел из машины, чувствуя, как сердце колотится. Я вытащил злополучный мешочек. Он пульсировал у меня в руке еще сильнее, словно чувствуя близость «родной» стихии.

— Держи дистанцию, — бросил я Степану и швырнул узелок что есть силы в липкую, пузырящуюся черноту болота.

Несколько секунд ничего не происходило. Я уже начал думать, что ошибся, что в этот раз всё по-другому. И тут из глубин с чавкающим, отвратительным звуком полезли знакомые лианы-капканы. Они были точно такими же, как в моем кошмаре — зубастые, покрытые слизью, с шипами, хлопающими по воздуху.

— В машину! Быстро! — заорал я.

Мы рванули назад, в салон, и Степан давил на газ, пока проклятое место не скрылось из виду в клубах пыли и тумана. Он молчал минут десять, сжимая руль. Потом тихо, почти шепотом, спросил:

— Откуда ты знал? Откуда ты знал про мешок? Про болото?

Я посмотрел на него. Солгать сейчас было бы глупо.

— Понял, что это не к добру, — все же уклонился я, пожимая плечами. — Нутром. Что это за чертовщина была? И эта женщина... Она правда знакома с Маргаритой Павловной?

— Правда, — хрипло ответил Степан, возвращая взгляд на дорогу. — Аграфена Семёновна. Они не то чтобы дружат. Соперничают. Родовая борьба у них. Скоро у них... девичник, что ли. Ботанический. Маргарита каждый год побеждает, а Аграфена вечно подсуживает. Вот и в этот раз попыталась «помочь». Прислала бы «подарок» в дом — мало бы не показалось. А так... отделались легким испугом.

Я кивнул, глядя на его обычные, совсем не желтые глаза. Во сне всё было иначе, ярче, уродливее. А здесь... просто люди со своими странными, немного опасными хобби. Остаток пути мы болтали о пустяках. О машинах, о том, как Степану удается содержать «буханку» в таком идеальном состоянии, о погоде. И в этой простой, мужской беседе родилось что-то новое — не просто рабочие отношения, а настоящее товарищество. Похоже, в этом безумном доме у меня появился если не друг, то надежный союзник.

Мы подъезжали к особняку, выгрузили все, что купили. Степан, кряхтя, взвалил на плечо тот самый зловонный мешок с удобрением и поплелся в сторону сарая, бросив на прощание: "Корзины - в оранжерею. Барыня ждет."

Меня встретила на крыльце Маргарита Павловна, высокая и невозмутимая в своем рабочем холщовом халате, в руках она держала секатор, на лезвии которого поблескивала какая-то липкая, фиолетовая субстанция.

— Прекрасно, — сказала она, окинув корзины оценивающим взглядом. — Всё в оранжерею, несите. Геннадий Аркадьевич, вы — со мной. И будьте осторожны с тем ящиком — там корешки мандрагоры, они сегодня не в духе.

Я осторожно поднял указанный деревянный ящик, и он действительно слабо задрожал у меня в руках, издав приглушенный, скрипучий звук, похожий на ворчание.

Оранжерея оказалась... милой. Да, именно так. Пространство было залито мягким, рассеянным светом, воздух влажный и тёплый, пахло землёй, травами и чем-то сладковатым, вроде мёда. Растения стояли на аккуратных стеллажах и подвесных полках, вились по опорам. Но при ближайшем рассмотрении "милота" оказалась обманчивой. Я заметил орхидею, чьи цветки напоминали крошечные, спящие лица; они мягко посапывали. На соседней полке стелющееся растение с серебристыми листьями пыталось поймать пролетавшую мимо муху, щелкая своими листьями, как капканами. А один крупный, похожий на алоэ куст, явно нервничал, и его листья с легким металлическим лязгом сжимались и разжимались.

Мы расставили покупки на широком дубовом столе. Маргарита Павловна с лёгкой улыбкой наблюдала, как я несу саженец белладонны, держа его за макушку, словно гранату.

— Не бойтесь, он вас не укусит, пока вы его не потревожите, — успокоила она меня, а потом её взгляд упал на одинокий горшок в углу, на отдельной тумбе. Её выражение лица сменилось с тёплого на... стратегическое. Женщина повернулась ко мне с хитрым, испытующим взглядом.

— Аграфена передавала привет, Геннадий Аркадьевич. Говорит, вы... впечатляюще прямолинейны. Мне нравится. А теперь, Геннадий Аркадьевич, ваша следующая задача. Видите вон того красавца?

Я посмотрел. Кактус. С виду — самый обычный кактус, типа опунции, только чуть более пухлый и лоснящийся. Ничего особенного.

— Вижу, — ответил я.

— Его нужно пересадить. Он уже сидит в этом горшке дольше положенного, оттого и вредничает. Степан отказывается к нему подходить после прошлого инцидента.

Она подошла к массивному шкафчику из темного дерева и вытащила оттуда нечто, от чего у меня внутри всё перевернулось. Клеёнчатый фартук, похожий на тот, что носят на бойне, но с нашитыми дополнительными слоями какой-то плотной ткани. Очки для сварки с огромными стёклами в массивной оправе. И пару добротных, видавших виды рыбацких сапог. А также пару толстых кожаных перчаток, до локтя.

— Экипируйтесь, — скомандовала она, протягивая мне этот доспех. — Стандартный комплект для взаимодействия с кактусом.

Я молча взял экипировку. Фартук пах свежей кожей и чем-то травяным. Сапоги оказались как раз впору.

— Он что, кусается? — уточнил я, натягивая фартук.

— Хуже, — Маргарита Павловна усмехнулась. — Он уже обстрелял Степана, когда тот пытался его полить. И тот теперь чешется на непонятном языке. Держитесь на расстоянии полутора метров и старайтесь не попасть под прицел. И ещё... говорите с ним строго, но без оскорблений. Существо он обидчивое. Оскорбите — будет стрелять прицельно в глаза.

«Вот ведь жизнь, — промелькнула у меня в голове мысль, пока я застёгивал нелепые застёжки на фартуке. — Вчера водил взвод на учения, а сегодня веду тактическую операцию против кактуса. Деградация, блин».