— Что? — переспросил я.

— Тварь, которая принимает облик кого-угодно, — пояснил Егор, не отрываясь от экрана. — Оборотень,слизняк, человек. И, судя по всему, они тоже в этой игре.

— Это усложняет дело, — сказал Владимир. — Перевёртоши не подчиняются законам стаи. У них свои правила. И свои цели. И если они замешаны, значит, все гораздо серьезнее, чем мы думали.

— То есть, — медленно произнес я, пытаясь осознать масштаб катастрофы, — та девушка у башни… это могла быть не Маргарита. Это мог быть… он? Оно?

— Именно, — кивнул Владимир. — Перевёртыш мог принять ее облик, чтобы выманить нас. А колье — просто приманка, которую они где-то раздобыли. Или скопировали.

— Но зачем? — не унимался я. — Зачем им такая сложная игра?

— Потому что они — трикстеры, — вмешался Егор. — Они не просто убивают. Они играют. Насмехаются. Для них это — искусство. И если они на стороне Синезубого, то наш противник не просто силен. Он еще и дьявольски хитер.

— Зоопарк расширяется, — пробормотал я. — Волки, олени, еноты, зайцы… теперь еще и слизняки-перевёртыши. Кого дальше ждать? Говорящих хомяков?

— Не смешно, Геннадий, — одернул меня Владимир. — Это значит, что мы не можем доверять никому. И ничему. Любой человек, которого мы встретим, может оказаться не тем, за кого себя выдает.

Я посмотрел на отрубленный палец на столе. И на душе стало еще холоднее. Мы шли в логово врага. Но теперь я понял, что враг может быть не только где угодно, но и кем угодно. Даже одним из нас.

— Так, а как это проверить? — спросил я, чувствуя, как по спине снова пробегает холодок. — Это вообще возможно? Должен же быть какой-то способ… тест, я не знаю. Как на минном поле — щупом.

Владимир медленно повернулся ко мне, и в его глазах не было ни капли надежды.

— Способов немного, Геннадий. Точнее, их всего два.

Он сделал паузу, давая мне осознать вес его слов.

— Первый — пуля в сердце. Перевёртыш не выдержит такого прямого и тотального разрушения своей структуры. Но это, как вы понимаете, проверка с летальным исходом.

— А второй? — хрипло спросил я.

— А второй — знать человека. Или нелюдя. Знать его на сто процентов. Без тени сомнения. Доверять ему, как самому себе.

Егор, до этого молчавший, кивнул, не отрываясь от экрана.

— Он прав. Их мимикрия совершенна. На клеточном уровне. Ни один анализатор, ни один сканер не покажет разницы, пока они поддерживают форму. Они копируют все — ДНК, тепловую сигнатуру, даже… ауру, на время.

— Значит… — я медленно провел рукой по лицу. — Значит, никакого «свой-чужой». Каждый, кого мы встретим, — потенциальный враг. Каждый союзник — под вопросом. Красота. Просто прелесть. Воевать вслепую — одно удовольствие.

— Так, хватит болтать! — резко оборвал наши рассуждения Владимир. Он ударил ладонью по столу, и старинные книги на полках дрогнули. — У нас еще есть время до Красной Луны, но его очень мало. Особенно в нашей ситуации, когда каждый встречный может оказаться врагом.

Он обвел нас тяжелым, властным взглядом. Вся его аристократическая утонченность слетела, остался только командир.

— Мы знаем их логово. И мы знаем, когда они нанесут удар. Это наше преимущество. И мы его используем. Егор, — он повернулся к парню, — твоя задача — копать. Ищи все, что есть на этих...Перевёртышей. Слабые места. Способы распознавания без вскрытия грудной клетки. Легенды, мифы, научные работы — что угодно. Нам нужен способ отличить своих от чужих.

Егор молча кивнул, его пальцы уже забегали по клавиатуре.

— Степан. Дом и Маруся на тебе. Полная изоляция. Никого не впускать, никого не выпускать без моего личного приказа. Даже Финча — только после моего подтверждения по телефону. Понял?

— Так точно, — глухо отозвался Степан, его фигура в дверном проеме казалась несокрушимой скалой.

— А мы с вами, Геннадий, — Владимир посмотрел на меня, и в его глазах блеснул холодный огонь, — подготовимся к «вежливому визиту».

Приказ. Четкий. Ясный. Наконец-то. Хватит аналитики и гаданий на кофейной гуще из черной крови...

Вот мы и мчимся к Охотному ряду. Мотор взревел, вдавливая меня в потертую кожу сиденья. Ночь. Пустые улицы. Рев мотора. Эти три слова стали саундтреком моей новой жизни. В голове, какой-то адский винегрет из викингов, оборотней, планов штурма и вампирских диет. Я, Геннадий Аркадьевич, отставной вояка, человек устава и распорядка, еду на ночную разборку с мифическими существами в самый центр столицы. Абсурд крепчал с каждым часом, с каждым промелькнувшим за окном фонарем. Он уже не просто стучался в дверь моего рассудка — он вышиб ее с ноги и теперь нагло расхаживал по развалинам моего мировоззрения, расставляя свою уродливую мебель.

Устав караульной службы не предусматривал действий личного состава при встрече с оборотнем-енотом. В наставлениях по тактике ведения боя в городских условиях ни слова не было о том, как брать штурмом подпольный клуб для нечисти. Мой мир состоял из приказов, рапортов, чистки оружия и понятного, осязаемого врага. А теперь? Теперь мой работодатель — вампир, его помощник — вервольф, а враги — банда перевертышей, которые поклоняются датскому королю из десятого века.

Владимир сидел рядом, за рулем. Он просто вел машину. Его руки лежали на руле, пальцы не отбивали нервный ритм. Он просто был. Свет от уличных фонарей скользил по его бледному профилю, и на мгновение мне снова почудилось, что в глубине его глаз тлеют красные угли. Я моргнул. Нет. Просто отражение стоп-сигналов впереди идущей машины. Должно быть.

Машина нырнула с широкого проспекта в узкий переулок. Мы выгрузились. Нашли памятник. Здоровенная, уродливая бронзовая хреновина, щедро засиженная голубями и покрытая зеленоватым налетом времени. Кабан, действительно, буравил своим пустым взглядом северо-восток. Мы оставили машину в темном дворе-колодце, пропахшем вонью мочи, смрадом гниющих отбросов из переполненных мусорных баков и всепроникающей безнадегой. Мы пошли пешком, углубляясь в лабиринт старых московских переулков.

Здесь была другая Москва. Не та, с глянцевых открыток, не та, что показывают туристам. Здесь фонари светили тускло, их желтый, больной свет выхватывал из темноты оскалы выбитых окон, язвы облупившейся штукатурки, горы мусора, которые никто не собирался убирать. Из подворотен несло перегаром, отчаянием и дешевой синтетической дурью. Здесь, в тенях, кипела своя, скрытая жизнь. Я видел силуэты, призраками скользившие вдоль стен. Слышал пьяный смех, который резко обрывался, сменяясь глухим стуком и стоном. Слышал скрежет когтей по асфальту. В темных окнах не горел свет, но я чувствовал, что за нами наблюдают. Десятки глаз. Безразличных, голодных. Здесь каждый угол — потенциальная засада, каждая тень — укрытие. Мое тело само перестроилось на боевой режим. Шаг стал тише, взгляд — острее. Я сканировал крыши, окна, темные проемы арок. Старые рефлексы, вбитые годами службы, проснулись.

Мы шли молча. Я — напряженно, сжимая в кармане рукоять пистолета, готовый в любой момент открыть огонь. Владимир — скользил, растворяясь в тенях, не оставляя следов, не производя ни звука.

Мы прочесывали переулок за переулком. Один, второй, третий. Тупик. Снова тупик. Этот район был похож на кишечник. Вонючий, запутанный, темный. Наконец, мы нашли. Наткнулись почти случайно. Неприметная, обитая ржавым железом дверь без единой вывески, без номерного знака, зажатая между двумя жилыми домами, которые, казалось, вот-вот рухнут, устав от своей долгой, никчемной жизни. Дверь. Из-под нее, из щели у порога, валил густой, сладковатый, тошнотворный дым. Кальянная. Но я знал, что за этой дверью скрывается нечто большее, чем просто место, где курят табак.

Мы спустились по узкой лестнице в подвал. Меня окутал полумрак, тяжелый, приторный запах фруктового табака и чего-то еще, пряного и дурманящего. Вопреки моим ожиданиям, здесь не играла заунывная восточная музыка. Из динамиков лилась обычная, современная попса, какая-то девица пела про разбитое сердце и бриллианты. Довольно неплохо, хоть и песни моей юности мне нравятся куда больше.