— Здесь, — прошептал Егор, доставая из кармана набор отмычек. — Дальше, как говорится, по обстановке.

Замок щелкнул на удивление тихо. Дверь поддалась с натужным, протяжным скрипом, будто столетний старик выдыхал последний раз. Внутри нас окутала густая, почти осязаемая волна смрада. Это была не просто затхлость. Воздух был пропитан запахами химикатов, гнили и болезней. Так пахнет в морге, где забыли включить холодильники.

Луч фонаря вырвал из темноты ряды стеллажей, уходящих под высокий, покрытый плесенью потолок. На полках теснились склянки, пробирки, колбы. Некоторые были пусты, в других плескалась мутная жижа. На одной из этикеток я разобрал: «Экстракт трупного яда. Концентрат». На соседней — «Слюна бешеной собаки. Штамм №12». Жуткие эксперименты, явно не имевшие ничего общего с безобидным разведением цветов. В углу я заметил большой аквариум. В нем, в формалине, плавало нечто, отдаленно напоминающее человеческий эмбрион, но с жабрами и перепончатыми лапами.

— Миленько, — пробормотал я. — Прямо кунсткамера доктора Моро.

— Смотрите, — Егор указал на одну из полок. — Здесь пусто. Следы свежие. И вот тут.

Мы осветили указанные места. Действительно, на толстом слое пыли виднелись чистые прямоугольники. Кто-то забрал отсюда несколько банок. Пыльца. Ужас ледяными пальцами сжал мое сердце. Мы на верном пути. И этот путь вел прямиком в ад.

Мы начали методично обыскивать помещение. Я двигался вдоль стеллажей, перебирая склянки, вглядываясь в надписи. Вот банка с заспиртованными пауками размером с кулак. А вот колба с пульсирующей фиолетовой слизью. «Не трогать! Живое!» — гласила надпись. Владимир Сергеевич осматривал каждый ящик, каждую полку, его взгляд цеплялся за малейшие детали. Он вскрыл один из ящиков стола. Внутри, на бархатной подложке, лежали хирургические инструменты: скальпели, зажимы, пилы для костей. Все из почерневшего серебра.

— Какая прелесть, — процедил он сквозь зубы. — Очень… специфический инструментарий.

Егор, маленький, но ловкий, пробрался за стеллажи и осветил дальнюю стену.

— Сюда! — позвал он.

Мы подошли. За стеллажами, в стене, был проход, замаскированный под часть стены. Он вел в другую, еще более жуткую комнату. Здесь стояли операционные столы. На одном из них лежали ржавые цепи и кожаные ремни. А на полу были бурые, запекшиеся пятна. Кровь. Много крови.

— Похоже, здесь не только с собачками экспериментировали, — сказал я, чувству-я, как к горлу подкатывает тошнота.

Владимир присел на корточки и провел пальцем по одному из пятен.

— Старая. Но вот это… — он указал на несколько темных капель у ножки стола, — это свежее. Дня два, не больше. Мы здесь не первые.

Егор тем временем осматривал инструменты, разложенные на металлическом подносе.

— Интересно. Скальпели из обсидиана. Ритуальные ножи. Это не хирургия. Это… жертвоприношение.

Я же обратил внимание на мусорное ведро в углу. Оно было почти пустым, но на дне я заметил что-то блестящее. Я вытряхнул содержимое на пол. Среди окурков и использованных шприцов (похоже, здесь не только работали, но и отдыхали) лежала пустая ампула с едва различимой этикеткой.

— «Морфей-7», — прочитал Егор, заглядывая мне через плечо. — Сильнейший транквилизатор. Обычно используют для крупных животных. Или для очень… буйных пациентов.

— Значит, Маргариту держали здесь, — заключил Владимир. Его голос был лишен эмоций, но я почувствовал, как в нем зазвенела сталь. — Они ее усыпили и увезли.

Отпечаток женского каблука. Изящного, дорогого. Не такого, в котором ходят по заброшенным лабораториям. И рядом с ним — еще один, более крупный, от мужского ботинка.

— Они выходили отсюда, — сказал я, указывая на следы. — И, похоже, несли кого-то на руках. Ее следы прерываются.

Владимир двигался вдоль стены, его фонарь скользил по полкам. Внезапно он замер.

— Здесь, — прошептал он.

Мы подошли. На одной из полок, за рядом пустых банок, стояла небольшая, невзрачная склянка с темной жидкостью. Этикетка истлела, но на стекле была выцарапана одна руна — та же, что и на браслете бандита.

— Что это? — спросил я.

— Яд, — ответил Егор, не приближаясь. — Очень редкий. Делается из… — он запнулся, — из определенных компонентов. Очень специфический яд.

Владимир осторожно потянулся к склянке. В этот момент в соседней комнате, где мы только что были, раздался звон бьющегося стекла. Резкий, оглушительный в мертвой тишине. Мы замерли, прислушиваясь. Кто-то был здесь. Или что-то.

Я инстинктивно выхватил пистолет. Владимир медленно, без единого звука, убрал руку от полки. Мы медленно, спина к спине, начали двигаться к выходу из комнаты пыток. Звук больше не повторялся. Но ощущение чужого присутствия стало почти осязаемым.

— Ловушка, — прошептал Егор, его глаза расширились от ужаса.

И тут я почувствовал это. Резкий, удушливый запах газа. Он быстро пробивался сквозь обычную вонь лаборатории. Он становился все сильнее, обволакивая нас, заполняя легкие.

— Газ! — выкрикнул я, инстинктивно задерживая дыхание.

Владимир Сергеевич среагировал мгновенно. Он схватил меня и Егора, словно тряпичных кукол, и рванул к выходу. Его скорость, его сила – я и представить не мог, что такое возможно. Мы неслись сквозь густой, едкий туман, который уже начал разъедать глаза и горло. За нашими спинами, с оглушительным грохотом, здание начало оседать. Земля под ногами задрожала. Особняк ушел под землю, оставив после себя лишь дымящуюся воронку.

Егор и я успели на бегу схватить несколько склянок, которые валялись рядом с проходом. Уже в машине, отъезжая на безопасное расстояние, мы перевели дух, жадно глотая свежий ночной воздух. Егор, бледный как полотно, пытался отдышаться, судорожно сжимая в руках трофей. Я тоже чувствовал, как дрожат руки, но адреналин делал свое дело. Мы узнали достаточно. У нас были образцы.

— Ну, интересный экземпляр мне все же удалось прихватить, — выдохнул Егор, приходя в себя и показывая нам склянку с той самой пульсирующей фиолетовой слизью. — Живая, — добавил он почти ласково и погладил стекло пальцем, будто гладил котёнка. — Давно такую не видел. Будет что на досуге поизучать.

Мы с облегчением вздохнули. Хоть какая-то польза от этой вылазки.

— Было весело, — продолжил Егор, и в его глазах блеснул безумный огонек. — А я думал, что от шока мне показалось… или не показалось, что Владимир Сергеевич нас тащил, как котят, с бешеной скоростью?

Я промолчал, но украдкой посмотрел на хозяина. Тот сидел с непроницаемым лицом, глядя на провал на месте лаборатории.

«Нужно быть осторожнее, — думал я, заводя мотор. — Это не просто бандиты. Это что-то другое. И мой работодатель… он... не важно, это просто шок, наверное».

Мы решили перекусить в ближайшем круглосуточном ресторане, чтобы прийти в себя и обдумать дальнейшие действия. Аппетит, конечно, после увиденного и пережитого был так себе, но голодать мы не собирались. Мы быстро избавились от пропахшей химикатами одежды, переоделись в запасную, которую предусмотрительно взяли с собой.

Ресторан был обычным, ничего примечательного. Официанты, сонные посетители – все казались абсолютно нормальными. Контраст с тем адом, из которого мы только что выбрались, был ошеломляющим. Может, моя паранойя и вещие сны скоро начнут отступать, хотя...

Я вдруг поймал себя на мысли, что уже не хочу, чтобы всё это оказалось «просто сном».

Мы спустились в преисподнюю. Ну, или в то, что Владимир Сергеевич называл своей «рабочей лабораторией». Спуск по винтовой лестнице закончился перед массивной стальной дверью, которая открылась с тихим шипением. Помещение в подвале оказалось гибридом кабинета алхимика и сверхсекретного научного центра. Вдоль одной стены тянулись от пола до потолка дубовые стеллажи, заставленные фолиантами в кожаных переплетах. В другой, за бронированным стеклом, тихо гудел современный хроматограф и еще какие-то приборы, которые я видел только в кино. Воздух был стерильным, с легким запахом озона и сухих трав.