Шок. Ужас. Осознание. Какие же мы были глупцы! Нас водили за нос, как слепых щенков, заставляя метаться от одной кровавой бойни к другой. Это было не просто хаотичное насилие. Это был четкий, продуманный, чудовищный план. Риту-ал. Огромный, охватывающий весь город.

— И что будет, когда он его закончит? — спросил я, хотя уже боялся услышать ответ.

— Я не знаю, — ответил Владимир, и его голос был глухим, лишенным всяких эмоций. — Но я знаю, что мы не должны этого допустить. Мы должны его остановить. Нельзя, чтобы его план сработал. Мы должны найти центр этой звезды. Место, где он нанесет последний удар.

— Но это может быть любое место в этой области! — воскликнул я, обводя на карте огромный, густо заштрихованный район в центре Москвы. — Любой дом, любой подвал, любой чердак! Это сотни, тысячи зданий! У нас нет времени прочесывать весь этот район! Но и сидеть сложа руки, пока он готовит свой кровавый финал, — это плохая затея, Владимир Сергеевич. Это не просто плохая затея, это преступление.

Я ходил по кабинету, из угла в угол. Адреналин от выпитого эликсира все еще бушевал в крови, требуя действия, а не сидения на месте.

— Мы даже не знаем, кого он собирается призвать! Что это за тварь? Каковы ее слабые места? Как с ней бороться? Я не помню, что это за ритуал конкретно… Вы говорили, Ритуал Призыва, но что это значит на практике? Что, из-под земли вылезет Ктулху и начнет жрать дома?

— Не совсем, — Владимир устало потер виски. Он выглядел так, будто на его плечи давил груз всех прожитых им веков. — Сущность, которую он хочет призвать… у нее нет физического тела в нашем мире. Это чистая, концентрированная энергия разрушения. Хаос. Она не будет жрать дома. Она будет пожирать души. Разрушать саму ткань реальности.

— Прекрасно, — пробормотал я. — Просто замечательно. То есть, у нас на кону не просто Москва, а, так сказать, весь шарик. И как нам найти центр этой пентаграммы? По карте? Это же… это может быть что угодно! Станция метро, памятник, музей, театр… да хоть Кремль!

— Он выберет место, обладающее сильной энергетикой, — сказал Владимир, задумчиво глядя на карту. — Место, связанное с историей, с властью, с кровью.

— То есть, весь центр Москвы, — заключил я. — Это не сужает круг поисков.

В этот момент в кабинет вошел Степан. Он нес поднос с чаем и бутербродами, но я видел, как напряжено его лицо, как бегают его глаза.

— Владимир Сергеевич, — сказал он, ставя поднос на стол. — Я… я чувствую. Что-то не так. Дом… он беспокоится.

Владимир поднял на него взгляд.

— Что ты чувствуешь?

— Не знаю, — Степан покачал головой. — Тревогу. Словно… словно кто-то смотрит. Снаружи.

Мы замолчали, прислушиваясь. Но за окном была только тишина ночного города.

— Степан, — сказал Владимир. — Иди к Марусе. Будь с ней. Не отходи ни на шаг.

— Я понял, — кивнул тот и, оставив поднос, вышел из кабинета.

— Он прав, — сказал я. — Мы сидим здесь, а Охотник, возможно, уже у наших ворот. Он знает, что мы раскрыли его план. Он нанесет удар.

— Да, — согласился Владимир. — Но не сейчас. Не здесь. Он слишком умен для этого. Он будет действовать хитрее. Он попытается выманить нас. Или…

Он не договорил. В этот момент наши рассуждения прервал крик. Пронзительный, полный ужаса, детский крик, донесшийся со второго этажа. Крик Маруси.

Мы рванули наверх, перепрыгивая через ступеньки, наши сердца колотились в унисон. Я выхватил пистолет на ходу. Мы ворвались в ее комнату. Но было уже поздно.

Комната была пуста. Окно распахнуто настежь, легкие, белые шторы колыхались на ночном ветру, как призраки. На полу, прислонившись к стене, лежал Степан. Он был бледен, его глаза закрыты. Из его плеча, пробив толстую куртку, торчала черная стрела с серебряным наконечником.

— Степан! — я бросился к нему, опускаясь на колени.

Он открыл глаза.

— Я… я не успел… — прохрипел он. — Он был... слишком быстрый… Он прошел сквозь стену…

Ну, видать, стрелок был немного косой, целился в сердце, а попал в плечо. Ранение было не смертельным, но оно сильно ослабило Степана. Он истекал кровью, его дыхание было хриплым.

Мы потеряли Марусю. Кошмар. Владимир, не говоря ни слова, подошел к ее кровати. На подушке, рядом с ее любимым плюшевым медведем, лежал амулет, который он ей дал. Черный камень тускло поблескивал в солнечном свете, проникавшем в разбитое окно. Он не сработал. Или не успел сработать.

Владимир сжал амулет в кулаке. Я никогда не видел его таким. Я видел его ярость, его холодное презрение. Но сейчас… сейчас на его лице была написана такая боль, такая всепоглощающая мука, что мне стало страшно. Он потерял жену. А теперь — и внучку. Последнее, что связывало его с этим миром.

И я знал, что теперь он не остановится ни перед чем. Теперь это было не просто дело чести. Теперь это была месть.

— Отставить панику, — скомандовал я, и мой голос, на удивление мне самому, прозвучал твердо и уверенно, как на плацу. — Он ее взял как приманку. Как наживку. Значит, центр звезды — там, где он ее держит. Это его последний ход. Он вызывает нас на финальный бой.

Я помог Степану подняться, перекинув его руку через свое плечо.

— Нужно обработать рану, — сказал я Владимиру. — А потом… пора поговорить с Васей. У него с ней должна быть связь. Они же… друзья.

— Откуда ты… — начал было Владимир, но тут же осекся. — А, впрочем, неважно. Идем к зеркалу.

Мы перенесли Степана в мою комнату, я наскоро перевязал ему рану, используя аптечку, которая всегда была у меня с собой. Затем мы с Владимиром пошли в ванную. Я подошел к зеркалу.

— Вася! — я постучал костяшками пальцев по стеклу. — Вася, выходи! Дело срочное!

Но зеркало молчало. Ни ехидной ухмылки, ни дурацких шуточек. Поверхность стекла оставалась гладкой и холодной. Только вместо нашего отражения в нем клубилось что-то черное, мутное, непонятное. Как сама тьма.

— Что это? — спросил я.

— Он заблокировал его, — сказал Владимир, его голос был глухим. — Охотник. Он отрезал нас от нашего главного источника информации.

Я смотрел в пустое, черное зеркало, и слова вырвались у меня сами собой, обращенные скорее к самому себе, чем к Степану.

— Нет. Мы не сдадимся. Отставить отчаяние, — произнес я это с твердостью, пытаясь отогнать нарастающее чувство безысходности, которое грозило поглотить нас всех.

Я вернулся в комнату. Степан сидел на кровати, его тело напряглось от боли. Лицо его было бледным из-за значительной потери крови. Я подошел к нему, осторожно размотал старую повязку, которая уже насквозь пропиталась кровью, обнажая глубокую рану. Из своей армейской аптечки я достал антисептик и тщательно обработал поврежденную область, стараясь причинить ему как можно меньше дискомфорта. Затем я наложил новую, тугую повязку, надежно фиксируя ее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, затягивая узел на повязке, мой голос был ровным, несмотря на внутреннее беспокойство.

— Жить буду, — прохрипел Степан, морщась от боли, которая все еще пронзала его. — Я уже бывал в таких ситуациях. Что там произошло?

— Вася полностью заблокирован, — сообщил я, чувствуя, как тяжесть этой новости давит на меня. — Мы потеряли след Маруси. Мы лишены информации.

Степан выругался сквозь зубы, его кулак с глухим стуком ударил по кровати, выражая его ярость и бессилие. Но затем он поднял на меня взгляд. В его желтых, пронзительных глазах я увидел первобытную ярость, которая, казалось, могла сжечь все на своем пути.

— Есть еще один метод, — произнес он, его голос был низким и напряженным. — Древний. Он сопряжен с большой опасностью. Но он может принести результат. Зов Стаи.

— Что это за метод? — спросил я, убирая аптечку обратно в сумку.

— Я могу… позвать ее, — объяснил Степан. — По крови. Мы с ней связаны, я защитник с самого ее рождения. Если она жива, она услышит мой зов. И я почувствую ее местонахождение. Но… это сопряжено с большим риском. Зов услышит не только она. Его услышат все. И Охотник тоже. Он узнает, что мы ее ищем. И где мы ее ищем.