На вид — лет десяти, очень бледная, будто редко бывает на солнце или болеет чем. Серьезная не по годам. В дедушку, видимо, пошла. Ее темные, слишком большие для худенького лица глаза скользнули по мне, и на секунде мне показалось, что в их глубине мелькнуло что-то.

«Своеобразная» — это было мягко сказано. От ее спокойного, изучающего взгляда по спине побежали мурашки. Давно я такого не ощущал. Странное чувство.

Я уже хотел развернуться и идти к метро, как окликнул меня сиплый голос сбоку:

— Эй, новенький!

Я обернулся. Из-за кованого забора, отделявшего владение Кудеяровых от соседнего такого же старого особняка, на меня смотрел худой, как жердь, мужчина в засаленном халате. Лицо у него было осунувшееся, нездоровое, а глаза бегали по сторонам с какой-то лихорадочной тревогой.

— Вы к ним? — он кивком показал на дом Кудеяровых.

— Устраиваюсь на работу, — коротко ответил я, не видя смысла скрывать.

— Ага... Работа... — он ехидно усмехнулся, и звук этот был похож на сухое потрескивание. — Смотри у меня. У них последний сбежал как ошпаренный.

— А из-за чего, не знаете? — поинтересовался я из вежливости, хотя уже хотел поскорее закончить этот разговор.

— Сами скоро узнаете! — сосед таинственно понизил голос, хотя вокруг, кроме меня, девочки и пса, никого не было. — Когда в подвале что-то заскребется. Или статуи начнут двигаться. Они, — он снова кивнул на особняк, — говорят, усталость или ветер. А я им верю? Нет, не верю!

Он выдержал паузу, ожидая, видимо, моей реакции. Я молчал.

— И символы эти... видишь? — он ткнул пальцем в кованые элементы на общем с соседями заборе.

— Похоже на художественную ковку, — пожал я плечами.

— Художественную! — фыркнул сосед. — Это они от сглаза! Или чтобы не вылезало то, что должно сидеть внутри! У меня кот прошлой осенью сбежал — так я теперь думаю, не к ним ли он в палисадник подался, да там его и прибрали... для их дел.

В этот момент дверь особняка приоткрылась, и на пороге появился Степан, тот самый коренастый бородач. Он молча, исподлобья посмотрел на моего собеседника. Тот мгновенно смолк, пробормотал что-то невнятное про полив георгинов и юркнул обратно за свой забор, словно его и не было.

Степан перевел на меня свой невозмутимый взгляд.

— Алексей Петрович, — глухо произнес он, видимо, имея в виду соседа. — У него с головой не в порядке. Докучает всем новым. Не обращайте внимания.

Я кивнул. «У богатых свои причуды, а у их соседей — свои», — мелькнула у меня мысль. Солдатское дело — выполнять приказ, а не в чужие дела вникать.

Я вдохнул полной грудью прохладный воздух, пахнувший осенней Москвой. В голове, отбросив всю шелуху сомнений и странностей, вертелась одна простая мысль: "Ну вот, Гена, попытка, похоже, оказалась далеко не пыткой. А весьма и весьма заманчивым предложением." И от этого становилось одновременно и спокойно, и как-то тревожно. Слишком уж все гладко. Но о тревогах я предпочитал думать завтра...

На следующий день я собрал свои пожитки в один прочный армейский вещмешок и чемодан. «Поместье» — это слово, пожалуй, лучше всего описывало владение Кудеяровых. Прибыл, как и положено, за пятнадцать минут.

Степан, молчаливый и невысокий, встретил меня у двери тем же кивком, что и вчера, и проводил на второй этаж, в комнату для персонала. Небольшое, но уютное помещение с окном во внутренний двор. Все чинно, чисто, пахнет свежей краской и старым деревом. Я по-солдатски быстро разложил вещи, переоделся в предложенную униформу: темно-синие брюки, голубую рубашку и пиджак. К бабочке, надо сказать, никогда не питал нежных чувств, предпочитая солидные галстуки. Но раз уж таков дресс-код — спорить не стану. В зеркале отразился строгий, собранный мужчина. Выглядел... сносно. Как потертый джентльмен, сошедший со страницы чужой биографии.

Спустился вниз, получив от Степана плотный лист с обязанностями. Первая задача на сегодня — сервировка стола и подача завтрака. Степан, исполняя роль проводника по этому лабиринту с высокими потолками, глухо пояснял, где что лежит: столовое серебро в правом ящике буфета, фарфор — за стеклом, салфетки — льняные, в верхнем шкафу.

Меню оказалось... своеобразным.

— Для хозяина — томатный сок. Он хранится у нас в погребе, — Степан хрипло прошептал, указывая на массивную дверь, которая находилась в конце коридора. — Спуститесь, принесите бутылку. Ключ вот.

Я взял массивный старый ключ и толкнул дверь. Она отворилась с тихим скрипом, открывая узкую каменную лестницу, уходящую вглубь. Воздух стал густым и прохладным, пахнущим влажным камнем, пылью и чем-то еще — сладковатым и прелым, словно от старых гербариев.

Спустившись, я щелкнул выключателем. Под низким сводчатым потолком замигал тусклый свет, и я замер на ступеньке, осматриваясь.

Это было похоже на бункер, а не на погреб. Пространство оказалось огромным, уходящим в темноту дальше, чем хватало глаз. Стеллажи из темного дерева, похожие на те, что в кабинете, тянулись бесконечными рядами. Но на них стояло не только вино и банки с консервами.

Здесь было всё. Ящики с военными пайками времен, от которых уже и ветеранов не осталось. Рядом — советские банки с тушенкой, горохом, сгущенкой, сложенные в идеальные пирамиды. Дальше — запасы, которых хватило бы на небольшой отряд на месяц осады: мешки с крупами, сахар, соль.

Но пищевые запасы были лишь фоном. Промежутки между стеллажами были заставлены ящиками, сундуками и просто предметами, от которых глаз цеплялся в немом изумлении. Словно я попал в музей с плохой каталогизацией. В одном углу грудились старинные детские игрушки: фарфоровая кукла с треснувшим лицом и слишком живыми стеклянными глазами, деревянная лошадка-качалка, облупившаяся краска на которой осыпалась чешуйками. Рядом, ничуть не смущаясь соседства, лежала стопка пожелтевших карт в кожаных тубусах и пара старинных мушкетов со сбитыми прикладами.

На полках, между банками с соленьями, стояли артефакты, чье назначение я не мог понять: каменные фигурки с выпученными глазами, странные металлические устройства, похожие на секстанты, но с лишними стрелками, свернутый в рулон холст, на котором проступали контуры стертого изображения.

Я стоял среди этого немого хаоса, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Это был не склад. Это было хранилище. Следы целой жизни, растянувшейся на десятилетия, а может, и века. Запасы, собранные четкой целью — пережить некую грядущую бурю. Или они уже переживали ее прямо сейчас, за толстыми стенами особняка, пока Москва гудела над нами своими буднями.

Мое задание вспомнилось мне лишь через минуту. Я отыскал полку с соками, взял первую попавшуюся бутылку томатного, даже не глядя на этикетку. Рука сама потянулась к ключу в кармане, будто желая поскорее запереть эту дверь, отделить упорядоченный мир сверху от этого застывшего во времени лабиринта странностей.

— Для мадам — тосты. Хлеб особый, бездрожжевой, слегка подрумяненный, — голос Степана прозвучал прямо над ухом, заставив меня вздрогнуть. Я даже не услышал, как он спустился.

— А для барышни Маруси — яичница-глазунья. На сливочном масле. И специальная ветчина. — Он открыл холодильник на кухне и достал вакуумную упаковку. Ветчина внутри была темно-багрового, почти черного цвета, испещренная прожилками. Вид, скажем прямо, на любителя.

Пока я расставлял тарелки и раскладывал приборы, у меня возникло стойкое ощущение, будто за мной кто-то пристально наблюдает. Спина заныла под невидимым взглядом. Я машинально обернулся. В столовой никого, кроме меня. В проеме двери в коридор — пусто. Лишь старые портреты на стенах смотрели в пространство стеклянными глазами. «Нервы, — отрезал я сам себе. — С новой работы всегда так. Отвык от чужих стен». Я отбросил эти мысли, как отмахивался когда-то от солдатской тревоги перед патрулем. Дисциплина начинается с головы.