Он замолчал, обмякнув в веревках и потеряв сознание.

Мы вернулись в кабинет. Я шел как во сне, оглушенный наблюдая как они обсуждают план, как Степан указывает что-то на карте, как мистер Финч говорит по телефону, но звуки доносились до меня как сквозь толщу воды.

Монстры.

Не чудаки, не писатели-фантасты.

Может, просто настолько безумные враги, что хозяин использует против них такие же безумные методы? Запугивание, театральные эффекты? А тот мужик просто псих, который поверил в этот маскарад? Мой мозг отказывался принимать очевидное, цепляясь за последние соломинки здравомыслия.

— Новости от моих, — прервал тишину мистер Финч, убирая телефон. — Информация подтвердилась. Старый химзавод. Но есть и хорошие новости. Я поднял своих людей. С этой минуты по периметру особняка будет внешнее наблюдение. И когда вы поедете, за вами тоже будет хвост. На всякий случай.

— Хорошо, — кивнул Владимир Сергеевич. Затем он повернулся ко мне. Его лицо было усталым, но решительным. — Геннадий Аркадьевич, планы изменились. Степан туда не пойдет. У него с ними… личные счеты. Майлз — наши глаза и уши, но не боец. Мне нужен солдат рядом. Мне нужны вы.

Я стоял в полнейшем шоке.

Солдат… Он назвал меня солдатом.

Этот странный, пугающий человек… просит помощи у меня…

Это бред.

Сумасшедший дом.

Но приказ был отдан. Четкий, ясный. Спасти заложника. Контекст был безумным, но задача, до боли знакомой...

— Так точно, — ответил я, и голос не дрогнул. Солдат внутри меня взял верх над растерянным человеком.

— Отлично, — сказал Владимир Сергеевич. — Степан, Майлз — вы отвечаете за оборону. И за Марусю. Этот дом должен стать крепостью. Никто не должен войти. И никто не должен выйти без моего приказа.

Они кивнули.

— Хорошо, Степан, позвоните нашему человеку в управлении. Скажите, у нас для них подарок. Вторжение на частную территорию, попытка похищения. Пусть официальные каналы займутся этим.

Степан молча достал телефон и вышел в коридор.

— Но разбираться с последствиями, — продолжил хозяин, — мы будем лично.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я почувствовал, что этот разговор — не просто инструктаж, а проверка на верность.

— Я не совсем понимаю, сэр. Полиция найдет его сообщников…

— Полиция найдет пустой завод и, возможно, пару гильз, — прервал он меня. — Они не найдут Маргариту. Эти люди… они не играют по правилам вашего мира, Геннадий Аркадьевич. — в его глаза слегка вспыхнули красным, едва заметно, но я уже знал, что мне не показалось. — Это не просто бизнес. Это дело принципа. Дело чести. Они нарушили законы гостеприимства и посягнули на мою семью. За такое отвечают не перед судом. За такое отвечают передо мной.

Я кивнул. Потому что солдат кивает, когда получает приказ. Даже если приказ отдаёт дьявол.

Мы мчали по сумрачным улицам Москвы. Город жил своей обычной жизнью: спешили по домам офисные клерки, светились витрины магазинов, гудели пробки. А мы, ехали молча, в своем неприметном седане. По радио какой-то хриплый голос затянул легкий шансон о несчастной любви и дальней дороге.

Абсурд.

Полнейший абсурд.

Я сидел и пытался осознать, что происходит. Солдат в отставке едет на разборку с то ли бандитами, то ли сектантами, в компании человека, у которого, возможно, светятся глаза. Если бы мне рассказали такое пару недель назад, я бы покрутил пальцем у виска. Сейчас же это была моя реальность.

Вот и окраина. Огни города стали реже, уступая место тьме. Мелькнули заборы частных домиков, пронеслись темные силуэты охраняемых территорий, и дорога уперлась в глухой, черный лес.

Мы прибыли на место. Завод стоял на фоне беззвездного неба. Ржавые фермы, разбитые окна... Солнце уже окончательно скрылось за горизонтом.

Выбрались из машины. Воздух был холодным и пах прелой листвой и промышленной гарью. Владимир Сергеевич двигался с плавной грацией, совершенно бесшумно. Я старался не отставать, но мои ботинки предательски хрустели на гравии.

«Спокойно, Геннадий, — приказал я себе. — Ты на задании. Разведка. Забудь о красных глазах и прочей чепухе. Есть цель, есть противник».

Мы вошли внутрь через зияющий проем, где когда-то были ворота. Луч моего фонаря вырвал из темноты удручающую картину. Тут валялись шприцы, разбитые бутылки, смятые банки из-под пива. В общем, рай наркомана, воняющий плесенью, застарелой мочой и дерьмом.

«Ну и дрянь...».

Владимир шел впереди, его луч фонаря не дрожал, он двигался уверенно, словно был здесь не раз. И в этом тусклом свете, отраженном от мокрой бетонной стены, мне на секунду снова показалось, что его глаза полыхнули красным. Я моргнул, с силой потер веки. Нет, просто отблеск. Усталость. Нервы. Паранойя. Я должен держаться за реальность.

Я шел следом. С проржавевших балок на потолке монотонно капала вода.

Кап... кап... кап...

Этот звук был единственным, что нарушало мертвую тишину.

Холодно, сыро и мерзко.

«Да уж...».

Мы не слышали никаких звуков, кроме этого капанья и воя ветра в дырах на крыше. Хм...

Мы начали методично прошаривать первый этаж. Двигались как на учениях — прикрывая друг друга, осматривая каждый угол. Я выбил ногой дверь в бывшую коморку мастера, внутри только опрокинутый стол и дохлая крыса. Владимир Сергеевич скользнул в огромный, гулкий цех, его фонарь выхватывал из мрака ржавые станки.

Пусто.

Мы проверили раздевалки, душевые, заглянули в каждую яму для ремонта. Ни следа. Ни окурка, ни свежего отпечатка на пыльном полу. Ничего. Словно здесь не было никого уже много лет.

Решили подняться на второй этаж. Металлическая лестница скрипела и стонала под нашими ногами, готовая рассыпаться в труху. Каждый шаг отдавался гулким эхом по всему зданию. Наверху нас встретил тот же холод и запустение. Второй этаж был похож на очень примитивное жилище бомжей — несколько грязных матрасов, кострище в центре комнаты, обглоданные кости какой-то мелкой живности. Но ни души.

И снова пустота. Никаких свежих следов. Я пнул ногой пустую консервную банку — она с грохотом покатилась по бетонному полу, и этот звук показался оглушительным.

Мы замерли, прислушиваясь.

Только ветер и кап.. кап.. кап...

Нас водят за нос. Или мы опоздали.

Как только мы подумали, что нас обманули, что вся эта поездка — лишь дурацкий фарс, мы услышали крик.

— Помогите! Я здесь!

Голос был женским, приглушенным, но отчетливым. Он доносился откуда-то из-за стены. Мы замерли, переглянувшись. Я подошел и простучал стену костяшками пальцев. Она отозвалась глухо, как картон.

— Отойдите, Владимир Сергеевич! — скомандовал я, и солдат во мне окончательно вытеснил дворецкого.

Я схватил валявшуюся на полу ржавую трубу. Металл был холодным и тяжелым — идеальное оружие. Я размахнулся, вкладывая в удар всю силу и злость. Сухой треск штукатурки, облако едкой, вековой пыли. Еще удар. И еще. Стена поддавалась неохотно, но я был упрямее. Мышцы горели, дыхание сбилось. Наконец, в стене образовался пролом, достаточный, чтобы протиснуться. Мы прошли внутрь, в маленькую, темную каморку без окон. Там, привязанная к стулу, сидела Аграфена Семёновна. Растрепанная, в порванном дорогом платье, но с тем же вызывающим блеском в глазах.

Владимир как с цепи сорвался. Его обычная сдержанность испарилась, уступив место ярости. Он шагнул вперед, нависая над ней.

— Ты! Где она?!

— Кто? — прохрипела Аграфена, моргая от резкого света фонаря.

— Маргарита! Где ты ее спрятала, ведьма?!

«Ведьма. Пф. Тоже мне, удивил, — пронеслось у меня в голове. — В пылу гнева и не такое скажешь. Обычное оскорбление для неприятной женщины».

— Мне почем знать?! — взвизгнула она. — Я, значит, прогуливалась, шла домой, как меня вырубили! Я, конечно, без боя изначально не сдалась, но эти бандиты играют по-грязному. И вот сейчас очнулась!

— Врешь! Ты работаешь с ними!