— Болота, — поправил он меня, возвращая взгляд на дорогу и сворачивая на правый, длинный путь. — Которые на картах не значатся. И они... проклятые считаются.

От его тона по моей спине пробежали мурашки. Было в нем что-то древнее и непререкаемое. «Какие еще проклятые болота? Чушь собачья!» — кричало внутри меня. Но я, стиснув зубы, промолчал. Спорить было бесполезно, да и, черт побери, в этом доме и не такое, оказывалось, возможно. Напряженность в салоне «буханки» стала осязаемой, как запах бензина.

Мы ехали еще минут пятнадцать, и молчание снова стало давить. Мои нервы были на пределе.

— Так, давайте работать, а не в молчанку играть! — не выдержал я, хлопнув ладонью по бардачку. — Вы хоть объясните, куда мы, черт возьми, едем? Что это за рынок такой особенный?

Степан тяжело вздохнул, будто делая над собой невероятное усилие. Он говорил отрывисто, рублеными фразами, не глядя на меня.

— Едем на «Берендеев торг». Место, где... такие, как мы... как хозяева... закупаются. Обычным людям сюда хода нет. А если и забредут... могут не найти дорогу обратно. Там свои правила. Нарушишь — пеняй на себя.

— Правила? Какие еще правила? — удивился я.

— Правила, — Степан на мгновение замолчал, подбирая слова. Потом, с каким-то мрачным, черным юмором, начал перечислять: — Первое: не покупать мясо у торговца с тремя глазами.

Я уставился на него, ожидая усмешки, но его лицо оставалось каменным.

— Второе: не смотреть в бочку с солеными огурцами. Это... неприятно и плоха заканчивается.

— Третье: не спрашивай, из чего сделаны колбасы. Никогда. Если не хочешь нажить проблем.

— И четвертое: держись подальше от Элеоноры, если она там будет. Она... навязчивая.

Он умолк, исчерпав, видимо, свой лимит общения на ближайшие полгода. Я сидел, переваривая этот странный свод законов, больше похожий на бред сумасшедшего. Но произнесены они были с такой леденящей душу серьезностью, что даже моему скептицизму стало не по себе. Голодные болота, огурцы, которые смотрят в ответ... Что за чертовщину я вообще себе нашел? Но отступать было уже некуда. Оставалось только кивнуть и пробормотать:

— Понял. Смотреть под ноги и не задавать лишних вопросов.

Мы припарковались на краю поляны, забитой другими машинами, от таких же раритетных «буханок» и «жигулей» до новеньких внедорожников с тонированными стеклами. Пахло дымом костров, жареным мясом, спелыми фруктами, влажной землей, и чем-то еще — терпким, травянистым и слегка звериным что-ли.

Степан, вылезая из машины, обернулся ко мне.

— Идите за мной. Не отставайте. И… ничего не трогайте. Даже если очень попросят.

Мы углубились в рыночную круговерть. Это был настоящий Вавилон. Торговля шла бойкая, с криками, спорами, смехом. Но товары… Товары были те еще. На одних прилавках лежали связки сушеных трав и кореньев, от которых шел такой резкий аромат, что кружилась голова. На других — причудливые камни, кристаллы, куски пород, испещренные странными прожилками. Тут же продавали живность: в клетках сидели не только куры и кролики, но и совы, вороны, какие-то крупные ящерицы. В больших чанах плавали рыбы невиданных расцветок, а на соседнем лотке висели шкуры животных, которых, насколько я понимал фауну Подмосковья, здесь быть не могло в принципе.

Я видел, как женщина в цветастом платке с упоением торговалась из-за сушеного хамелеона, а худой, как жердь, старик в очках с толстыми линзами внимательно рассматривал через лупу заспиртованную в банке многоножку размером с ладонь.

Степан, не обращая внимания на это буйство красок и жизни, уверенно вел меня вперед, к рядам, где торговали семенами, саженцами и прочим ботаническим сырьем. Он подошел к прилавку, за которым сидела дряхлая, морщинистая, как печеное яблоко, старушка в десятке платков и юбок. Перед ней были разложены пучки трав, мешочки с семенами и горшочки с невзрачными на вид ростками.

— Здравствуй, Агафья, — хрипло произнес Степан.

Старушка подняла на него свои светлые глазки.

— Степанид, — кивнула она. — Давно не заглядывал. Кудеяровы-то как, живы-здоровы?

— Живы. По списку, — он протянул ей тот самый листок.

Агафья надела на нос круглые очки и, бормоча, стала пробегать глазами по строчкам. На пункте «беладонна» она хмыкнула.

— Риск любит твоя хозяюшка. Саженец, говоришь? Хм… Может, и найдется. За твои-то ясные глазки.

Она хихикнула, беззубо улыбнулась и, кряхтя, полезла под прилавок. Я стоял чуть поодаль, стараясь не смотреть по сторонам слишком прямо, чувствуя себя шпионом на вражеской территории.

Пока Агафья собирала заказ, мое внимание привлек соседний ларек. Там продавали одежду. Но не простую. Висел, например, плащ, сшитый, казалось, из чистого тенета, который переливался на солнце всеми цветами радуги. Рядом — жилетка, украшенная не как обычно мехом, а какими-то на первый взгляд живыми, шевелящимися перьями. А один торговец и вовсе предлагал «штаны для посиделок на ветке столетнего дуба», которые, судя по всему, были сконструированы для кого-то с совсем иной анатомией, нежели у человека.

Я невольно улыбнулся. Абсурдность ситуации зашкаливала. Вчера, призраки в зеркалах, сегодня, рынок для сказочных существ где-то в подмосковной глуши. Мир определенно сошел с ума, и, похоже, я оказался в самом его эпицентре.

Вдруг я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернулся. Стоящий напротив торговец, продававший какие-то звенящие на ветру амулеты и колокольчики, не отрываясь, смотрел на меня. Он был высоким, худым, с лицом цвета старой слоновой кости и длинными седыми волосами, заплетёнными в косу. Его глаза изучали меня с безразличным интересом, словно энтомолог рассматривает редкого жука.

— Новенький, — произнёс он высоким, мелодичным голосом. — От Кудеяровых. Интересно. Они редко берут со стороны.

Степан, услышав это, резко обернулся. Его обычно невозмутимое лицо исказила гримаса… нет, не злости, а скорее предостережения.

— Не отвлекай его, Элиас. Он при деле.

Торговец по имени Элиас медленно улыбнулся.

— Я и не отвлекаю. Просто отмечаю. Чужая кровь. Соленая. — Он повёл носом, словно принюхиваясь. — Военная. И… упрямая. Дом принял? Или ещё проверяет?

Я почувствовал по спине мурашки от странного ощущения, что этот человек видит меня насквозь: мою прошлую жизнь, мой скепсис, моё вчерашнее знакомство с Сумраком.

— Он при деле, — твердо повторил Степан, заслоняя меня своим коренастым телом.

Элиас пожал плечами и потерял ко мне всякий интерес, вернувшись к полировке бронзового колокольчика.

В это время Агафья наконец закончила собирать заказ. Она вручила Степану две плетёные корзины: в одной свёртки с кореньями, связки листьев и мешочек с цветками ромашки, в другой, аккуратно укутанный в мешковину, хрупкий саженец с тёмными листьями — белладонна. Рядом — огромный туго набитый мешок с удобрением из жуков, от которого исходил сладковато-гнилостный запах.

— С тебя, Степанид, — сказала Агафья, протягивая руку.

Степан достал небольшой кожаный мешочек, развязал шнурок и высыпал несколько старинных монет из темного металла с таинственными символами, напоминавшими те, что я видел на заборе особняка. Агафья пересчитала и, довольная, спрятала их за пазуху.

— Заходи ещё, милок. Передавай Рите, пусть осторожнее с саженцем. Он капризный.

Приглядевшись, я понял, что рынок был двояким. С одной стороны — обычная фермёрская ярмарка с запахами копчёной рыбы, свежего хлеба и квашеной капусты. Но взгляд переводишь — и картина меняется. Рядом тщедушный старичок с линзами в пол-лица торговал не мёдом, а «воздухом воспоминаний» — ловил что-то ситечком и закатывал в банки с притертыми крышками, внутри которых клубились туманные сгустки.

Чуть дальше разгорался спор: бородатый мужик в ватнике ругался на бурого медведя, обвиняя в загрязнении леса:

— Ты, косолапый, весь лес перепачкал! Мед с хвоей — такой цены не будет!

Медведь вставал на задние лапы, размахивая передними, и глухо рычал почти по-человечески: