— Где Леони? — сухо спросил старик своих домашних.

Те ответили не сразу. Матильда с Бертой быстро переглянулись и испуганно отвели глаза в сторону. Их отец скривился, сдерживая вспыхнувшую в нем злость. Какими бы ни были послушными эти две девушки, их овечья покорность и страх, который они всегда испытывали, стоило ему рассердиться, часто выводили его из себя. На сестру он даже не взглянул — и без того знал, что она точно так же, как девушки, сжалась в комок и смотрит в пол, стараясь сделаться как можно менее заметной и страстно желая, чтобы брат не стал ее ни о чем спрашивать. Муж Матильды-Евгении, генерал Метман, сделал вид, что смотрит в другую сторону: он тоже успел выучить, что главу семейства лучше не злить. А вот граф Вандаль, всего год назад женившийся на Берте-Жозефине, еще недостаточно хорошо проникся семейным укладом Дантесов. Он безразлично развел руками, давая всем понять, что не видит в опоздании к обеду никакого ужасного преступления. Жорж Шарль, глядя на него, поморщился сильнее обычного.

— Где эта бесстыдница, я спрашиваю?! — крикнул он громче, заставив сестру и дочерей вздрогнуть еще сильнее.

Теперь уже и супруг Берты опустил глаза. Один лишь Луи-Жозеф совсем не выглядел испугавшимся отцовского гнева. Он смотрел на хозяина дома спокойно и даже как-то дерзко, что вызвало у старика новый всплеск раздражения. Единственный сын, мальчик, рождения которого он так долго ждал, — и не имеет к отцу ни малейшего уважения!

— Леони у себя, — ответил юноша, чуть заметно пожав плечами. — Опаздывает немного…

— Она всегда, она мне назло опаздывает! — прикрикнул на него отец, и лица сидящих за столом женщин стали мертвенно-белыми.

Адель и ее старшая племянница Матильда даже придвинулись чуть ближе друг к другу, словно пытаясь сжаться в один испуганный комок, как делают при опасности птенцы или котята. Это не укрылось и от Луи-Жозефа, и он, решив хоть немного разрядить напряженную атмосферу, привстал из-за стола:

— Я сейчас ее позову!

— Нет уж, сиди! — еще громче рявкнул на него отец. — Я сам ее приведу. Я знаю, почему она опаздывает, знаю, чем она сейчас занимается!

Резко развернувшись, он вышел из столовой, с грохотом хлопнув массивной дубовой дверью. От солидного хозяина дома, степенно шествующего по коридорам и лестницам, не осталось и следа. Теперь по замку почти бежал разгневанный старик с всклокоченными седыми волосами и перекошенным от злости лицом. Путь его лежал в дальнее крыло, в самую маленькую из комнат, отведенную, как это всегда полагалось в его семье, младшей из дочерей.

Дверь в эту комнату опять оказалась запертой, что еще больше рассердило Жоржа. Он несколько раз дернул на себя витую медную ручку, громко и совсем не аристократично выругался и забарабанил в дверь кулаком:

— Леони, ты опять запираешься?! Сколько раз я тебе это запрещал! Открой немедленно!

— Я уже иду! — послышался из комнаты испуганный девичий голос. За ним последовали торопливые шаги и щелчок замка. Дверь открылась, и перед хозяином дома появилась худенькая, со слегка вытянутым бледным лицом девушка. На вид ей можно было дать не больше двадцати лет, хотя на самом деле недавно исполнилось двадцать пять. У нее были большие темные глаза, которые теперь смотрели на возмущенного отца с испугом и от этого казались просто огромными. — Простите, я зачиталась и совсем забыла про обед, — прошептала она, виновато опустив голову.

— Зачиталась! — резко повторил хозяин замка, отодвигая дочь с дороги и входя в ее комнату. — Знаю я, кем ты зачиталась! Обо всем с его книжонками забываешь, обо всей семье, о родном отце!!!

— Я уже готова, пойдемте обедать, — усталым голосом отозвалась Леони. — Извините…

Она еще надеялась, что отец поведет ее в столовую и там, при остальных родственниках, не станет продолжать скандал. Но хозяин дома уже слишком разошелся и не хотел останавливаться. Как это всегда случалось с ним в комнате младшей дочери, на него напало особенно сильное раздражение. Об обеде и дожидавшихся его родных он забыл, как и о собственном голоде. Ему нужно было высказать бессовестной дочери все, что он о ней думал. А обстановка в ее комнате с каждой секундой злила его все сильнее. За спиной побледневшей Леони-Шарлотты, уже понимающей, что ей не удастся избежать ссоры с отцом, виднелся висящий на стене портрет — современный, написанный лет тридцать назад, совсем не похожий на те старинные картины, которые украшали коридоры замка. Изображенное на нем лицо было слишком хорошо знакомо отцу Леони, и он дорого бы дал, чтобы никогда его не видеть и не вспоминать о нем. Но это было невозможно: каждый раз, оказываясь в комнате младшей дочери, он встречался взглядом с этим портретом и вздрагивал от страха и ненависти.

Вздрогнул Жорж Дантес и теперь. Он попытался отвести глаза от портрета, но взгляд его упал на письменный стол дочери, и его передернуло еще сильнее. На столе стоял другой портрет — небольшой, набросанный карандашом, в простенькой деревянной рамочке, и с него на хозяина замка смотрел все тот же ненавистный ему враг. Черноволосый и курчавый, с дикими черными глазами. Точь-в-точь такой, каким отец Леони видел его в последний раз без малого тридцать лет назад.

Жорж Шарль глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться и, грубо отпихнув дочь плечом, прошел в ее комнату. Ненавистные портреты смотрели на него со всех сторон. А в раскрытом книжном шкафу стояли не менее ненавистные книги — старые, истрепанные чуть ли не до дыр, и совсем новые, недавно вышедшие из типографии. Книги с непривычными для его глаз буквами на корешках — чужими буквами, в его родном французском языке не было большинства из них. Буквами, из которых складывалось ненавистное ему имя. Несколько таких же книг в беспорядке лежало на столе. Почти из каждой торчали шелковые ленточки-закладки, часто по две-три, а то и больше. Один толстый фолиант был открыт и занимал центр стола Леони. С чуть пожелтевших страниц на него смотрели все те же чужие буквы, складывавшиеся в чужие слова, которые он так и не научился понимать.

— Все вокруг завалила этим сумасшедшим! — прикрикнул Дантес на дочь и в сердцах стукнул ладонью по столу.

Пламя стоящей возле карандашного портрета свечи затрепетало и едва не погасло. Леони вздрогнула и отступила к двери, не сводя с отца напряженного, затравленного взгляда. Ее страх окончательно разозлил его. Точно так же на него всегда смотрела мать этой бесстыжей девчонки! Такими же огромными несчастными глазами, виноватыми, как у побитой собаки! Каждый раз, когда он был не в духе, когда она не вовремя приставала к нему со своими противными нежностями, когда рожала ему, одну за другой, ненужных дочерей вместо сына, которого ему так хотелось иметь, когда родила мертвого мальчика… Как хотелось ему в такие моменты ударить ее посильнее, оскорбить побольнее, наказать за то, что она вызывала у него такое отвратительное чувство! Но ему никогда не удавалось по-настоящему обидеть жену — сколько бы он ни кричал на нее, сколько бы ни поднимал на нее руку, она продолжала смотреть на него подобострастным и влюбленным взглядом. Женщина — что с нее взять? Жорж всегда знал, что эти существа не способны ни любить по-настоящему, ни ненавидеть! Сестра Катрин хотя бы была красивой… Правда, и ее нельзя было даже сравнить с Луи, с его «приемным отцом», которого он так давно не видел…

Отогнав некстати нахлынувшие воспоминания, Дантес шагнул к столу Леони. Он не мог как следует уязвить ее покойную мать, зато знал, как причинить самую сильную боль ей самой.

— С глаз долой эти книжки! Хватит!!! — взвизгнул старик и в ярости швырнул на пол раскрытый том. — К дьяволу!!! — Вслед за первой русской книгой на паркет полетели остальные. Вскинулось и тут же погасло пламя свечи, потянулась к потолку тонкая струйка дыма.

— Не смейте! — закричала Леони, заметавшись по комнате. Сначала она бросилась к упавшим книгам, но тут же развернулась и подскочила к отцу, вытянув руки и пытаясь помешать ему сбросить со стола остальные издания.